«Фрэнк», – прошептала я себе, и все тело радостно подалось навстречу.

«Нет, не Фрэнк», – секунду спустя сказал внутренний голос, доносящийся из более рациональной и трезвой части сознания, и я застыла, укротив свой порыв и глядя на такую знакомую, слегка изогнутую в улыбке линию рта.

Стояла и твердила про себя: «Нет, это не Фрэнк», и ноги у меня словно онемели. А затем при виде высокого лба и надменного поворота головы меня вдруг охватила паника и заставила сжаться желудок и кулаки. Нет, это невероятно, просто невозможно. Это не может быть Фрэнк… А если нет, то тогда… тогда это не кто иной, как он…

– Джек Рэндолл.

Это был не мой голос. Это произнес Джейми каким-то странно спокойным, отвлеченным тоном. Мое поведение озадачило его и заставило взглянуть туда же, куда смотрела и я. И увидеть то, что видела я.

Он не двинулся с места. И даже охваченная паникой, я успела заметить, что он как будто и не дышал. Я смутно осознавала, что оказавшийся поблизости слуга с недоумением взирает снизу вверх на огромную, словно башня, фигуру шотландского воина, молчаливого и неподвижного, как статуя Марса. Вся моя тревога сосредоточилась на Джейми.

Он застыл. Как лев, слившийся с травой прерий, с горящими, немигающими, словно солнце, глазами, готовыми сжечь все вокруг, и лишь в глубине этих глаз угадывалось какое-то едва уловимое движение – пресловутое мерцание зрачка кошки, вышедшей на охоту, легкое подрагивание кончика хвоста перед тем, как кинуться убивать.

Обнажить оружие в присутствии короля означало смерть. Мурта находился где-то в другом конце парка и ничем не мог помочь. Рэндолл был уже в двух шагах. Его можно было достать шпагой. Я положила руку на плечо Джейми. Твердое и напряженное, как сталь шпаги. В глазах у меня помутилось.

– Джейми!.. – пролепетала я. – Джейми…

И потеряла сознание.

Глава 10

Дама с роскошно вьющимися каштановыми волосами

Я выплыла из мерцающего желтоватого тумана, состоявшего из пыли, солнечного света и осколков воспоминаний, чувствуя, что совершенно потеряна во времени и пространстве.

Надо мной склонился Фрэнк, лицо его было искажено тревогой. Он держал меня за руку. Нет, это не он. Это я держалась за чью-то руку, куда более крупную, чем у Фрэнка, пальцы мои ощущали жесткие волоски на запястье. Руки у Фрэнка были гладкие, точно у девушки.

– Как вы?

Голос Фрэнка, мягкий, интеллигентный.

– Клэр!

Голос куда более грубый и низкий, он вовсе не был голосом Фрэнка. И уж совсем не интеллигентный. И еще он был полон тревоги.

– Джейми… – Наконец-то я подобрала имя, соответствующее мысленному образу, к которому стремилась всей душой. – Джейми! Не надо!..

Я села, дико озираясь по сторонам. Меня окружали любопытные лица придворных, и среди них – лицо его величества. Склонившись, он разглядывал меня с сочувствием и интересом.

Два человека стояли рядом на коленях, в пыли. Справа Джейми – глаза испуганно расширены, лицо бледное, точно цветок боярышника над головой. А слева…

– Вы в порядке, мадам?

Светло-карие, слегка встревоженные глаза, вопросительно изогнутые над ними тонкие черные брови. Нет, конечно, это не Фрэнк. И не Джонатан Рэндолл… Этот человек моложе капитана лет на десять, он почти одного возраста со мной. Лицо бледное, гладкое. Такой же четко очерченный рот, но в линиях его не угадывается жестокости.

– Вы… – прохрипела я, отстраняясь от него как можно дальше. – Вы…

– Александр Рэндолл, эсквайр, мадам, – быстро ответил он и вскинул руку, словно хотел дотронуться до шляпы, которой не было. – Кажется, мы с вами прежде не встречались?

В голосе его звучало сомнение.

– Я… э-э… нет, не встречались, – ответила я и откинулась на руки Джейми.

Они все еще были твердыми, как железо, однако рука, сжимавшая мою, слегка дрожала, и я спрятала ее в складки платья, чтобы остальные не заметили.

– Довольно необычный способ знакомства, миссис… э-э… леди Брох-Туарах?

Высокий пронзительный голос привлек мое внимание, и я, подняв голову, увидела над собой румяное и нежное, как у херувима, лицо герцога Сандрингема, он с любопытством выглядывал из-за спин графа де Савиньи и герцога Орлеанского. Затем он протолкался поближе и протянул мне руку – помочь подняться. Держа мою вспотевшую ладонь в своей, он кивком указал на Александра Рэндолла, эсквайра. Тот, растерянно хмурясь, наблюдал за этой сценой.

– Мистер Рэндолл служит у меня секретарем, леди Брох-Туарах. Получить духовный сан – дело, конечно, почтенное, но слугам Господним платят так скудно, не правда ли, Алекс?

Молодой человек слегка покраснел, но вежливо кивнул, признавая правоту своего нанимателя. Только тут я заметила строгое черное платье с высоким белым воротником, что свидетельствовало о принадлежности мистера Рэндолла к низшему духовному рангу.

– Его светлость прав, миледи. А потому я с глубокой благодарностью принял его предложение.

Линия губ стала жестче, по-видимому, благодарность эта была не столь уж глубока, но говорил он вежливо. Я перевела взгляд на герцога – маленькие голубые глазки щурились от солнца, и прочитать в них что-либо было невозможно.

Эту сцену прервал король. Хлопнув в ладоши, он призвал двух лакеев. Следуя его указаниям, они подхватили меня и чуть ли не силком усадили в портшез.

– Никаких возражений, мадам. – Он грациозным жестом отмел все мои протесты и благодарности. – Отправляйтесь домой и передохните, мы вовсе не желаем, чтобы вы пропустили завтрашний бал.

Большие карие глаза выразительно заглянули в мои, он поднес мою руку к губам. Не отводя от меня взора, кивком попрощался с Джейми, который уже достаточно пришел в себя, чтобы рассыпаться в благодарностях и извинениях, и заметил:

– Что ж, я готов принять вашу признательность, милорд, но с одним условием. Разрешите протанцевать один танец с вашей очаровательной супругой?

Губы Джейми дрогнули, однако он поклонился и ответил:

– Для жены, равно как и для меня, это огромная честь, ваше величество. – Он взглянул на меня. – Если она достаточно оправится, чтобы посетить завтрашний бал, уверен, она с нетерпением будет ожидать этого танца.

И, не дожидаясь ответа, он сделал знак носильщикам:

– Домой!

* * *

Дома, после долгого путешествия по улицам, пропахшим цветами и канализацией, я стянула тяжелое платье, громоздкий и неудобный кринолин и с облегчением переоделась в шелковый халат.

Я нашла Джейми у неразожженного камина – глаза закрыты, руки бессильно лежат на коленях. Лицо было бледное и сливалось с полотняной рубашкой, отчего в этом сумрачном освещении он походил на привидение.

– Матерь Божья, – пробормотал он, качая головой, – Боже милостивый и все пресвятые угодники, я ведь был буквально на волоске от того, чтобы убить этого человека. Ты понимаешь, Клэр? И если б ты не хлопнулась в обморок… Господи… Ведь я хотел убить его!

Он вздрогнул при этом воспоминании и замолк.

– Давай положи сюда ноги.

Я пододвинула к нему тяжелый резной табурет.

– Да нет, не надо, все в порядке. – Он отмахнулся. – Выходит, этот человек – брат Джека Рэндолла?

– Похоже на то, – суховато ответила я. – Кем же еще ему быть, как не братом?

– Мм… А ты знала, что он служит у Сандрингема?

Я отрицательно покачала головой:

– Нет. Ничего про него не знала, кроме имени и того, что он викарий. Фрэнк не очень-то им интересовался, он ведь не прямой его предок.

Легкая дрожь в голосе при упоминании имени Фрэнка выдала меня.

Джейми отложил фляжку и подошел ко мне. Остановился, поднял на руки и начал баюкать, крепко прижимая к груди. От складок его рубашки остро и свежо пахло садами Версаля. Он поцеловал меня в макушку и понес к постели.

– Приклони головку, англичаночка, – с нежностью произнес он. – День выдался такой долгий и утомительный для нас обоих.

* * *

Я опасалась, что после встречи с Александром Рэндоллом Джейми снова начнут мучить кошмары. Это случалось, хотя и не часто. Я чувствовала, как он лежит рядом без сна, весь напряженный и настороженный, словно перед схваткой. Потом он вставал с постели и проводил остаток ночи у окна, словно оно было единственным выходом и убежищем, отвергая все мои утешения и мольбы. А к утру Джека Рэндолла и всех остальных демонов рассвет снова загонял в шкатулку, где они сидели, запертые под стальными замками воли Джейми, и все было хорошо.

Правда, засыпал Джейми быстро, все тяготы и неурядицы тут же переставали терзать его, и лицо становилось спокойным и безмятежным. Я долго любовалась им, прежде чем задуть свечу.

Какое все же блаженство лежать вот так, неподвижно, чувствуя, как отогреваются холодные конечности, а ноющая спина, шея и колени цепенеют от сладкой дремы. Но мозг мой засыпал последним, и перед глазами в тысячный раз разворачивалась все та же сцена у дворца: мелькала темноволосая голова с высоким лбом, плотно прижатыми к черепу ушами и четко очерченным подбородком, снова и снова озаряла меня радостная вспышка узнавания и ощущение острой боли при этом. Фрэнк, подумала я тогда. Именно лицо Фрэнка стояло у меня перед глазами, когда я наконец погружалась в сон.

Один из лекционных залов Лондонского университета, старинный деревянный потолок и современные полы, покрытые линолеумом, по которому неутомимо шаркают ноги. Старомодные голые скамьи – новых парт удостоились лишь классы для занятий точными науками. Для истории сойдет и исцарапанное, шестидесятилетней давности дерево. В конце концов, ведь и предмет старый и не меняется – к чему какие-то новшества?

– Предметы искусства, – звучал голос Фрэнка, – и предметы быта…

Длинные пальцы прикасались к ободку серебряного подсвечника, солнечный луч из окна сверкал на металле, словно прикосновение было насыщено электричеством.

Предметы, позаимствованные из коллекции Британского музея, стояли, выстроившись в ряд на столе. Студенты, сидящие в первом ряду, могли разглядеть крохотные трещинки на французской табакерке из желтой слоновой кости и коричневатые пятна от табака по краям белой глиняной трубки. Английский флакончик для духов в золотой оправе, бронзовая чернильница с крышкой, треснувшая ложка из рога и маленькие мраморные часы, украшенные двумя лебедями, пьющими воду. А за рядом этих предметов были разложены миниатюры; разглядеть изображенные на них лица мешал свет, отражающийся от поверхности.

Темноволосая голова Фрэнка сосредоточенно склонялась над этими вещицами. Луч солнца высвечивал в волосах рыжевато-каштановую прядь. Бережно, точно яичную скорлупу, брал он в руки глиняную трубку.

– О некоторых периодах истории, – начинал он, – у нас есть письменные свидетельства людей, живших в ту пору. О других мы знаем лишь по предметам, рассказывающим нам, как жили эти люди.

Он подносил трубку ко рту, складывал губы колечком, надувал щеки, комично приподнимал брови. В аудитории слышался сдавленный смешок, Фрэнк улыбался и откладывал трубку.

– Искусство и предметы искусства. – Он указывал на ряд сверкающих миниатюр. – Их мы видим чаще всего, они всегда украшали и украшают жизнь человека. Да и почему бы нет?

Он говорил теперь, адресуясь исключительно к темноволосому юноше с умным, интеллигентным лицом. Известный лекторский прием – выбирать себе в слушатели одного студента и говорить только ему, словно они наедине. Минуту спустя переключиться на другого. Тогда все будут с равным вниманием слушать.

– Помимо всего прочего, это просто красивые вещи. – Палец касался лебедя на часах, проводил по изгибу шеи. – Их стоит сохранять. Но кто станет хранить какой-нибудь старый и грязный чехол от чайника или истершуюся автомобильную шину?

На этот раз хорошенькая блондинка в очках улыбалась и коротко кивала в знак согласия.

– Существуют предметы быта, о них, как правило, не пишут в мемуарах, их просто используют, а когда они ломаются, перестают быть нужными, так же просто, не задумываясь, выбрасывают. А ведь они могли бы рассказать нам, как жили простые люди. Вот эти трубки, к примеру. Они могли бы рассказать, как часто и какой именно табак курили люди самых разных сословий, от высших, – он похлопывал пальцем по крышке эмалевой табакерки, – до низших, – он бережно гладил длинный прямой ствол трубки.

Средних лет женщина торопливо строчила в блокноте, боясь пропустить хоть слово, а потому долго не замечала, что внимание лектора обращено на нее. Вокруг улыбчивых ореховых глаз залегли мелкие морщинки.

– Все записывать не обязательно, миссис Смит, – замечал Фрэнк. – Лекция длится целый час, вы весь карандаш испишете.

Женщина краснела и бросала карандаш, однако все же улыбалась, отвечая на дружескую усмешку на худощавом загорелом лице Фрэнка. Теперь он уже завладел всеми ими – завороженные его мягким юмором, студенты внимали каждому слову. Они без колебаний и жалоб готовы были следовать за ним тропой неумолимой логики в самые дебри знаний. Напряжение, читавшееся в повороте темноволосой головы, спало, он чувствовал, что слушатели неотрывно следят за ним и его мыслью.