– Черт, черт... – бормотала я. Когда-то я произнесла это слово при Мите – в самом начале нашей совместной жизни, и он попросил, чтобы я никогда его больше не повторяла. «А то и правда придет черт!» – с веселой улыбкой объяснил он мне тогда.

Дома первым делом я набрала телефон Митиного офиса.

– Дмитрий Игоревич на совещании! – дежурным ангельским голоском сообщила их конторская секретарша. – Будет на месте часа через два. Что-нибудь передать?

– Черт... – снова выдохнула я и бросила трубку.

Митя был необходим мне сейчас как воздух, только он мог снять с меня это безумное напряжение, только ему я могла пожаловаться на свои беды. Я хотела сказать ему, что люблю его, что никогда не оставлю – все, все, что угодно, лишь бы он не бросал меня. Надо было срочно предупредить Митю, пока Серж не добрался до него и не затеял свой «серьезный разговор»...

Как полоумная, я носилась по квартире, пугая кота. Мне было очень страшно – я боялась, что сейчас заявится Мельников собственной персоной и начнет качать права.

Митя пришел раньше обычного – с моим любимым ореховым тортиком и бутылкой шампанского. Время от времени мы устраивали маленькие праздники «на двоих», и сейчас я с судорожным восторгом поддержала его идею:

– Митяй, ты замечательно придумал!

Он раздевался и пока не видел моего лица.

– Да? – довольно пробурчал он, распутывая галстук. – Тебе понравился мой подарок?

– Очень, очень...

Он вдруг обернулся и удивленно спросил:

– Что-то случилось?

– Нет. Да. То есть... Кое-какие мелкие неприятности, но ничего страшного!

Я хорошо знала, что одну и ту же историю можно рассказать по-разному, что из драмы можно сделать комедию и наоборот – все зависит от интонации и последовательности фраз.

– Ты мне расскажешь?

– Да, конечно, только сначала открой шампанское!

В первую очередь я хотела убедить Митю, что ничего серьезного не произошло, что об этом деле можно поболтать немного позже. Именно поболтать, а не поговорить, ибо есть вещи гораздо более важные и интересные, например – распитие бутылочки шампанского под мой любимый ореховый торт. Я призвала на помощь все свои актерские способности, и постепенно встревоженное выражение исчезло с лица моего возлюбленного.

– За твое возвращение!

– За нас!

Мы чокнулись и поцеловались.

– Как там Северная Пальмира?

Он рассказал мне о Петербурге, потом мы вспомнили, как прошлой весной ездили туда вдвоем смотреть белые ночи. И лишь затем я стала потихонечку подводить Митю к интересующему меня вопросу.

– Господи, Митя, как поклонники замучили... – устало вздохнула я.

– Потому что нельзя быть красивой такой! – засмеялся он. – Это и есть твоя проблема?

– Митька, тебе бы все шуточки шутить! – Я взъерошила его идеально уложенные волосы. – А мне так надоело...

– И кто на этот раз?

– Ты не поверишь – бывший одноклассник!

– Та самая школьная любовь?

– Ох, если бы... Мы и пары раз не говорили тогда. Увидел на той самой встрече в марте – ну, ты помнишь! – и теперь не дает проходу.

– Даже так!

В голосе у Мити не было и капли сарказма, лишь одно удивление, но у меня опять забилось сердце. Я представила себя циркачкой, идущей по тонкому канату, одно неверное движение – и нарушится равновесие, и соскользнут ноги с каната, и ахнет в тысячу ртов испуганный зал, и номер закончится неудачей...

Да, я обманывала Митю, но с одной только целью – чтобы не причинить ему боли, чтобы разговор с Мельниковым не стал для него неприятной неожиданностью.

– Этот человек решил, что я отвечаю ему взаимностью.

– У него есть повод?

– Нет, – железным голосом отрезала я. – Один медленный танец на встрече выпускников не дает никаких прав.

– Так в чем проблема?

– Митя, если ты встретишь этого человека, не слушай его, не верь ни одному его слову. По-моему, он немного... того... – шепотом добавила я.

– У тебя есть его координаты? – Он отодвинул от себя блюдце с кусочком торта.

– Приблизительные... Нет, прошу тебя, не делай из мухи слона, ничего страшного не происходит! Это я так тебя предупреждаю, на всякий случай... Все, забыли!

– Татка, кажется, ты чего-то недоговариваешь.

– Вот! Ты мне напомнил, я с самого утра хотела сказать тебе одну вещь. – Я перебралась к нему поближе, обвила руками шею. – Я по тебе ужасно соскучилась. Знаешь... наверное, я тебя люблю.

– Потрясающе! – усмехнулся он. – «Наверное»!

Митя был полной противоположностью Сержа – никакой небрежности и утонченного изнеможения в его облике не наблюдалось. Даже сейчас, в домашней обстановке, после бокала шампанского, он был собран и выглядел элегантно. Растрепанные волосы он машинально пригладил рукой.

– Прости – не наверное, а точно.

– Редко можно услышать от тебя подобное. – Он налил мне еще шампанского. – Скупа ты, матушка, на нежности, ох скупа! Нутром чую – что-то ты скрываешь. Так как, говоришь, того одноклассника зовут?

– Сергей. А теперь давай за здоровье...

Телефон молчал, в дверь никто не ломился.

На следующее утро я была почти спокойна и лишь удивлялась тому, как могла потерять голову из-за каких-то пустяков. В самом деле, Серж разумный современный человек, он понял, что бессмысленно что-то требовать от меня, и успокоился. За нашим стремительным и коротким сближением ничего не стояло – все кончилось быстрее, чем началось.

После полудня я собиралась на одно чрезвычайно ответственное дело – в самодеятельную студию при нашем театре набирали на платные курсы желающих обучиться актерскому мастерству. Многие люди мечтали владеть собой, владеть своим голосом, другие грезили о том, что их случайно заметит известный режиссер и пригласит сниматься. Меня же пригласили на прослушивание как человека, уже имеющего достаточный опыт и могущего отличить зерна от плевел. Курсы хоть и были платными, но откровенных бездарностей мы не брали даже за деньги.

Напевая, я одевалась, Митин янтарь уже мерцал на моем теле. И в этот момент появилась Шурочка...

Вернее, она не появилась – она вломилась, презрев кнопку звонка и элементарные правила вежливости.

– Танита, открывай! – забарабанила она кулаком в дверь.

– Что случилось? – перепугалась я, открывая ей, Шурочка пролетела мимо меня в комнату и с разбегу плюхнулась в кресло, отбросив свою сумочку в сторону. Вид у нее был разгневанный и ошеломленный.

– Ты его окончательно отшила, да? – задыхаясь, спросила она.

– Отшила? – протянула я. – Какой странный психологический термин...

– Брось ломаться, говори все как есть!

Шурочка и раньше была склонна к некоторой экзальтации – вероятно, кровь итальянских предков время от времени ударяла ей в голову, – но сейчас творилось нечто невообразимое.

– Почему ты не на работе? – Я не могла ее не позлить.

– У меня сейчас сердце разорвется! – воздела она руки к небу. – Дайте мне терпения! Танита, что ты делаешь?!

– Ничего такого, из-за чего можно поднять такой шум. Ты, милочка, вторгаешься в частную жизнь, – сухо произнесла я. Шурочка аж вся посинела, мне даже вдруг стало ее жаль. – Ладно, как подруга подруге скажу тебе – да, я отшила, как ты выразилась, Сержа Мельникова. Но почему это тебя так волнует?

– Мы уже сто раз обсуждали с тобой... – запальчиво начала она, но я ее перебила:

– Да хоть двести! Спасибо, конечно, за твои психологические советы, но голова у меня на плечах все-таки своя. Не надо меня больше агитировать.

Она нервно вскочила, подбежала зачем-то к аквариуму, застучала ногтями по стеклу.

– Ты об этом пожалеешь, ты об этом очень пожалеешь...

– Шурочка, ты мне всех рыб распугаешь!

– Пардон... – Она опять упала в кресло и неожиданно разрыдалась. – Таня, как мне плохо!

Я налила ей воды.

– Что случилось? – строго спросила я. – Эх ты, советчица... Самой небось совет понадобился...

Ее слезы почему-то успокоили меня. Мне показалось, что ее интерес к нашим с Сержем отношениям не настоящий, что сейчас она пришла вовсе не затем, чтобы узнать о причинах нашего с ним разрыва, а просто у нее самой были какие-то неприятности и она искала повод, дабы излить душу.

– Шурка, платок... Да не реви ты так!

Она не имела никакого представления о том, как женщина должна плакать, – лицо у нее покраснело и перекосилось, с носа капали слезы. Да и вообще, она совершенно напрасно не пользовалась водостойкой тушью при подобном темпераменте.

– Вот успокоительное! Шурочка, расскажи, легче будет...

Своими слезами она совершенно обезоружила меня, теперь я не могла упрекнуть ее в том, что она сует нос не в свое дело. Мне оставалось только одно – носиться вокруг нее то с платком, то с лекарством, то с питьем...

– Таня, погоди! – Она отвела в сторону мою руку со стаканом и посмотрела на меня прозрачными, огромными, ярко-карими глазами – точь-в-точь итальянка с картин Карла Брюллова, было даже что-то неприятное в этих ярких выпуклых глазах. А древние греки сказали бы – «волоокая»... Но сейчас такие глаза хороши только для детей, у взрослой женщины они смотрятся несколько неестественно... Какая-то чепуха лезла мне в голову, я смотрела на жизнь как на спектакль, в котором над Шурочкой поработал не особенно умелый гример.

– Да в чем дело-то? – раздраженно спросила я.

– Ты когда-нибудь чувствовала, что тебя никто не любит? – жалобно спросила она.

– Какая чушь...

– Вот видишь, ты даже не думала об этом! А я шла сейчас к тебе, чтобы расспросить о Серже, и вдруг поняла – так бессмысленно все это... – и новый поток слез хлынул из ее огромных глаз, как будто предназначенных для рыданий.

– Шурочка, тушь размазалась... Что бессмысленно?

– Я... моя жизнь... – икая, сообщила она. – Меня никто не любит. Я хотела тебе дать совет... Господи, какие глупости! Тебе, которая купается в любви – один мужчина, другой, первый муж забыть никак не может, все так и рвутся к тебе, все нежны, все дарят подарки! А я...

«Детский сад какой-то!» – раздраженно подумала я. Часы показывали, что в студию я уже безнадежно опоздала.

– Чем я-то плоха? – подвывала она в голос. – Разве я некрасива, глупа, руки у меня не из того места растут? Таня, ну скажи, в чем дело! – Она вцепилась в меня, как утопающий хватается за спасательный круг.

– Ты слишком много думаешь об этом, – сурово произнесла я. – Я, например, совсем не думаю о том, любят меня мужчины или нет.

– А о чем же? – жадно спросила она.

Я оторвала ее руки от себя и подошла к аквариуму.

– О рыбках я думаю. Ты посмотри, какие миленькие, пестренькие, плавают туда-сюда...

Она посмотрела на меня с нескрываемой ненавистью.

– Ладно, Танита, ты извини, что я вот так прибежала, рассиропилась... – Слезы на ее глазах моментально высохли.

– Нет, ты правильно пришла, – рассудительно заявила я. – Кто еще поможет, кроме подруги! Шурочка, вот мальки появятся, я тебе непременно отсажу... В прошлый-то раз они их сожрали.

Ее прелестное покрасневшее личико опять перекосилось.

– Я насчет Сержа... – неестественно произнесла она. – Ты правда окончательно с ним рассталась?

– Правда.

– Надо же! – покачала она головой, пряча глаза. – И как же теперь?

– Да никак. Шурочка, дорогая, у меня есть Митя, который мне дороже тысячи Сержей...

– Но он был у тебя... – быстро сказала она.

– Кто?

– Мельников. Он был у тебя дома.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда! Мельников просидел у меня вчера целый вечер, на тебя жаловался...

– И все рассказал?

– Все. – Она подняла свои глаза, в которых теперь не было ни одной слезинки. Мне сразу стало как-то нехорошо. Теперь еще один человек знал мою тайну. О моей измене. «Убить ее, что ли? – лениво подумала я. – Чтобы она Мите не разболтала. С нее станется...»

– Зачем он это сделал?

– Он просил моего совета, – скромным голосом доложила Шурочка, теперь в нем не было и следа прежнего отчаяния.

– И что ты ему посоветовала?

– Ну... время лечит, сказала ему я. Что ты так смотришь? Нет, ничего конкретного я ему не говорила, лишь кое-какие успокоительные фразы. Он вчера был просто вне себя, все рвался – извини за грубое выражение – набить морду твоему Мите.

– Какая гадость, какая гадость... Шурочка, я не просто не люблю Сержа. Я его почти ненавижу! Набить морду... Если он что-нибудь сделает Мите, я его уничтожу. Не знаю как, но я это сделаю точно!

И тут раздался звонок в дверь. В пылу спора я забыла обо всем на свете, и этот звонок прозвучал как гром среди ясного неба.

– Кто это? – с испугом и любопытством спросила Шурочка. – Митя?

– Н-не знаю. Может быть, Серж?

Я могла рассуждать о моих чувствах к этому человеку сколько угодно, но увидеть его сейчас вот так, лицом к лицу, была совершенно не готова.

– Ладно, нам терять уже больше нечего... – С этими словами я бросилась открывать дверь.