Мэдлин Хантер - Страстный защитник

1348 год

Сыну Хью Фицуорена предстояло принять мученическую смерть – быть убитым толпой бретонских крестьян в убогом жилище, провонявшем коровами и навозом.

Морван толкнул ногой скамью, придвинув ее к стене, что находилась против входной двери. Он тяжело опустился на нее и положил меч на колени.

Справа от него, там, где находились стойла, храпел и бил копытами его жеребец. Он словно чувствовал, какая опасность грозит хозяину. А слева на деревянной кровати у очага стонал от невыносимой боли юный Уильям.

Не иначе как милосердные небеса послали несчастному такой конец. Лучше уж отправиться на тот свет как можно скорее, чем долго мучиться от хвори, которая сжигает мозг и покрывает тело черными язвами.

И откуда только они заявились, эти оборванцы, выкрикивающие угрозы и проклятия? Сквозь толстые каменные стены и затворенные дверь и окно голоса их доносились до него как отдаленный грозный гул. Комнату освещал лишь огонь в очаге, который он развел, когда внес сюда Уильяма.

Когда он и его люди пришли сюда, ища, куда бы поместить Уильяма, в деревне не было ни души. Казалось, жители ее покинули. Болезнь заявила о себе вчера. Из-за этого-то стражи затворили перед ними ворота Бреста, преградив доступ в портовый город. Им не оставалось ничего другого, как двинуться на север по прибрежной дороге.

И лишь после того, как он отослал воинов назад в Брест, откуда ни возьмись появились эти проклятые поселяне. Он успел прибить к двери черную тряпицу, это был знак, что в доме больной. Жителям деревни было из-за чего злиться и вопить от ярости – смерть уже собрала в Бретани обильную жатву и вот теперь пожаловала к их порогу в образе двух англичан.

Он поднял глаза к соломенному потолку. Они не рискнут его разобрать, чтобы проникнуть внутрь. Оружием их будет огонь. Им недостает только вожака, который отдаст команду. А еще они, скорее всего, подождут, пока стемнеет. Такие дела легче вершить под покровом ночи.

Можно было бы уйти и оставить здесь оруженосца. Но он не мог сделать этого хотя бы потому, что они с Уильямом совсем недавно сидели в одном седле, а значит, болезнь скоро поразит и его. Воины обождут его у последнего перекрестка, как было условлено, они простоят там целый день, а то и больше. Но разве он может к ним приблизиться, неся в себе смерть? Нет, самое лучшее – это остаться умирать здесь. Джон примет на себя командование, он приведет воинов в Брест, а оттуда они поплывут через море в Англию. Джона они не очень-то жалуют, но прекословить ему не осмелятся.

Шум снаружи стих на несколько мгновений, затем раздался чей-то отрывистый выкрик, на который толпа ответила сдержанным гулом. Жители деревни обрели своего лидера.

Уильям метался по кровати, дыхание его стало сиплым, тяжелым. Несколько раз он жалобно позвал сэра Ричарда, гасконского вельможу, которому они служили, покатого не скосила чума вместе со всем его семейством. Морван взялся доставить Уильяма домой.

Ярость толпы все нарастала. Предводитель выкрикивал какие-то слова, остальные тотчас же их подхватывали. Морван почти не говорил по-бретонски, но те несколько слов, которые они повторяли, были ему знакомы. Они кричали: «Не допустим! Не бывать этому!»

Возможно, они не станут ждать наступления темноты…

Голоса стали громче, разъярившиеся крестьяне нараспев повторяли свои угрозы. Сердце Морвана гулко билось в груди в такт их выкрикам. Он сжал рукоять меча, приготовившись защищаться. Толпа вопила все неистовее, и вот уже ритм сломался, за стенами дома раздавался сплошной оглушительный рев.

И вдруг он смолк, словно по команде, поглощенный гробовой тишиной.

Морван напрягся в ожидании нападения. Они не разошлись. Напрягая слух, он улавливал негромкие звуки, доносившиеся снаружи. Разумеется, после недавних воплей он мог услышать их лишь на фоне наступившего безмолвия. Он догадался, что разбушевавшуюся толпу усмирил кто-то неведомый и грозный.

Дверь приоткрылась, и по земляному полу скользнул золотистый луч света. Он вскочил со скамьи, приготовившись защищаться, а заодно защищать беднягу Уильяма и, возможно, жителей деревни.

Но вот дверь распахнулась настежь, и, щурясь от яркого солнца, он увидел в проеме двух рыцарей. И хотя для него они были всего лишь темными силуэтами, окруженными ослепительным сиянием, он успел заметить, что оба вооружены и держат наготове мечи.

Одному из них на вид было около тридцати. Его золотистые волосы, зачесанные ото лба назад, волной спускались на плечи. Среднего роста, довольно крепкого сложения, он был в доспехах, но без шлема. Его темные, глубоко посаженные глаза составляли странный контраст со светлыми волосами.

Второго, стоявшего немного поодаль, рассмотреть было сложнее. Солнечные лучи заливали нестерпимо ярким светом всю его высокую, сухощавую фигуру и рассыпались огненными искрами в пышных кудрях цвета спелой пшеницы. Всю его одежду составляли короткая серая полотняная туника, серые панталоны и черный широкий плащ. Судя по этому скромному одеянию, его можно было бы принять за оруженосца, в пользу данного предположения говорил также и его возраст – он был заметно моложе своего спутника, но уверенная манера держаться, властность, сквозившая в каждом его жесте, в осанке, безошибочно указывали на то, что главный из двоих именно он.

– Спрячь свое оружие. Ты здесь в безопасности, – дружелюбно, но твердо обратился он к Морвану.

Тот привстал на цыпочки и выглянул наружу через плечо коренастого рыцаря. Убедившись, что крестьяне разбежались, он повиновался. Юный рыцарь, отстранив своего спутника, вошел в дверной проем и направился к постели Уильяма.

– Стойте! – крикнул Морван. – Ваши крестьяне не зря хотели нас прикончить. Мы принесли с собой смерть.

– Меня это нисколько не страшит, – возразил молодой рыцарь и остановился у постели больного. Старший присоединился к нему. Они обменялись несколькими отрывистыми фразами, после чего рыцарь в доспехах поспешно вышел из дома.

– Вы были одни? – Голос юноши, звонкий и мелодичный, звучал, тем не менее, уверенно и властно.

– О, нет.

– Где же остальные?

– Ждут. С час или дольше.

– Смерть проворна, она никого не щадит, и, быть может, они уже носят ее за плечами. Им надлежит остаться здесь. Обещаю вам и вашим людям неприкосновенность и уход, но при условии, что все они возвратятся сюда.

Морвану ничего не оставалось, кроме как довериться ему. Он рассказал, что воины ждут его на пересечении двух дорог.

– Они вам охотно повинуются?

– Да.

– В таком случае дайте мне свой плащ как доказательство, что мы явились от вашего имени.

Морван отстегнул пряжку у ворота, снял плащ и отдал его юноше. Вдвоем они вышли из дома.

Снаружи их ожидали старший из рыцарей и шестеро всадников, а также молоденький оруженосец. Неподалеку, задумчиво глядя на людей, стояли две лошади. Одна из них, стройная гнедая кобыла, застыла в такой неподвижности, что казалась изваянной из камня.

Рыцарь подошел к своему молодому спутнику. В руках у него была небольшая коробка.

– Асканио, вот его плащ, – сказал юноша. – Остальных следует искать у первого перекрестка на дороге к Бресту. Мы пробудем здесь, пока бедный мальчик не преставится, а после вернемся в замок. Вы там окажетесь прежде. Распорядитесь, чтобы для нас приготовили все, что может понадобиться.

Асканио передал плащ юному оруженосцу и направился к дому, где умирал Уильям. Подойдя к двери, он оглянулся.

– Я сперва его исповедую.

– Только не мешкай. Время дорого.

Выходит, коренастый рыцарь со светлыми волосами и глубоко посаженными черными глазами еще и священник. Подобное встречалось, хотя и нечасто.

Морвану стало зябко в тени дома, и он сделал несколько шагов вперед, навстречу яркому солнцу. Всадники заставили коней отступить назад, давая ему дорогу. Юный рыцарь последовал за ним и негромко участливо произнес:

– Вашему оруженосцу уже недолго осталось мучиться. Мне не раз приходилось такое видеть. Он скоро отойдет, бедняга.

Морван, прежде чем ответить, повернулся к нему – и слова замерли у него на языке. Перед ним, залитая ослепительными потоками света, стояла женщина, вернее, юная девушка, а вовсе никакой не рыцарь.

Она являла собой более чем странное зрелище. Высокая – он мысленно прикинул, что ее макушка, придвинься она поближе, очутилась бы у самого кончика его носа, а ведь он превосходил ростом едва ли не всех мужчин, каких ему доводилось встречать; мягкие шелковистые кудри обрамляли ее тонкое породистое лицо с высокими скулами и прямым носом и золотистым водопадом спускались ниже плеч, нежную длинную шею охватывал ворот серой мешковатой туники, подол которой, перехваченный портупеей, уродливой складкой спускался на рукоять боевого меча. Сапоги из мягкой кожи доходили почти до колен ее стройных длинных ног, облаченных в мужские панталоны. Трудно было придумать более неподходящее облачение для столь изысканного и женственного существа. Однако Морван невольно отметил про себя, что даже эта грубая и слишком просторная мужская одежда – туника и шерстяной плащ – не могла скрыть ее пышную грудь и пленительно округлые бедра.

В лицо ему с пытливой серьезностью заглянули сапфирово-синие глаза.

– Как ваше имя, сэр рыцарь? – Морван мысленно обозвал себя идиотом. Ему сразу следовало догадаться, с кем он имеет дело. Ведь этот голос, мелодичный и вместе с тем такой глубокий, бархатистый, мог принадлежать только женщине. Она обращалась к нему на французском, языке бретонской знати.

– Морван Фицуорен, миледи.

– Вы англичанин, однако Морван – благородное и чтимое бретонское имя.

– В нашем роду так издавна нарекают сыновей. Мой предок, родом из той части Бретани, что граничит с Нормандией, высадился в Англии вместе с Вильгельмом Завоевателем.

Она улыбнулась, и у Морвана сжалось сердце. Ее лицо, освещенное улыбкой, показалось ему таким юным, таким беззащитным. Мыслимое ли дело – столь нежному созданию браться за оружие, командовать воинами, распоряжаться челядью замка?!

– Послушайте, Морван Фицуорен, довольно вам хмуриться и поедать меня сердитым взглядом, – заявила она, словно прочитав его мысли. – Вам должно быть ведомо, что гражданская война заставила многих женщин Бретани совершать отчаянные поступки.

Юная леди наверняка имела в виду Жанну де Монфор, жену последнего из герцогов. Когда ее супруг оказался в плену у короля Франции, она без колебаний заняла его место во главе армии. Морван однажды встречался с ней в Англии – еще до того как ее поступки перестали быть отчаянными и сделались попросту безумными. Бедняжка повредилась умом, когда ее супруг отошел в мир иной. Сына своего, юного герцога, она оставила на попечении короля Эдуарда.

Девушка, стоявшая подле него, сочла нужным, наконец, представиться:

– Я Анна де Леон. Вы находитесь в моих владениях. Вам, как англичанину, наверняка приятно будет узнать, что я и мои люди – монфортисты, а вовсе не сторонники Шарля де Блуа и этой Пентьевр в их притязаниях на герцогскую корону.

Морван, чтобы ее не разочаровывать, умолчал о том, насколько все это ему безразлично. Станет ли человек, дни и часы которого сочтены, тревожиться о таких пустяках, как междоусобные распри тех, на чьей земле ему суждено умереть?

Рыцарь-монах Асканио вышел из дома и печально произнес:

– Ему недолго осталось мучиться. – Он с сомнением взглянул на Морвана и обратился к леди Анне: – Вы уверены, что вам ничто не угрожает?

– Какая же сэру Морвану корысть вредить мне и тем самым губить свою бессмертную душу? – Анна едва заметно усмехнулась. – Ступайте к остальным. – Повернувшись к стоявшему рядом юноше, она прибавила: – Джосс, это наши гости, а вовсе не враги. Следуй за Асканио.

Всадники ускакали прочь. Гнедая кобыла за все это время так ни разу и не шевельнулась.

– Ваша лошадь не оседлана, – заметил Морван.

– Только потому, что нынче в этом нет необходимости. Какое-то время военных стычек не будет. – Повернувшись, леди Анна вошла в дом.

В словах ее не было и тени рисовки. Она произнесла их таким невозмутимым, будничным тоном, что Морвану стало ясно: ей выпало немало других дней, хоть и непохожих на этот, но таких, когда приходилось участвовать в сражениях.

Войдя следом за ней в дом, он застал ее у постели Уильяма. Она осторожно положила ему на лоб мокрую тряпицу. Юноша перестал стонать, и его бледные руки, которые до этого судорожно подергивались, бессильно упали на грудь.

Морван окинул несчастного быстрым взглядом. Не та же ли участь уготована и ему самому? Будь у него право выбора, он предпочел бы десять смертей в бою этому мучительному угасанию, бесславной кончине на одре страданий. В этот миг он остро пожалел о том, что юная воительница прогнала от дома толпу крестьян и тем спасла его от гибели в огне…