Джайлз снова содрогнулся, а Грейс ощутила, что такая его реакция приносит ей облегчение.

Через несколько ярдов деревья чуть-чуть расступались, открывая поляну, где жили рабы. Убогие хижины с земляными полами и прохудившимися соломенными крышами сбились в тесную кучу среди роскоши тропического леса. Все двери и окна были открыты, никакой защиты ни от насекомых, ни от дождя. И никакой возможности хоть на минуту уединиться. В целом поляна казалась небольшой деревней из десяти-двенадцати строений. Около дюжины голых чернокожих ребятишек играли в пыли или вяло возились друг с другом. Их тоненькие ножки и выпуклые животы без слов говорили о том, что вся их пища состоит из зерна и маниоки. Одни грызли куски сахарного тростника, другие плакали. Возле детей сидели несколько рабов, пожалуй, ненамного старше Джайлза, но таких слабых и изможденных, что непонятно было, почему они до сих пор еще живы. Одна из женщин дрожащими пальцами пыталась чинить абсолютно изорванную одежду, которая по виду едва ли заслуживала таких усилий.

Из дверей одной хижины выглянул старик с блестящей черной кожей и курчавой шапкой седых волос. Махнув рукой в сторону Грейс, он позвал:

— Мисси! Мисси! — Потом быстро и отрывисто произнес что-то еще. Слова звучали почти по-английски, но все же как-то иначе. По грязной, убогой лужайке Грейс двинулась к нему.

— Что он говорит? — спросил Джайлз.

— Не знаю. Они разговаривают на смеси африканских языков и добавляют искаженные английские.

Джайлз подумал было, что ей, пожалуй, не стоит заходить в хижину, но она явно собиралась поступить именно так, а потому он последовал за ней. Внутри он инстинктивно стал между девушкой и негром, и, как всегда в чреватой опасностью ситуации, его поза и выражение лица демонстрировали угрозу. Чернокожий раб съежился от страха. Джайлзу стало стыдно. Истощенный человек, состарившийся раньше времени, не представлял для Грейс никакой опасности.

Грейс наблюдала за пантомимой с напряженным вниманием. Она и сама не понимала, что растрогало ее больше: желание капитана защитить свою спутницу или его очевидное раскаяние, что он так напугал несчастного.

Негр чуть сдвинулся в сторону и жестом показал на коврик в углу хижины. В тесном помещении их было не меньше десятка, но все пустые, а на этом лежала крошечная девочка, лет четырех, не больше. Ребенок сжался в комок и негромко стонал. Девочка была совсем маленькая, но все же Джайлза неприятно поразило, что на ней совсем не было одежды, ничто не укрывало тощее тельце от посторонних взглядов.

— Неужели ваш отец совсем ничего им не дает? — спросил моряк.

Грейс покачала головой:

— Эти рабы либо слишком старые, либо слишком юные. Они не представляют для него никакой ценности. — Она опустилась на колени возле ребенка и положила ладонь на лоб девочки. — Она вся горит. Что ты ей давал? — спросила она у старика. — Травы? — Грейс жестами изобразила, что готовит отвар, наливает и пьет.

Старик вышел из хижины, потом вернулся с охапкой коры и листьев. Грейс кивнула:

— Да, от лихорадки они помогают. Что с ней? Мужчина тоже стал на колени и попытался взять девочку за руку, которую она с силой прижимала к раздувшемуся животику.

— Что-то с животом? — спросила Грейс. — Ее рвет? — Девушка снова прибегла к пантомиме, но старый негр отрицательно покачал головой и снова потянул девочку за кисть, на сей раз она со стоном позволила распрямить руку. — Ну-ка, помогите, — скомандовала Джайлзу Грейс, — мне надо осмотреть ее.

Теперь и Джайлз опустился на колени возле коврика. Содрогаясь от криков ребенка, он все же разжал крохотный кулачок так, чтобы Грейс могла видеть всю руку.

— О Господи! — в ужасе прошептала девушка.

— Что там? — спросил Джайлз, ослабляя хватку и наклоняясь так, чтобы рассмотреть рану.

— Нет, нет. Держите, мне надо посмотреть… О Господи!

Джайлз ощутил слабый запах гниения и присмотрелся внимательнее. Указательный палец девочки был раздроблен. Он покраснел, из него сочился гной. Вся рука распухла вдвое против обычного размера, краснота была видна даже сквозь темную кожу ребенка. Воспаление уже достигло подмышки.

Грейс обменялась со стариком горестным беспомощным взглядом.

— Что… что можно сделать? — потрясенно спросил Джайлз.

— Сообщите отцу, что я останусь здесь на ночь, — отозвалась Грейс.

— Хорошо. Что мне принести? Наверняка у вас в доме есть какие-нибудь лекарства, кроме этих листьев.

Несколько секунд Грейс молча смотрела на капитана. Казалось, морщинки вокруг его серых глаз углубились, она сделала над собой усилие, чтобы не протянуть руку и не погладить их.

— Капитан, сколько времени вы прослужили на кораблях? — тихим голосом спросила она.

— Лет двадцать.

— И видели такие раны?

Он опустил взгляд на несчастную малышку. Конечно, видел. Раны в бою… Джайлз мрачно кивнул, не в силах произнести ни слова. Тут ничем не поможешь. Можно лишь попытаться смягчить предсмертную боль.

— И все из-за разбитого пальца! — с горечью проговорил он. — Какая бессмыслица! Если бы рана была вовремя обработана, сейчас она бы уже зажила!

Грейс печально покачала головой:

— Управляющий никогда не станет тратить время на лечение никому не нужного чернокожего ребенка, капитан Кортни. Сколько угодно детей может погибнуть от легко излечимых болезней, но до них никому нет дела, ведь их так просто заменить другими. Отец считает, что вопрос сводится к накладным расходам. «Необходимое зло» — вы ведь так выразились?

— Я не имел в виду ничего подобного! — в ужасе воскликнул капитан.

Грейс мягко положила свою руку ему на локоть.

— Я знаю. Мне жаль, что вам пришлось все это увидеть, но я сейчас не могу ее оставить. Вы понимаете?

— Я вернусь, — пообещал Джайлз. — Сообщу вашему отцу и приду посидеть с вами.

— Это нелегкое дело, капитан.

Он ответил решительным, упрямым взглядом.

— Мне приходилось держать своих людей, когда хирург ампутировал им гангренозные конечности. Однажды я держал за руку второго помощника, у которого распух язык, до самой его смерти. Лицо у него почернело, и он задохнулся. Все случилось из-за раны от ржавого ножа. Я не из тех, кто оставляет человека в одиночестве умирать от боли.

Джайлз не стал говорить, что ему никогда не приходилось сидеть у смертного одра маленькой девочки, с ужасом наблюдать за ее страданиями, за тем, как она испускает последний вздох. От этой мысли ему хотелось опуститься на земляной пол и расплакаться. Однако он сдержался, резко повернулся и направился к дому.

Грейс смотрела ему вслед. Вот еще одно человеческое существо… Она опустила взгляд на девочку, которая снова прижала к себе больную руку. Капитан вернется. Грейс была в этом так же уверена, как и в том, что сама она не оставит ребенка. Что он за человек? Мужественный, но способный к состраданию. Он сильный, но перед ней готов склониться. Он не хотел, чтобы Мату пошла с ними на прогулку, но все же согласился позволить ей их сопровождать. Не хотел, чтобы она, Грейс, входила в хижину — она прекрасно это почувствовала, — но промолчал и последовал за ней, готовый в любую минуту защитить ее.

Он мог бы отступиться. Никто не стал бы винить его за то, что он остался в доме с отцом и Иолантой. А теперь вместо приятной прогулки и, возможно, легкого ухаживания его ждет, вероятно, одна из самых тяжелых ночей в жизни. Грейс заметила, как конвульсивно сжались челюсти капитана, заметила поволоку слез в его глазах. Должно быть, его нелегко заставить плакать, если он действительно видел все, о чем говорил.

Малышка тоненько застонала, потом стала всхлипывать. Грейс не могла отстраниться, и слезы ребенка падали прямо на красноватый шелк нарядной юбки. Она гладила девочку по горящему лбу, по жестким курчавым волосам; преодолевая спазм в горле, бормотала слышанную от Мату негритянскую колыбельную. Ей не впервые приходилось утешать умирающего раба. Но на сей раз рядом с ней будет человек, который сможет ее утешить.

— Ты должна мне помочь, Иоланта! — прорычал Эдмунд, как только решил, что Грейс и Джайлз их уже не слышат. — Если ты станешь мешать…

— Мешать чему? — обманчиво сладким голосом спросила Иоланта.

— Она почти согласилась. Я чувствую, этого она примет. Иоланта с иронией пожала плечами.

— Ты ее слишком избаловал. Мой отец позволил мне выбирать самой, и вот что из этого вышло. А что, по твоему разумению, сделает этот капитан, когда она родит ему младенца цвета грязи? Скажи я ему сейчас, тебе будет только лучше.

Эдмунд грубо расхохотался:

— Тогда нашей тайне ничего не угрожает. Забота о моем благе — последнее, что придет тебе в голову.

Его жена сложила на груди руки и бросила на Эдмунда гневный взгляд:

— Ну почему, Эдмунд? Почему? Я никогда не смогу понять, что хорошего ты нашел в этой дыре! Это же не английское поместье, которое вместе с титулом надо передавать по наследству! Это всего-навсего плантация!

— Моя плантация! Ты сама себя обманываешь, Иоланта! Тебе кажется, что жизнь в Европе будет сплошным праздником. Но там у меня нет земель, нет никаких доходов. Элегантные туалеты, которые ты так любишь, оплачиваются тростником, растущим на здешних полях.

— Но почему тебе так важно передать плантацию по наследству? Какое зло причинил тебе этот несчастный моряк, что ты хочешь так жестоко его обмануть? Почему мы должны называть эту девчонку нашей дочерью?

— Мы обсуждали этот вопрос множество раз. Я могу еще раз объяснить тебе свои мотивы, но ты опять откажешься их принять. — Эдмунд махнул чернокожей служанке, которая в продолжение всего разговора убирала со стола. Надо же, как легко забываешь о ее присутствии! И Эдмунд в который раз пожалел, что лишил ее дара речи. — Мату, принеси мне что-нибудь выпить. И покрепче. Все равно что.

— О да, Эдмунд! Выпей, конечно, выпей, — с насмешкой произнесла Иоланта. — Рюмки четыре или даже пять. А потом объясняй мне, что я занимаюсь самообманом. А ты спрашивал этого моряка, нужна ли ему твоя плантация? Неужели ты веришь, что Грейс отречется от своей рабской крови и станет здесь хозяйкой? Почему бы тогда не оставить плантацию Уэлборна любому из твоих многочисленных чернокожих отпрысков?

Эдмунд провел рукой по своим светлым волосам, лицо его покраснело.

— Уймись, Иоланта!

— «Уймись, Иоланта!» — с оттенком горечи повторила она. — Если я говорю правду, то вечно одно и то же: «Уймись, Иоланта!» Одного ублюдка возвышают до положения законной дочери, а другие, значит, должны отправляться в поле, так? Если бы только твоя драгоценная Грейс знала об этом!

— Если Грейс сюда не вернется, это не важно. Она родит детей, белых детей. Уэлборн понадобится кому-нибудь из них. А как же иначе?

— Родит негров, — упрямо продолжала Иоланта. — Чернокожих, которым их мать объяснит, что рабство — это зло. И которые не захотят иметь ничего общего с твоим великолепным наследством.

— Практически белых детей, черт тебя подери! И они захотят богатства, как хотят его все люди! — воскликнул Эдмунд.

В гостиную вернулась Мату с бутылкой рома и бокалом, налила напиток в бокал, выбрала на столе место для бутылки и, казалось, была целиком занята своими делами, но когда Эдмунд встретился с ней взглядом, ее лицо поразило его выражением острой заинтересованности и необычайной проницательности. Она куда умнее, чем следует быть служанке, в который раз подумал Эдмунд и опять пожалел, что так поздно догадался об этом. Грейс никогда ему не простит, если он отошлет Мату в поле или продаст ее. А значит, следует использовать Мату в своих целях.

— Я полагаюсь на тебя, Мату, — проговорил он. — Не оставляй наедине мою жену и нашего предполагаемого жениха. Уведи его, если тебе покажется, что хозяйка собирается сказать лишнее. Ты и я, мы ведь заодно, так? Мы хотим, чтобы Грейс была счастлива.

Мату торжественно кивнула, однако Эдмунд видел, что в ее темных глазах мелькнул непонятный блеск. Зачем он лишил себя возможности узнать наверняка, что именно она думает?

— Ну и прекрасно. Сходи-ка на кухню присмотри, чтобы Кейя приготовила в честь нашего гостя достойный обед. И пожалуй, приготовь для Грейс платье на вечер. — Он на мгновение сжал зубы, потом добавил: — Иоланта, разве у нас не в обычае отдыхать после полудня?

Жена показала в улыбке свои гнилые почерневшие зубы.

— Да-да, Мату. Давай оставим хозяина наедине с его ромом и его мечтами. — Она величественно проследовала к лестнице и неспешно поднялась в свои покои. Мату выскользнула через заднюю дверь.

Оставшись наконец в одиночестве, Эдмунд вновь наполнил бокал. Если бы не дневное время и не гость в доме, он отправился бы к хижинам рабов посмотреть, не болтается ли там какая-нибудь рабыня помоложе. Но Грейс и Джайлз пошли как раз в ту сторону. И он опустошил второй бокал. Ну и что же! Возможно, сегодняшний день окажется самым счастливым в его жизни! Еще чуть-чуть, и он выдаст свою дочь замуж! И он не позволит этой злобной фурии, Иоланте, испортить все дело.