Рука сама потянулась к коробке с гримом. Кисточкой я подрисовала себе лиловые тени, серебристым контуром обвела губы, чуть-чуть размазала по щекам голубоватые румяна – получилось вполне сказочное существо, о котором упоминал Алексей, – фея с картинки в детской книжке. Да, именно так – полупрозрачное, бестелесное существо, витающее в эфире. Жаль только, волшебной палочки нет... Я гримасничала перед зеркалом, представляя, какое выражение лица должно быть у феи, как вдруг кто-то позвонил в дверь. Кто бы это мог быть – Шурочка, Тарабакин? О чем с ними говорить, господи, о чем...

Я на цыпочках подкралась к двери, посмотрела в «глазок» – там стоял Алексей, важно заложив руки за спину, и нетерпеливо постукивал ногой. «Ну уж нет! – злорадно подумала я, отползая обратно в комнату. – Хозяева отсутствуют!»

Я недооценила его. Он звонил в дверь ровно полчаса. До тех пор, пока у меня в висках не заломило.

– Какое свинство! – с бессильной ненавистью произнесла я, распахивая дверь. – Может быть, меня нет дома!

– В такой день? – самодовольно парировал Алексей, доставая из-за спины букет белоснежных хризантем. – Поздравляю...

– Ты и квартиру мою вычислил, – с укором сказала я, принимая из его рук букет. – Ты случайно не из КГБ, то есть который ФСБ теперь?

– Нет, – ответил он, пожирая меня глазами, – у меня совершенно другая специальность. Кстати, для сведения – я закончил инженерно-строительный институт.

– Технарь... – мстительно прошипела я. – Ладно, проходи, но только ненадолго – у меня сегодня совершенно нет настроения принимать гостей.

– Отлично. – Он разделся, пригладил волосы и зашел в комнату, кстати, в тот момент пребывавшую в полном художественном беспорядке.

– Надо было предупреждать, – гордо произнесла я.

– Ерунда... Вот ты!

– Что я?

– Это ты ради праздника такой макияж себе сделала? – со смешанным чувством восхищения и страха спросил Алексей.

И только тут я вспомнила, что забыла стереть с лица грим, превращающий меня в фею. А длинный шелковый халат ярко-зеленого цвета, который я надела с утра, наверное, только усиливал это впечатление.

– Да как сказать... – неопределенно пожала я плечами. – Я же говорю – предупреждать надо было!

– У тебя телефон отключен. – Он машинально осмотрелся вокруг и остановил свой взгляд на журнальном столике, где стоял телефон с вызывающе выдернутым штепселем.

– Не твое дело.

– Тебе правда тридцать лет? – вдруг спросил он, опять пожирая меня глазами.

– Удивительное нахальство... – разгневанно начала я, но тут же прикусила язычок – а ведь правда, прошлым летом я ему заявила, что мне именно столько. – Разве можно спрашивать женщину о ее возрасте? – с укором продолжила я. – Впрочем, скрывать не буду, иначе ты подумаешь, что я с тобой кокетничаю, – сегодня мне исполнилось двадцать восемь.

– Немного округлила тогда, значит, – констатировал он. – Но это не важно. Я тебя поздравляю, двойной праздник – именины и день рождения! Насчет именин – ты же почти Татьяна, да? Как я сегодня удачно...

– И не надейся – отмечать все равно не буду.

– И гости не придут, и даже шампанского не выпьешь? – ахнул он.

– Нет.

– Так же нельзя! Ух ты, какой аквариум... Не аквариум, а бассейн! А почему пустой?

– Леша, ты меня утомляешь, – устало сказала я, опускаясь в кресло. – Ты меня поздравил – спасибо, а теперь уходи.

– Я еще не все сказал. – Он остановился передо мной, такой живой, полный сил, как всегда румяный после мороза, – глазам было больно на него смотреть. – Я ж не знал, что у тебя еще и день рождения сегодня. По этому поводу нужны особые слова.

– Нет, это невозможно...

Он присел на корточки передо мной, взял меня за руку – я хотела вырвать ее, но он держал цепко.

– Ты невероятная, я не зря тебя столько искал, – серьезно произнес он. – Во-первых, тебе не дашь и двадцати...

– Боже, как банально!

– Не перебивай, тем более что это не комплимент, а истинная правда. Возраст бывает у людей, а ты не человек даже – ты сон, наваждение...

– Повторяешься, – жестко напомнила я.

– А во-вторых... – Он вдруг замолчал.

– Ну что же ты – дальше, дальше!

– Я тебя так люблю, что готов умереть вот на этом самом месте, – выпалил он.

Я осуждающе покачала головой:

– И что же мне потом делать с твоим трупом? В мусоропровод я не смогу тебя затолкать, ты слишком упитанный, да и соседи не поймут...

– С тобой невозможно говорить! – рассердился он. – Я еще таких не видел.

– А каких ты видел? – с любопытством спросила я.

– Самых обычных. Скучных. – Нахал исхитрился и поцеловал мне руку. – А ты... Я тебя не понимаю. Мне кажется, я тебя никогда не пойму, даже если сто лет проживу рядом с тобой, даже если ты полюбишь меня...

– И не надейся! – насмешливо вставила я.

– Ты далекая и прекрасная, как звездный свет, ты не человек – ты прилетела с далекой планеты, чтобы мучить меня...

– Э, батенька, да вы «Секретных материалов» пересмотрели! Истина где-то рядом, не так ли?

– Смейся, смейся...

– Леша, ты еще очень молод. Впереди у тебя большая и интересная жизнь, не надо зацикливаться на мне, тем более что я самая обычная земная женщина, да еще с очень скверным характером.

– «Очень молод»! Это ты о жалких трех годах разницы...

– А что? По-моему, существенно!

Он вскочил и нервно заходил по комнате, то и дело натыкаясь на разбросанные вещи.

– Пожалуйста, не мельтеши перед глазами...

– Между прочим, мужчины умирают раньше женщин в среднем на пять лет, я в какой-то передаче слышал. Немного форы у меня есть!

– Я не понимаю...

– «Они жили долго и умерли в один день» – ты когда-нибудь слышала это?

– Да, я помню, что ты любитель всяческих пословиц и поговорок.

– Я бы хотел всю свою жизнь прожить рядом с тобой. Каждый день – вплоть до самого последнего, чтобы ни одной минутки, ни одной секунды не прошло бесполезно... Да и то, мне кажется, целой жизни мне будет мало, чтобы любоваться тобой, чтобы с тобой говорить... Ругай меня, пинай, вытирай об меня ноги – я все готов стерпеть, лишь бы слышать твой голос!

– Это уже мазохизм, – сурово произнесла я. Судя по всему, странный парень был уже не в себе – глаза его горели, волосы топорщились в разные стороны, хотя незадолго до этого он их приглаживал. В своих метаниях по комнате он умудрился свалить стул и чуть не опрокинул китайского фарфорового божка, стоявшего на подзеркальнике. – Осторожно! Леша, голубчик...

Самым страшным было не то, что он мог нанести урон моему интерьеру, а то, что его страсть начинала давить на меня. До недавних пор я вполне спокойно относилась к его присутствию, но сегодня, когда при ровном и пронзительном свете, льющемся из окон, он глядел на меня восхищенно и испуганно и было видно, что он молод и полон сил, и ради своей любви готов горы своротить, мне стало не по себе. Я вдруг представила на миг – на один только миг! – что откликнусь на его чувства и позову его к себе... Вот так – взмахну рукой, и он тут же окажется рядом, руки, губы... Нет! Кровь прилила к сердцу и тут же отхлынула назад.

– Чем же я так очаровала тебя? – лениво, словно нехотя спросила я, боясь, что дрожащий голос меня выдаст. – Я самая обычная девушка, не хуже и не лучше других. Специально я тебя не завлекала, обещаниями не обманывала, не кокетничала, даже наоборот – все время гнала прочь. Может быть, испробовать новое средство, не отталкивать тебя? Ведь только запретный плод сладок...

Я говорила несерьезно – просто играла словами, пытаясь привести себя в нормальное расположение духа. Но то, что я увидела в его глазах после этих слов... Я позвала его, и он откликнулся.

– Не подходи! – крикнула я, выставив вперед ладонь, хотя этот жест, я понимала, был слабой защитой. – Еще один шаг – и ты не увидишь меня больше, не найдешь нигде!

Не знаю, что я имела в виду, произнося эти слова, – то ли то, что собиралась скрыться на просторах нашей родины, где меня даже с армейским биноклем не отыщешь, то ли... Нет, и вправду, я бы действительно умерла, если бы позволила Алексею прикоснуться к себе. Потому что худшего предательства и представить себе было нельзя, ведь Митя находился где-то рядом, я ощущала его незримое присутствие, я была полна самой горячей и преданной любовью к нему, и не имело значения, что он растворен в этом сером зимнем свете. Второй раз я не могла предать его!

– Не подходи!

Я видела – он уже был готов оказаться рядом со мной, но, вероятно, ужас в моих глазах остановил его. Мертвая тишина повисла в воздухе, было лишь слышно, как бьется мое сердце. Или его – я не знаю...

– Ну что же, пора заканчивать визит, – через минуту смогла я произнести, улыбаясь великосветской улыбкой, как ни в чем не бывало. – У меня тут еще дела кое-какие... – разумеется, никаких дел у меня не было, разве что я собиралась хлебнуть немного коньячку ближе к вечеру за собственный день рождения, да и за именины тоже. Я же почти Татьяна – двадцать пятое января!

Он молча оделся и покорно пошел к двери. Что-то изменилось и в его лице – черное пламя, бушевавшее внутри зрачков, угасло, складка между бровей разгладилась.

– Поздравляю еще раз, – сказал он. – С меня подарок.

– Леша, я тебя умоляю, – бессознательно нажимая на дверь, я пыталась вытолкнуть его на лестничную площадку, – какие еще подарки!

– Так полагается, – важно ответил он.

– Ты просто зануда!

Он уже почти совсем исчез за дверью, но в последний момент его голова протиснулась обратно. Алексей встретился со мной глазами и вдруг спросил шепотом:

– Таня, что это было?

– Что?

– Ну, такое, в воздухе... будто электрический разряд, как молния...

Я не колебалась:

– Статическое электричество. Вещи имеют свойство накапливать его.

– Вещи?

– Леша, всего доброго, не рискуй своей шеей – я сейчас прищемлю ее дверью!

Он ушел, а на меня после его ухода с новой силой напала тоска. Митя, как мне плохо без тебя, как я перед тобой виновата! Я металась по комнате, как совсем недавно – мой гость, и такое отчаяние разбирало меня, что впору было повеситься. Я почти ненавидела Алексея – за то, что на мгновение ощутила соблазн, что на секунду позволила себе забыть о прошлом, что представила себе...

Что-то страшное, огромное, жестокое раздирало мне грудь, резало меня на мелкие части, словно при древней китайской казни «тысяча кусочков», когда приговоренного медленно кромсали маникюрными ножницами, медленно и долго – очень медленно и очень долго! – пока жертва не угасала в тяжких муках.

С этих самых пор я стала бояться – не Алексея, а себя. Поэтому свела число наших встреч к минимуму. Впрочем, ничего более невинного, чем наши встречи, и представить было нельзя – ни один даже самый строгий ревнитель нравственности не мог бы придраться к нашему поведению. Любую попытку моего нового знакомого к более нежным отношениям я пресекала в корне. В конце концов он понял и принял правила этой игры – не говорить о любви, не приходить ко мне домой, избегать прикосновений, даже самых дружеских, и не дежурить у окон с армейским биноклем. Я не могла просить Алексея, чтобы он совсем оставил меня, – я знала, что он не сделает этого, но тот необходимый минимум, который позволял мне терпеть рядом его присутствие, я сумела выторговать, надеясь, что рано или поздно Алексею все это надоест и он исчезнет из моей жизни.

* * *

К концу апреля на город, словно облако, опустилось раннее тепло. Накануне до утра звонили колокола, и теперь над чистым высохшим асфальтом витал сиреневый туман, предвещая близкое лето. Оглушительно кричали воробьи, и тихая, радостная печаль заставляла слезы набегать на глаза. Я шла на свидание.

Строгое темное платье, темные туфельки, черный плащ. Свои длинные тяжелые волосы я подколола высоко – тот, к которому я шла, любил, когда я так подбирала волосы, обнажая шею. Он говорил, что его так и тянет прикоснуться к ней губами, что нет ничего более трогательного и изящного, чем эта высокая прическа. Я хотела, чтобы сегодня все соответствовало его желаниям...

Слава богу, что Алексей пропал на некоторое время, – у меня не было никакого желания встречаться с ним, вступать в долгие препирания по поводу того, стоит ли ему сопровождать меня. Этот день принадлежал не ему.

Я поймала такси и спустя час оказалась в нужном месте, на дальней окраине Москвы. Людей было довольно много, а у ворот образовалась даже небольшая толпа – здесь торговали цветами, сюда свозили мусор, шел какой-то разговор, люди целовались, разбивали крашеные яйца. Склонив голову, я прошла мимо – по длинной аллее. Толпа постепенно редела, становилось тише и печальнее – там, в дальнем углу этого сумрачного места, ждал меня тот, кого я любила и перед кем была виновата.

Я отворила низенькую калитку и оказалась внутри небольшого пространства – крошечная деревянная скамья, заржавевшая за долгую зиму лейка под ней, уже заросший яркой весенней травой холм, черный блестящий камень и эмалевый портрет на нем, с которого на меня взглянули глаза того, к которому я пришла.