Сьюзен Виггз - Страж ночи

— Вам вовсе необязательно выходить замуж за работягу. Вы красивая женщина и могли бы выйти замуж за…

—… вашего сына, мой господин? — резко перебила его Лаура.

Сандро побледнел, во рту у него пересохло. Ее смех неприятно резанул ему слух.

— Ах, понимаю, я забыла, мы с ним из разных сословий!

Цинизм ее слов пронзил душу Кавалли и окончательно разрушил непорочность добродетели, которой он поторопился наделить Лауру. На память ему пришли слова Петрарки о том, что красота и добродетель редко сходятся вместе.

Лаура вскинула голову.

— Или вы предлагаете мне выйти замуж за какого-нибудь нахального купчика? Видеть меня замужем за своим сыном, насколько я поняла, вы бы не хотели!

— Патриций, который женится на простолюдинке, лишается почестей и места в Большом Совете.

— Боже упаси! Я и не собираюсь доставить вашему сыну подобное несчастье!

Кавалли схватил ее за плечи и заставил посмотреть ему в глаза.

— Для благородного человека это так же важно, как для вас живопись. Но ради своего благополучия вы способны перечеркнуть жизнь другому человеку?

Она поникла.

— Нет, конечно, нет!

Сандро опустил руку и отступил.

— Найдите себе какого-нибудь подходящего купца, Лаура! Но знатный человек, равно как и простой работяга — не для вас.

— Почему вы вмешиваетесь? Вам-то какое дело?

Ему захотелось крикнуть: «Потому что я хотел бы, чтобы вы стали моей!»

Отгоняя от себя прочь нелепое желание, Кавалли отвернулся от девушки.

— Меня это беспокоит, потому что… Сколько вам лет?

— Восемнадцать, но…

— Вы одного возраста с моей дочерью Адрианой. Вот почему у меня к вам возникло… такое покровительственное чувство.

— Напрасно! Я хорошо знаю, что делаю, и не нуждаюсь в вашем покровительстве.

— Вот как? Вы знаете обо всех опасностях, поджидающих вас на избранном пути? Что вы слышали об отвратительных болезнях, избежать которых удавалось редкой проститутке? А когда юность пройдет, что вы станете делать?

— Если вам это послужит утешением, то скажу, что не намерена заниматься проституцией всю жизнь. Я оставлю это занятие, когда обрету возможность целиком посвятить себя живописи, став членом Академии.

Сандро глянул на нее со злостью.

— Как можно быть художником, не имея самоуважения?

Лаура отшатнулась, словно ее обожгли слова Стража Ночи.

— Самоуважения у меня предостаточно, мой господин.

— Да? Ну и каково лежать на спине, пока какой-то незнакомец пользуется вами, как того пожелает?

— Пока еще не знаю.

Сандро захлестнула волна надежды.

— Значит, вы еще… еще…

— Посетители мадонны дель Рубия требуют только самых утонченных удовольствий. Прежде, чем я смогу развлекать мужчин, нужно многому научиться. Моя карьера проститутки начнется накануне великого поста. Мадонна всегда устраивает на Рождество грандиозный маскарад.

Боль и горечь разочарования постепенно отступили от Сандро. Может, у него есть время, чтобы отвратить опасность от девушки и научить ее бережно относится и к своему телу, и к душе, и еще у него должно найтись время понять, почему из-за нее он чувствует себя зеленым новичком, созерцающим первую в своей жизни крепость.

На следующий день Лаура все еще чувствовала себя не в своей тарелке. Суровое лицо неумолимого мужчины с проницательными притворно-холодными глазами стояло перед мысленным взором. Будь он проклят, этот Сандро Кавалли! Какое он имеет право вмешиваться в ее жизнь и пытаться разрушить столь тщательно продуманный замысел! Ради искусства она готова на любые жертвы. Никакая цена не покажется ей слишком высокой.

Стараясь выбросить из головы воспоминания о вчерашнем разговоре, Лаура отправилась на прогулку. Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта и вставало над землей, освещая город, но облака затягивали небо.

В утренней дымке мягко светилась цветная мраморная облицовка собора Сан-Марко. Вдали суровые зубцы монастырской ограды стремились вверх в желании вонзиться в постепенно светлеющую глубину неба.

Лаура часто, гуляя по городу, заходила в церкви, на стенах которых могла видеть фрески, написанные известными в республике художниками. Подолгу всматривалась она в фигуры, изучая их и делая зарисовки, чтобы постичь правильность пропорций и научиться правдиво изображать человека. Однако никакие ухищрения не могли заменить то, что обычно делали художники-мужчины, но не было позволено ей — рисовать обнаженных натурщиков. Мужские фигуры Лауре по-прежнему не удавались.

Она брела по узким зловонным улочкам, вдоль каналов. По поверхности воды иногда текли струи разноцветных жидкостей, вылитых из красильных чанов. Черепичные кровли домов сходились в переулках так близко, что даже днем было темно. У входа в лавки висели пестро окрашенные образцы шерстяных тканей.

Главным учителем девушки был город, но больше всего ее интересовали люди, и вовсе не обязательно красивые. За каким-нибудь бородатым или волосатым уродом она могла ходить целый день, пока не выдавался случай занести его на страницу альбома.

Лаура всегда и повсюду носила с собой альбом и зарисовывала все, что привлекало ее внимание. Но сегодня, выходя на прогулку, она оставила его дома, позабыв обо всем на свете от огорчения.

Из переулка на площадь вышла веселая группа нарядно одетых юношей. Высокий молодой человек, облаченный в черный камзол и длинный темно-красный плащ, ниспадавший прямыми складками, заиграл на лютне. Площадь огласилась звуками веселой песенки:

— О, как молодость мгновенна! Пой же, смейся! Счастлив будь, дружок, сегодня! Ты на завтра не надейся!

— Споешь с нами, незнакомка? — воскликнул один из молодых людей, заметив Лауру. — Присоединяйся! Разве ты не слышала? «Молодость мгновение! Пой же, смейся!»

Лютнист оборвал мелодию. Черный бархатный берет безо всяких украшений и перьев подчеркивал белизну его правильного, немного грустного, несмотря на веселую мелодию, лица.

— Не мешай мадонне следовать своей дорогой! — остановил он дружка. — Разве ты не видишь, как она печальна?

Юноши свернули в переулок. Издали, замирая, снова донеслось:

— Счастлив будь, дружок, сегодня! Ты на завтра не надейся!

Лаура даже голову не повернула в сторону весельчаков. Перед ее мысленным взором стоял образ Стража Ночи и глядела она только перед собой.

Вокруг девушки высились стройные башни дворцов и колоколен, безмолвно взирали многочисленные статуи и барельефы. Но бродила сегодня Лаура по городу вовсе не из желания наслаждаться его красотами, а в поисках успокоения.

Лабиринт улиц с бесчисленными роскошными дворцами вывел ее к монастырю Санта Марии Челесте. Привратник открыл калитку в монастырский сад. В этот февральский день солнце скупо освещало сухие ветви деревьев, но, едва переступив порог монастыря, Лаура цепким взглядом художника отметила необыкновенную гармонию открывавшегося ей вида: послушницы в темных одеждах подметали дорожки, а на поляне позади них ярко полыхал костер, прорезавший серо-голубой туман утренней дымки. Гамма красок показались Лауре необычной.

Одна из послушниц, худая, с болезненным лицом и понурой фигурой, подбросила в огонь собранный мусор, и в ее простом жесте Лаура остро почувствовала потаенную грусть. О чем печалилась монахиня? «О, как молодость мгновенна! Пой же, смейся!» — вспомнила девушка, но на душе у нее стало пасмурнее.

Лаура направилась к церкви, которую так долго украшала фресками. В то время ее внутреннее пространство было загромождено лесами. Взобравшись на леса, она расставляла в беспорядке горшочки с разведенной краской. Работала Лаура всегда со страстью. А это очень трудно — расписывать стены по сырой штукатурке. Она редко была довольна тем, что удавалось сделать за день, потому что разведенные на известковом молоке, краски неожиданно давали нежелательно тусклый тон.

Иногда посмотреть, как продвигается работа, заходила настоятельница монастыря и даже несколько раз взбиралась на леса.

— Где ты? — кричала она, задыхаясь. — Я совсем запуталась в этих перекладинах! Да тут можно переломать ноги!

Лаура ухитрялась помочь ей взобраться повыше, не запачкавшись красками.

Иногда настоятельнице нравились фрески и она хвалила:

— Я довольна и рада, что не ошиблась, доверив тебе столь ответственную работу.

Иногда же она сердилась:

— Ну что ты тут намазала? Никуда не годится! Все надо переделать и как можно скорее!

— Но вы смотрите на незаконченную работу! — удивлялась Лаура тому, как мало разбирается настоятельница в живописи.

Однажды она, войдя в собор, грозно потребовала:

— На этой ставне изобрази пожар, случившийся в Борго восемь столетий назад.

Свирепый пожар в Борго, одном из кварталов Ватикана, населенном бедняками, оставил без крова множество семейств и был причиной гибели взрослых и детей.

— Я не справлюсь! — ужаснулась замыслу настоятельницы Лаура.

— Вот выдумка — не справишься! А ты попробуй справься!

От таких бессмысленных требований и упреков Лауру охватывало отчаяние, не хотелось работать, опускались руки. Но постепенно замысел увлек ее, развившись в ходе работы. Она задумала трагическое по своему настроению изображение, за сюжет взяв старое предание, утверждавшее, что жестокий пожар прекратился в тот момент, когда папа Лев IV, выйдя на балкон своего дворца, поднял руку для благословения народа.

Изображая папу, Лаура невольно придала ему черты настоятельницы монастыря, что саму ее ужаснуло, но очень понравилось монахине. Зато чрезвычайно удачно получились у нее люди: кто-то помогал тушить пламя, а другие, полные ужаса, пытались бежать. Обезумевшие от горя матери метались и умоляли Всевышнего пощадить прижимающихся к ним детей.

Сейчас Лауре почему-то захотелось взглянуть на свою старую фреску. Несмотря на сходство папы Льва IV с настоятельницей монастыря Санта Мария Челесте, роспись все же была хороша. Девушка ускорила шаги.

Дверь церкви оказалась открытой. Высоко поднявшееся солнце разогнало облака и зажгло огнями стекла узких окон, но в церкви оставалось сумрачно, воздух был несколько сперт и пропитан запахом воска и ладана. Мигали огоньки лампад, слабо освещавшие лики святых и статую Франциска Асизского. Несколько послушниц неслышно прошли мимо Лауры медленной походкой.

Художница задержалась у фрески, на которой она нарисовала приход больного ребенка к апостолам. Мальчика она изобразила во время припадка с лицом, искаженным судорогой. Девушка хорошо знала это выражение, не раз наблюдая его на лицах заболевших столбняком.

Возле мальчика Лаура поместила отца ребенка, застывшего в отчаянии, и мать — прекрасную молодую женщину, полную щемящего горя и безмолвной мольбы. Лица апостолов выражали глубокое сострадание и мучительное бессилие сотворить чудо.

Лаура застыла… бессилие сотворить чудо… Не произойдет чуда и в ее жизни, от своей судьбы не убежать. Почему же тогда так мучительно больно вспоминать слова Сандро: «Как можно быть художником, не имея самоуважения?»

Девушка опустилась на скамью и молитвенно сложила у груди руки. Боже! Сколько в мире боли, отчаяния и страдания! Лаура горячо молилась, и душа постепенно наполнялась чудным светом и теплом. На нее снисходило успокоение, ради которого она и пришла в церковь.

Лаура вспомнила о своей наиболее удачной фреске, изображавшей Святого Георгия. Она поднялась со скамьи и прошла в одну из церковных ниш. Георгия она изобразила в тот момент, когда он пришпорил коня, и конь ринулся вперед, высоко подняв передние ноги, храпя и озираясь на страшное чудовище. В глазах Георгия сверкал восторг, ветер развевал мантию. Дракон в предсмертной судороге передними лапами старался удержать пронзающее его копье. Казалось, еще мгновение, и он с ревом испустит дух.

На втором плане, на фоне дикой природы, была изображена на камнях прекрасная женщина. Именно такой хотела бы видеть себя Лаура. Золотой шлем Георгия, блеск его лат, голубая с золотом сбруя и переливы шелковистой шерсти лошади приковали ее взгляд.

Не о себе ли думала она, работая над фреской? Георгий, побеждающий дракона и женщина с восхищенным взглядом… Страж Ночи, ограждающий граждан республики от потрясения и юная… куртизанка. Нет, Сандро тогда не был знаком ей. «Как можно быть художником, не имея…»

Этого девушка больше вынести не могла. Успокоение, снизошедшее на нее от молитвы, грозило вновь смениться подавленностью и круговертью навязчивых мыслей.

Лаура вышла из церкви. Где же теперь, у кого просить, чтобы исчезла тревога из ее сердца?

Девушка пересекла двор монастыря и вошла в обитель. Подойдя к двери Магдалены, она постучала.

Послышались шаркающие шаги, дверь отворилась и на пороге появилась робкая горбунья. Магдалена всегда напоминала Лауре ребенка, прячущего за спиной подарок. Из-под накидки выбились волосы соломенного цвета, в глазах застыла печаль. Но при этом во всем облике юной монахини ощущалась какая-то неуловимая тайна, разгадать которую не представлялось возможным ни одной человеческой душе.