Юлия Климова - Стрекоза летит на север

Воображение опять подхватило меня и понесло в неизведанные дали. Какой бы птицей я стала? Большой или маленькой? Серенькой или яркой? М-м-м… но червяки… жуки… личинки… м-м-м… их бы пришлось есть. «Нетушки, лучше мечтать о полете. Ага, я – птица…»

– О чем ты сейчас думаешь? – спросил Шелаев.

– Ни о чем, – слишком резко ответила я, будто он мог успеть прочитать мои мысли (и это доставило бы ему удовольствие).

– Знаешь, что иногда мне хочется сказать, глядя на тебя? – Его улыбка стала тонкой. – Взмахни крыльями и лети. Лети, Анастасия…

До дома я добралась самостоятельно на метро, наотрез отказавшись садиться в машину Шелаева.

* * *

Семен Германович пил кофе в столовой. Перед ним стояла тарелка с эклерами, покрытыми шоколадной глазурью, и маленькое блюдце с кружочками лимона. Сначала дядя откусывал эклер, затем отправлял в рот кусочек лимона, а затем делал глоток кофе. Увидев меня, он замер и бросил в мою сторону осторожный взгляд, который уже через пару секунд стал скользким, влажным и уничижающим.

«Таракан», – мысленно произнесла я, стараясь держаться равнодушно. Но после встречи с Шелаевым душевных сил на борьбу попросту не осталось, и, воспользовавшись моим полустрессовым состоянием, Семен Германович принялся по-вампирски пить остатки моей жизненной энергии. Большими глотками, торопливо, с удовольствием…

«Таракан, таракан, тараканище», – повторила я, рисуя в мельчайших подробностях образ рыжего противного насекомого (собственно, дядя и был таковым). Настроение выровнялось, но неприятный осадок остался. Если бы рядом находился Тим, он бы поддержал меня, возможно, взял за руку или… Я старалась особо не мечтать, но волшебные мысли все равно полезли в голову.

Приготовив чай, я направилась в свою комнату (пришлось еще раз геройски пройти мимо Семена Германовича) и встретила на лестнице Нину Филипповну.

Если взялся за какое-то дело, то нужно довести его до конца, иначе гордиться нечем. «Я должна еще что-нибудь придумать, я же обещала сделать ее счастливой…»

Но дело было не только в обещаниях, а еще в моей внутренней сердечной потребности совершить нечто невозможное, практически чудо. Для Нины Филипповны совершить. Я остановилась и свободной рукой дотронулась до ее локтя. Это был локоть близкого, родного человека…

– Настя, ты опять плохо себя чувствуешь? – спросила Нина Филипповна, быстро посмотрев на мою руку. – Ты бледна.

– Да, – кивнула я, потому что в эту секунду безошибочно поняла: мне нужна передышка после сегодняшнего боя, я хочу оказаться в уютном месте, где не звенят шпаги, не звучат залпы орудий, где не нужно подниматься с земли, игнорируя пролетающие пули, и громко кричать: «Рота за мной!» Вселенская усталость навалилась на мои тощие плечи и удобно устроилась, свесив ножки. И несмотря на то что кабинет Льва Александровича Бриля нельзя было назвать уютным, душой я устремилась именно в эти стены. – Да… Голова кружится.

– А живот?

– Не болит.

Выдержать еще один осмотр я бы не смогла, и к тому же на горизонте опять замаячила вероятность встречи с клизмой!

– Да что же это такое… – расстроенно произнесла Нина Филипповна, подняла руку и коснулась ладонью моего лба. – Не горячий. Пей чай – и поехали ко Льву Александровичу.

Радость вмиг подскочила в груди, и бодрости значительно прибавилось. Еле сдержав счастливую улыбку, я принялась пить чай на ходу. «Едем, конечно, едем! Немедленно, сейчас же!»

В клинике Бриля я уже чувствовала себя так, будто бывала здесь миллион раз. С трудом вытерпев, пока Нина Филипповна заполнит скучный бланк, я поинтересовалась, зачем это нужно, если мы не по записи, а заехали всего на пару минут померить давление, и, получив ответ «так положено», превратилась в покладистую «тяжелобольную» пациентку. Несмотря на то что у меня действительно имелся упадок сил, я все же чувствовала себя молодцом, потому что вновь пыталась помочь двум замечательным людям обрести друг друга.

«Я хитрее всех», – говорила я себе, кидая короткие взгляды на ничего не подозревающую Нину Филипповну.

– Льву Александровичу я звонила, так что о твоей проблеме он знает. Иди, я подожду в коридоре.

«Эх, – разочарованно вздохнула я. Никто не собирался облегчать мой труд. – Почему же ей не хочется увидеться с Брилем? Когда любишь человека, то стремишься к нему, пользуешься любой возможностью оказаться рядом. Иногда люди сами придумывают для этого поводы, да еще какие! Разве нет? А если между ними уже что-то было? – стрелой пронеслась догадка. – А если теперь им тяжело видеться? О нет! Только не это…»

Нажав на ручку двери, я обернулась и посмотрела на Нину Филипповну. Тетя была тиха и грустна, уверена, она хотела зайти вместе со мной.

– Ну, и какой тяжкий недуг свалился на тебя на этот раз? – спросил Лев Александрович, скрестив большущие руки на груди.

– Голова болит, – принялась я врать, и мои щеки порозовели, что, конечно же, плохо гармонировало с легендой о слабости, низком гемоглобине, пониженном давлении и прочих подобных хворях. «Наверное, мне уже пора читать медицинскую литературу, – подумала я, – а то прихожу совершенно неподготовленная».

– Надеюсь, ты не против, если я хорошенько прослушаю твое сердце? – Сняв очки, Бриль небрежно положил их на стол и наклонил голову набок. Он недавно постригся – волосы были слишком короткими, что еще сильнее выделяло крупные черты лица, но я буквально залюбовалась Львом Александровичем, до того он мне показался сильным и мужественным. Нина Филипповна рядом с ним, наверное, чувствовала себя тоненькой и маленькой, во всяком случае, на меня нахлынули именно такие ощущения.

«Так, о чем он спросил? Сердце… можно ли прослушать сердце…»

Вообще-то я была против, потому что мое сердце содержало слишком много тайн, вопросов, предположений, детского страха, трепетных чувств, огня и холода. А Бриль наверняка по шумам и стуку мог безошибочно прочитать и то, и другое, и третье (и четвертое, и пятое, и десятое…).

– Слушайте, – обреченно согласилась я.

– Или сначала померяем давление?

– Меряйте.

– Садись! – скомандовал Лев Александрович, указал на стул и выдвинул ящик стола. Достал тонометр и добавил: – Ты теперь обращаешься ко мне чаще, чем Эдита Павловна. К чему бы это?

Бриль расправил широкую ленту прибора, а я автоматически прижала руку к животу, будто впереди маячила сложная операция протяженностью в два часа, а перед глазами поблескивал грозный скальпель.

– Не бойся, это не детектор лжи. Честного ответа на этот вопрос я от тебя все равно не получу.

Похоже, Лев Александрович предполагал, что я зачем-то морочу бабушке голову своим ухудшившимся здоровьем.

– Вы такой хороший, – выдохнула я и широко улыбнулась, почувствовав в Бриле союзника. Взгляд пополз по папкам, бумагам, шкафу, подоконнику, стеклу, наполовину опущенным жалюзи… Я отдыхала, крепла, наливалась жизненными соками, точно яблоко, и забывала метания и страхи.

– Тоже мне новость, – важно ответил он, но я уловила каплю смущения в его голосе, видимо, моя искренность все же добралась до бронированной души Бриля.

«Наверное, у этого огромного человека очень большое сердце, и, наверное, он будет очень сильно любить и беречь Нину Филипповну». Теперь я улыбнулась продолжительно и блаженно.

– Давление отличное, поздравляю, – сообщил Лев Александрович.

– Спасибо, – тихо ответила я и сама смутилась.

Бриль послушал мое сердце («Тебе, Анастасия, можно работать и в шахтах, и на подводной лодке и даже в космос слетать дозволяется»), задал несколько вопросов («Хорошо ли спишь, красна девица, бессонницей не страдаешь?», «Витаминами злоупотреблять не пробовала?») и отправил сдавать кровь. Крови из меня выкачали прилично (и из вены, и из пальца), но я не падала духом и даже начинала входить во вкус.

– Позвоню, когда анализы будут готовы. Договорились?

– Да.

– Пожелания, предложения, вопросы имеются?

Я прекрасно понимала, что это мой последний визит в клинику Бриля. Придумывать очередное заболевание было глупо, тем более что это не приносило результатов – Нина Филипповна сидела за дверью и практически не пересекалась со Львом Александровичем. А кровь моя, безусловно, окажется самой лучшей на свете (деликатесом для самого придирчивого вампира!), да и вообще я не больна. Ни капельки.

Мои стремления зашли в тупик, и ничего не оставалось, как прикинуться заботливой племянницей.

– Спасибо большое. Мне кажется, я уже здорова.

– Полагаю, Нину Филипповну ты успокоишь сама, и о результатах анализов, когда они будут готовы, тоже расскажешь.

– Ага. А может, вы померяете давление и ей? На всякий случай… Мне кажется, последнее время тетя тоже какая-то бледная…

– Нина? – быстро спросил Бриль, назвав Нину Филипповну лишь по имени.

– Да, – ответила я абсолютно спокойно, будто речь шла о дежурной диспансеризации всей семьи.

Лев Александрович поднял голову, но его взгляд прошел сквозь меня, сквозь шкаф и стену… и проник в коридор. Бриль пытался преодолеть преграды, чтобы увидеть, действительно ли моя тетя бледна.

– У Нины Филипповны – свой врач, – возвращаясь к бумагам, ответил он. – Мой однокурсник, отличный специалист. Она захотела лечиться у него… – Лев Александрович посмотрел на часы. – Кирилл Юрьевич сейчас принимает, номер кабинета Нина Филипповна знает, но если она хочет… – Бриль осекся и посмотрел уже на меня. – Жаркое лето… – Он грустно улыбнулся, и тут же стала заметна перемена в его настроении. Глаза Льва Александровича блеснули, и он закончил уже весело: – И никто не носит панамки. Пригласи свою замечательную тетю, я задам ей пару вопросов.

Замечательную… Он сказал «замечательную»!

Наверное, Нина Филипповна раньше всегда отказывала Брилю и отправлялась прямиком к другому доктору (неведомому мне Кириллу Юрьевичу), наверное, Лев Александрович уже не ждал ее согласия на осмотр или простое измерение давления. Я представила и почти увидела, как она стоит перед Брилем с ровной спиной, спокойная внешне и наверняка дрожащая внутри, и произносит обычное «спасибо, нет», а он кивает, потому что ничего не может поделать, потому что это ее выбор.

Мысленно я вернулась в ресторан «Старый лев». Как сказал Шелаев? «Даю слово: у тебя всегда будет выбор». Выбор… Это очень непросто. Это постоянная мука и каждодневное преодоление себя. Смогла бы я так? О, я всегда верила, что поступлю как должно! Но если не однажды, а постоянно нужно выбирать? До отчаяния? Не слишком ли я поспешила, вешая себе на грудь медаль?

Но сейчас Нина Филипповна не догадывалась, зачем ее зовет Бриль, и им предстояла волнующая сцена. А потом, наверное, мне надерут уши, сначала тетя, а затем Лев Александрович. Но я тут же успокоилась: никто не мог уловить в моих действиях хитрость, я – лишь заботливая племянница, которой показалось, что тетя бледна.

– Нина Филипповна, Лев Александрович попросил вас зайти, – сообщила я, очутившись в коридоре. – Я вас здесь подожду, ладно?

Теперь мы поменялись местами.

Очень хотелось подслушать (целых пять минут казалось, что мое ухо просто создано для этой замочной скважины), а потом распахнулась дверь и Нина Филипповна вышла.

– Настя, поехали домой, – взволнованно произнесла она и быстро пошла к лестнице. Да, тетя выглядела даже нервной, но между тем счастливой. Конечно, она отказалась от услуг Льва Александровича, но, наверное, ей была приятна его забота. Конечно, приятна!

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – взмолилась я, вкладывая в эту мольбу все свои надежды. – Пусть у них все получится! Пусть!»

В лифте Нина Филипповна резко повернулась к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Ее глаза сияли.

– Мы едем на обед к Акимовым, – в субботу сообщила бабушка таким тоном, будто речь шла об обыкновенном посещении магазина или салона. – Мария Александровна обещала утку и кофейные пирожные с ванильным кремом. А пирожные у нее всегда изумительные, с этим не поспоришь. Собирайся, Анастасия. – Бабушка прошла мимо меня к окну, отодвинула штору и добавила: – Ты же знакома с Лизой, сестрой Павла? Она будет учиться в том же университете, что и ты. Вам не мешало бы подружиться – это хорошо и для тебя, и для нее.

Сдержанность давалась бабушке нелегко, похоже, надвигалась буря – в ее душе ветер уже раскачивал ветки и затягивал небо серыми тучами. Набрав в легкие тяжелого воздуха, я выдохнула и приготовилась сказать «нет». Я не хотела больше переступать порог дома Акимовых.

Эдита Павловна не привыкла к отказам и неповиновению и, заняв выжидательную позицию, не наказав меня за строптивость, по сути, пошла против своих принципов. Но это вовсе не означало, что мои чувства и желания приняты во внимание – я не обманывалась на этот счет. Паутина стратегических планов бабушки становилась все плотнее и плотнее, она норовила облепить меня со всех сторон… Но я-то собиралась сопротивляться!