Дружеские отношения у меня сразу сложились с тремя одноклассницами: Симой, Катей и Таней. Их родители были помешаны на работе, мало интересовались дочерьми и считали, что главное – это финансовое благополучие. Вот на этой почве – горемычной ненужности – мы и сошлись. Девчонки были младше меня на год и слушали истории о выходках Кольки и Славки, раскрыв рты. «Ну ничего себе…» – восхищенно вздыхала Симка. «Вот это да!» – восклицала Катя. «Везуха тебе», – мечтательно выдавала Таня. Я пообещала бабушке не распространяться о своем прошлом, поэтому мои рассказы были весьма урезаны и со стороны воспринимались как каникулы у дальней родственницы.

Я полагала, что Эдита Павловна временами станет меня навещать, но она лишь звонила раз в десять дней и выслушивала отчет об оценках. Меня это ничуть не расстраивало, наоборот, я расслабилась и просто училась. Но через месяц мне все же привезли первые гостинцы, и человеком, преодолевшим расстояние в пятьдесят километров от Москвы до школы, оказался Тим.

– Настя, к тебе приехали, – сообщила администратор, и я, удивленная, устремилась к воротам, гадая, кого же сейчас увижу. С бабушкой я разговаривала за день до этого, и она ничего не говорила о своем приезде, так что мне было над чем поломать голову.

Увидев Тима, я улыбнулась до ушей и махнула ему рукой. Он в ответ тоже махнул и пошел навстречу.

– Привет.

– Привет, – ответила я.

– Как поживаешь?

– Хорошо, а ты?

– И я хорошо. – Тим улыбнулся и чуть приподнял пакет, который держал в руках. – Эдита Павловна велела передать тебе фрукты, печенье и шоколад, я не знаю, что ты любишь, поэтому купил на свой вкус.

Как же я была рада увидеть его! Точно ко мне издалека приехал самый настоящий друг! И в эту минуту мне нравилось в нем абсолютно все: и загорелая кожа, и светлая челка, и белая футболка с рисунком на баскетбольную тему, и рваные на коленях джинсы, и потрепанные кроссовки.

– О, спасибо… – блаженно выдохнула я и схватила пакет. – А ты торопишься?

– Вроде нет.

– Я сейчас отнесу пакет и вернусь, ладно? И ты мне расскажешь, как у вас дела…

– Пакет можно оставить в машине, – предложил Тим, и я кивнула. – А тебя с территории отпустят?

– Не-а, но весь этот лес в нашем распоряжении. – Я указала на школьный мини-парк. – Или можем прогуляться к летней сцене, здесь скамейки, а там – кресла.

Тим действительно никуда не торопился и провел со мной около часа. Он не слишком любил трепать языком, и мне с трудом удалось вытянуть из него семейные новости. Кора с мужем отправились отдыхать к Тихому океану, у Эдиты Павловны осенние мигрени, и Нина Филипповна проводит с ней все свободное время, Лера, пользуясь отсутствием родителей, позволила себе на вечеринке у подруг алкоголь, явно не рассчитала силы и вернулась домой, хохоча и распевая глупые песни, за что была сурово наказана бабушкой – послешкольный домашний арест должен продлиться еще три недели, и «никаких денег еще целый месяц!». Тим изобразил недовольство моей двоюродной сестры и непреклонность Эдиты Павловны, и я искренне расхохоталась, живо представляя себе все это.

– А у тебя здесь как? Тюрьма или терпимо? – спросил он, устраиваясь на скамейке.

– Терпимо, – ответила я. – Да мне, собственно, ничего и не нужно.

– И на сколько лет тебя сюда запихнули?

– На три года.

Тим хмыкнул, посмотрел на меня, нахмурился и отвел взгляд. Я поняла, он хотел сказать что-то по поводу моего пребывания здесь, но не стал. Наверное, он придерживался Лериной теории – меня сюда спровадили, потому что я, по сути, обуза, которой еще очень далеко до достойного члена общества. Но он, в отличие от моей сестры, явно сочувствовал мне и не считал это справедливым.

– Занудное местечко, – улыбнулся Тим, и выражение его лица стало мягким и каким-то мальчишеским.

– Школа, – многозначительно произнесла я и пожала плечами.

Возвращалась я в свою комнату довольная и размякшая, мысли кружили вокруг Москвы, высотных домов, суеты и шума большого города. Я вспоминала зал, лестницу, кухню, столовую… Мне слышались голоса, тиканье часов, музыка летнего бала… Ожерелье. Отношение к нему за последний месяц изменилось, наверное, это случилось оттого, что я больше не ассоциировала его только с мамой, к нему теперь прилагались еще Екатерина Вторая, английский посол и гордость Ювелирного Дома Ланье. Вспыхнувший интерес (а кто же положил мне его под подушку?) погас, я перестала гадать и предполагать…

– Это кто? – в коридоре на меня налетела Симка.

Не понимая, о ком речь, я глупо огляделась и спросила тихо:

– Где?

– Да кто к тебе приезжал, спрашиваю!

– А-а-а, – протянула я. – Это Тим. Привез фрукты, печенье… Хочешь?

В школе нас кормили очень хорошо, и никто не скучал ни по бананам, ни по сокам, ни по шоколадным батончикам с орехами или без. Многие девчонки маниакально следили за своей фигурой и вообще не ходили на ужин, а в обед съедали лишь салат. Поэтому Симка отрицательно покачала головой и продолжила нетерпеливый допрос.

– Он твой парень?

– В смысле?

– Не прикидывайся!

– А-а-а, – опять протянула я, – нет.

Перевозбуждение и любопытство подруги не совпадали с моим блаженно-расслабленным состоянием, и разговор напоминал общение сороки, увидевшей блестящую вещицу, и воробья, урвавшего несколько крошек хлеба после голодного дня.

– А почему он тогда к тебе приезжал? – не унималась Симка.

– Бабушка попросила.

– И ты можешь оставаться спокойной рядом с таким парнем?! И он тебе ни капельки не нравится?

– Нравится, – ответила я и подумала о Павле. На долю секунды мне даже захотелось выпустить из своей души всю правду и боль – рассказать Симке о любви, расставании и получить законную долю сочувствия, но я сдержалась. Подруга была ужасной болтушкой, и, скорее всего, к вечеру подробности моей личной жизни стали бы известны каждому дереву в радиусе десяти километров.

Но оказалось, появление Тима взволновало не только Симку – часам к шести о его приезде болтали все кому не лень. Мне задавали вопросы, за спиной хихикали, я ловила завистливые взгляды, и даже королева нашей школы – Соня Курочкина – остановила меня около библиотеки и поинтересовалась, как зовут этого парня и кем он мне приходится. Волна дошла до директрисы, та забеспокоилась, что у меня (буквально под окнами школы!) состоялось свидание с молодым человеком, о котором ровным счетом ничего не известно, и позвонила Эдите Павловне. Бабушка ее успокоила, объяснила, что Тим – помощник и водитель, о чем позже и было вскользь объявлено девочкам. Я вздохнула с облегчением…

Появление на территории лиц мужского пола с приблизительным возрастом от шестнадцати до двадцати пяти лет всегда строго контролировалось. «Крутить любовь» категорически запрещалось, но попытки нарушить запреты случались с удивительным постоянством. Молодые люди представлялись братьями или курьерами, перелезали ночью через забор и пускались на всевозможные ухищрения, пытаясь встретиться со своей девушкой. Преграды их не останавливали, наоборот, добавляли романтики и обостряли чувства. Администрация стояла насмерть, но влюбленные парочки находили места для уединения и провоцировали очередной скандал с обязательным прилюдным позором. Но воспитательные меры не приносили результата, потому что каждая вторая мечтала о подобном позоре (спала и видела)… И чем кошмарнее, тем лучше!

Тот факт, что Тим оказался бабушкиным служащим, ничуть не понизил его рейтинг и не успокоил слухи, наоборот, теперь о нас говорили как о неравной паре и прочили интересную жизнь с вечной борьбой за любовь. Я не принимала никакого участия в обсуждении моего «жениха», надеясь, что тема умрет сама собой и не придется в дальнейшем выслушивать советы, твердить «между нами ничего нет» и ловить лукавый блеск в глазах девчонок. Всему виной была привлекательная внешность Тима: его крепкая фигура, светлые волосы и симпатичное лицо. Он нравился даже моей двоюродной сестре, но снобизм останавливал ее порывы. Хотя мне казалось, она предчувствовала отказ и поэтому фыркала и нарочно морщила нос.

На первые каникулы я не поехала в Москву – Эдита Павловна вместе с Ниной Филипповной отправилась поправлять здоровье на минеральные воды, и моя участь была решена. Я не расстроилась, особенно потому, что Симке и Тане тоже предстояло скоротать неделю в стенах школы. Тим опять привез гостинцы, но его ожидали бесконечные дела, поэтому он лишь передал пакет и укатил обратно.

Под Новый год за мной приехала Кора, переговорив с директрисой о поведении и успехах в учебе (это потребовала бабушка), она скомандовала: «Марш в машину!» – и села за руль. Я не могла не вспоминать нашу первую с ней дорогу из деревни и удивлялась тому, какая же невероятная у меня жизнь… Я просто быстро привыкаю к обстоятельствам, но она же невероятная…

Первый раз для меня Новый год содержал все необходимые атрибуты: дом был украшен, посреди зала стояла наряженная бесподобная елка, мигали огоньки гирлянд, и, конечно, состоялся ужин на сто персон (единственный минус). Бабушка посматривала на меня уже с оттенком гордости, и это дало мне возможность несколько расслабиться. Но я продолжала игнорировать нож, когда приходилось ломать какую-нибудь хитроумную котлету (имеющую наверняка не менее хитроумное название) на кусочки. И эта маленькая шалость тайно повышала мне настроение. Я ловила себя на мысли, что мне важно противостоять фамилии Ланье хоть в чем-нибудь – любая маленькая победа, которая никого не интересовала и оставалась незамеченной, забавляла и трепетом отдавалась в душе. С такими задатками из меня никак не могла вырасти стопроцентная зануда, пропитанная снобизмом, сухая и злая. И это был еще один повод порадоваться.

Шестнадцатилетие прошло спокойно, в школе. Тим привез бабушку с Ниной Филипповной, я получила подарки, цветы и витиеватую похвалу за пятерки. Девчонки, сначала прилипшие к окну, а затем подслушивающие у двери, весь вечер твердили: «Ты заметила, как он на тебя смотрел?», «Невозможно поверить, что между вами ничего нет…», «Когда он тебя поздравлял, его голос хрипел…». Это была самая настоящая глупость, потому что Тим меня поздравил около ворот, и его короткой фразы никто, кроме бабушки и тети, не слышал.

На лето я вернулась домой, где сразу встретила ревность и недовольство Леры, раздражение Коры и подчеркнутое равнодушие дяди, Семена Германовича Чердынцева. Прошлым августом я с ним практически не общалась, кроме сухого «здравствуй», он не говорил мне ничего. Теперь, не поворачивая головы, он изредка отпускал в мою сторону общие нравоучительные фразы и продолжал заниматься своими делами. Иногда Семен Германович нарочно делал вид, будто меня не замечает, и я в такие моменты тоже нарочно брала книгу и садилась поблизости. Не так уж много веселья было в доме бабушки, и я продолжала самостоятельно себя развлекать.

Однажды ночью я мучилась бессонницей (после того как мне приснился Семен Германович у школьной доски с указкой в руке и сливой вместо носа, я уже не могла закрыть глаза и отбыть в царство Морфея). Поднявшись с кровати, в легкой пижаме, босиком я потащилась на кухню за водой или соком, но на лестнице неясный приближающийся шум остановил меня. Слух обострился, любопытство щекоткой отозвалось в животе… Автоматически я юркнула к этажерке и замерла, надеясь, что тусклый свет луны не выдаст меня…

По ступенькам с третьего этажа, нервно размахивая правой рукой, спускалась Лера. На ней были светлые джинсы и белая майка, наглядно демонстрирующая отсутствие лифчика.

– Сволочь… – шипела моя двоюродная сестра. – Как он смел… даже на порог не пустил… сволочь…

Она ходила к Тиму – других вариантов просто не существовало. Он часто оставался на ночь в доме, потому что приходилось рано вставать и везти то бабушку, то Семена Германовича, то Нину Филипповну на работу или еще куда. Дядя не любил водить машину, предпочитал сидеть, развалившись на заднем сиденье, и почитывать газеты или отчеты. Он владел страховой компанией и вечно бормотал под нос цифры и негодовал по поводу неведомых мне процентов.

Почему-то услышать, как Лера костерит Тима за то, что он не повелся на ее уловки, мне было приятно. Он хорошо относился ко мне, и, наверное, поэтому я желала ему лучшей доли, чем «милое» общество Валерии Ланье. Ну, во всяком случае, в тот момент я думала именно так – разве у меня были иные мотивы?..

В конце августа я вновь отправилась в школу и, надо сказать, на этот раз с огромным удовольствием. Симка неожиданно выросла, и теперь мы с ней были одинакового роста, чем она жутко гордилась, потому что считала меня… м-м-м… весьма симпатичной. Таня коротко постриглась, выщипала брови, нацепила на ногу золотой браслет и постоянно вставляла в речь слово «коронно», а в общем она осталась такой же болтушкой и хохотушкой. Катя приняла твердое решение стать врачом и пребывала в мечтательном состоянии, старательно выбирая, каким именно. Симка с серьезным видом, еле сдерживая улыбку, рекомендовала ей остановиться на карьере проктолога.