Джайлз прикрыл глаза, Грейс видела, с каким усилием он сглотнул.

— Господи, помоги мне, — хрипло проговорил он. — Грейс! Я думал, что потерял тебя!

— Нет, Джайлз!

И вдруг она оказалась в его объятиях, обняла его, спрятала лицо на его груди, вдыхала запах сандалового дерева, а он зарылся губами в золотистые волосы и наслаждался ароматом жасмина, чистым и сладким.

Наконец Джайлз отстранился и обхватил ее лицо ладонями.

— Когда я узнал про твоего дядю… и выяснил, куда он тебя увез… а потом в Гаване думал, что найду тебя, но ты исчезла… — Его голос дрогнул, он с трудом выталкивал слова из пересохшего горла. — И мы не знали, кто тебя увез и куда…

— Это кузен Фейт, — объяснила Грейс. — Он услышал, как я говорила о Джеффе, и помог мне.

Оба внезапно вспомнили, что их окружают люди. Матросы на борту обоих судов с живым интересом наблюдали за происходящим. Многие улыбались, захваченные волнующим зрелищем этой встречи. Только Диего и Джефф продолжали сверлить друг друга взглядами.

— И ты посмел поднять этот флаг, несмотря на то что дал слово чести? — гневно спросил Диего. — Я бы, не задумываясь, открыл по тебе огонь. Мы еще посмотрим, сколько кораблей ты отправил на дно.

— В этих водах ты не найдешь ни одного испанского корабля, который мог бы пожаловаться на дурное обращение или грабеж, — отвечал Джефф. — Я не сделал ничего дурного, лишь выщипал несколько перьев из павлиньего хвоста. Мы не охотились за золотом, «Монтойя, нам было нужно нечто куда более ценное и стоящее любого риска. Даже ты вынужден это признать. — И он указал на Джайлза и Грейс.

Джайлз запустил пальцы в волосы Грейс и потер их между пальцами.

— Думаю, нам не помешает немного уединения.

Грейс кивнула, испытывая одновременно страх и облегчение. Так или иначе, но они наконец покончат с тайнами и ложью, которые их разделяли. Этот брак наконец начнется или, наоборот, закончится, но сегодня все решится.

Глава 24

Грейс сразу поняла, что на борту «Судьбы» Джайлз занимал капитанскую каюту. Поняла потому, что на виду нигде не было ни одной его личной вещи. Грейс улыбнулась и провела рукой по исцарапанной, но абсолютно пустой поверхности письменного стола. Тем не менее ей было ясно, что каюта ему не принадлежит. В лучах света, лившихся из большого иллюминатора, она видела, что полированная столешница изуродована, вероятно, следами мужских башмаков и светлыми кругами, оставшимися от множества мокрых стаканов.

— У меня беспорядок, — извиняющимся тоном проговорил Джайлз.

Грейс тихонько засмеялась:

— Я так по тебе тосковала, Джайлз.

Смех жены прозвучал так сладко, но неуверенность в ее взгляде ножом резанула Джайлза по сердцу. Ему хотелось развеять ее страхи.

— Я должен тебе кое-что сказать. За время твоего отсутствия я кое-что понял. И я благодарен судьбе, что имею возможность сказать тебе об этом. — Он притянул ее поближе. — Грейс, я…

Она прижала пальцы к его губам.

— Остановись!

У Грейс щипало глаза, в груди возникла непонятная боль, но она решила, что не позволит ему вымолвить то, что должно сейчас прозвучать, ибо тогда ей ни за что не найти в себе силы рассказать правду.

— Не говори ничего, не сейчас. Вдруг тебе придется взять свои слова обратно…

— Я люблю тебя, Грейс.

— Нет, — воскликнула она, — ты не знаешь меня, Джайлз! — Она пыталась вырваться из его объятий, но Джайлз держал ее очень крепко.

— Нет, это все позади, наш спор окончен, — твердо заявил он. — Знаешь, за что я особенно тебя люблю? За то, что ты сильная. Ты прошла через ад и вернулась обратно, и вот ты стоишь, такая же красивая и здоровая, как раньше. Люблю за то, что ты знаешь себе цену, за то, что даже такая злобная тварь, как Иоланта, не смогла сломить силу твоего духа. Мне нравится, что ты такая умная и проницательная и что ты этим гордишься. — Он громко расхохотался: — Да, мне жаль человека, который думает, что способен тебя усмирить. И ты прекрасна.

— Остановись, Джайлз!

Он запустил пальцы ей в волосы.

— Я люблю твои волосы, твой прекрасный нос, полные губы. — И он поцеловал ее, едва прикоснувшись к губам, но все же страстно. Потом отстранился и заглянул в ее глаза. — Насколько я могу судить, все лучшее досталось тебе от матери, я не нахожу в тебе ничего от Эдмунда.

— Я должна рассказать тебе о своей матери.

— Что тут можно сказать? Только то, что она наверняка не была рабыней. Ни одна женщина, способная дать жизнь такой смелой и страстной натуре, как твоя, никогда не считала себя чьей-то рабыней.

Грейс смотрела на него во все глаза и не могла даже вздохнуть. Он знает. Знает, но любит ее. Любит не вопреки тому, кем была ее мать, а отчасти именно из-за этого! Она и подумать не могла, что так будет, никогда на это не рассчитывала и не надеялась, что такое возможно. Тем не менее слово было произнесено.

— Я тоже люблю тебя, Джайлз. Ты добрый, мягкий, щедрый и душевный…

Он снова засмеялся:

— Одним словом, настоящий пират! Мне повезло, что судьба послала на моем пути эту плантацию.

Грейс не поняла последнюю фразу, но и не особенно в нее вникала. Она притянула его к себе, их воссоединение обернулось лихорадочным сплетением рук, горячими, торопливыми поцелуями, общим дыханием. Грейс больше не чувствовала привычного страха. Общение с Фейт и Энкантадорой научило ее, что бояться нечего. Она узнала, что можно выдержать даже соединение с чужим человеком, ас настоящим возлюбленным оно просто прекрасно. В этот волшебный день она была счастлива, что первое ее миновало, и всей душой стремилась испытать второе.

— Клянусь, я не причиню тебе боли, только ту, без которой не обойтись, — тихо говорил ей Джайлз.

— Я знаю, — ответила Грейс и улыбнулась. — Сначала немного больно, а потом — раз, и все, — повторила она слова Энкантадоры и щелкнула пальцами.

— Что? — не понял Джайлз.

— Поцелуй меня.

Дважды просить ей не пришлось. Джайлз обнял ее, и когда Грейс сделала то же самое, притягивая его все ближе, в сердце моряка поднялась волна такой радости, что он едва не задохнулся. Ее мягкие жадные губы раскрывались навстречу его поцелуям, заманивая его язык. Он не мог объяснить этой перемены, но и не слишком задумывался. Имели значение лишь жар и влага ее языка, ее пальцы, вплетенные в его волосы, и общее, все ускорявшееся дыхание.

Грейс казалось, что в глубине ее существа что-то плавится. По всему телу распространялась волна нестерпимого жара, воспламеняя каждую клеточку. Груди ее отвердели и подрагивали в предвкушении его прикосновений. Джайлз угадал это желание в глазах жены. Одну свою руку он держал на талии Грейс, другую положил на жесткую выпуклость корсета. Грейс нетерпеливо прижала его ладонь.

Джайлз отстранился.

— Ужасный цвет, — хрипло проговорил он. Грейс удивленно вскинула глаза. — Платье, серый тебе совсем не идет.

Грейс смущенно покраснела. Диего раздобыл ей несколько нарядов, но она, разумеется, не имела возможности выбирать ни цвет, ни фасон. Как только появится возможность, она наденет то, что будет по вкусу Джайлзу.

— Какой цвет ты предпочитаешь?

— Золотой.

Грейс задумалась, похоже, у нее не было платьев такого оттенка.

Секунду Джайлз наблюдал за промелькнувшей в ее глазах мрачной тенью. Ему нравилось угадывать мысли Грейс, которые так отчетливо отражались на ее лице, словно он читал открытую книгу.

— Тот цвет, в который одел тебя Бог. Вот я о чем.

— Мне кажется, он меня убивает. С таким цветом кожи и волос… О! — И она покраснела еще гуще.

— Если ты не хочешь…

— А ты хочешь?

У Джайлза от одной этой мысли заколотилось сердце.

— Да, очень.

— Сегодня я стану твоей.

— А я — твоим.

— Значит, мы равны, и я думаю, будет честно… — И она потянула за рукав его рубашки.

Джайлз усмехнулся:

— Наверное, мне надо сначала помыться. Я весь вспотел, сначала догоняя тебя, потом убегая.

— Нет! — запротестовала Грейс. Ее не отталкивал запах его пота, а, наоборот, странно возбуждал.

Корсет ее платья был зашнурован спереди, пальцы Джайлза просто летали, расшнуровывая его. Когда их руки случайно встречались, Грейс чувствовала, как твердеют ее соски. Сейчас ее ничуть не волновала мысль, что он слишком уж ловко управляется с платьем, в чем явно сказывался немалый опыт. Она лишь радовалась, что хоть один из них знает, как надо действовать. Как только платье упало на пол и она через него переступила, Джайлз тоже потянул с себя рубашку.

— Нет! — снова запротестовала Грейс. — Если ты развернул свой подарок, то я тоже хочу развернуть свой.

Он взял ее ладони в свои, повел Грейс к кровати и сел, чтобы ей легче было снять с него рубашку. Она просунула ладонь под рубашку, провела рукой по его плечам, чуть подвигала ею, чтобы волоски на груди пощекотали ей кожу, наконец ухватилась за рубашку и стянула с него через голову. Джайлз положил ей руки на бедра, а Грейс гладила твердые мышцы на его плечах и груди. Потом он протянул руку, поднял ее рубашку так, чтобы она смогла сесть к нему на колени, обхватив его бедрами, как всадница.

Они снова поцеловались, язык знакомился с языком, руки изучали тела друг друга. Джайлз развязал тесемки рубашки и спустил ее на талию Грейс, его восхищенному взору открылись золотисто-медовые груди.

Лицо Джайлза так загорело, что в полумраке каюты Грейс казалось, будто у них один и тот же цвет кожи. Его торс был немного светлее, но только чуть-чуть. Наверное, он часто работает без рубашки, решила она. Джайлз приподнял голову, коснулся губами ее сосков. Глубоко вздохнув, Грейс откинула шею, отдаваясь во власть его поцелуям.

Губы Джайлза ласкали гладкую, как атлас, кожу Грейс. Ее тихие, полные желания стоны сводили его с ума. Она все сильнее прижималась к нему раздвинутыми бедрами. Джайлз изо всех сил старался не спешить, но силы ему изменяли. За месяцы разлуки она сумела преодолеть страх перед ним, но он еще не верил своему счастью. На мгновение оторвавшись от нее, Джайлз стянул с Грейс рубашку. И замер в восхищении, понимая, что, проживи он еще сто лет, ему никогда не увидеть ничего более изящного и прекрасного, чем обнаженное тело жены у него на коленях. Он взял в ладони обе ее груди, чуть приподнял, словно бы взвешивая, провел пальцами по их твердым темным вершинам.

— Ты так прекрасна, — выдохнул он. — Это сон.

Грейс выскользнула из его объятий, опустилась на колени и стала расстегивать ремень на его штанах. Она устала бояться, устала оттого, что не знает всего до конца. И она хотела его увидеть. Джайлз приподнялся на кровати, а она сняла с него кюлоты. Возможно, ей следовало смутиться или продемонстрировать больше скромности, но Грейс открыто рассматривала его тело, и Джайлз, казалось, не возражал. Ее не испугал вид его возбужденного достоинства. Он был достаточно велик, и Грейс теперь понимала, почему соединение должно быть болезненным, но все же не так, чтобы это было невыносимо. Она взяла его в руки, и Джайлз застонал.

— Я сделала тебе больно? — спросила Грейс, отдергивая ладони.

Он отчаянно замотал головой, и Грейс улыбнулась. Она никогда не чувствовала ничего подобного, не ощущала сейчас никакого смущения или скованности. Джайлз растянулся на кровати, и его мускулистое, закаленное работой тело полностью открылось ее взору. Она могла делать с ним все, что захочет, и остановиться тоже, когда захочет.

Грейс в отличие от большинства невест-девственниц знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, гораздо больше, чем ей следовало бы. То, что казалось ей отвратительным, когда об этом рассказывала Энкантадора, сейчас выглядело абсолютно естественным и желанным. Она наклонилась вперед и провела языком по самому кончику его копья. Джайлз хрипло вздохнул. Грейс подняла на него глаза, испугавшись, что сделала нечто недопустимое.

— Это плохо? — спросила она.

— Нет, — простонал в ответ Джайлз, — просто неожиданно. Не давай мне тебя останавливать. — И он улыбнулся дрогнувшими губами, когда она взяла в рот твердый, упругий стержень и увидела, как, покоряясь, смягчается его лицо.

Какое-то время он позволил ей продолжать, но потом со стоном, похожим на крик боли, приподнял пальцами ее подбородок.

— Не сейчас, — прошептал он. — Может, ты тоже хочешь попробовать то, что делала со мной.

Он потянул ее вверх, усадил рядом с собой, а сам опустился на пол, там, где только что стояла на коленях Грейс.

— Нет! — воскликнула Грейс, плотно сжимая колени.

— Почему?

— Ты меня увидишь! Джайлз расхохотался:

— Ты же меня видела!

— Это другое дело!

— Как это?

— Сама не знаю, но другое. — Никто никогда не рассказывал ей, что мужчина может то же самое сделать с женщиной! Одно дело, когда он оказался в ее власти, а это — совсем другое.

— Как хочешь, — покорился он.