Я бросала беспомощные взгляды на Джейми, но тот только усмехнулся в ответ и прощальным жестом поднес к губам бокал, тут же вступив в беседу с месье Дюверни-младшим, сыном министра финансов.

Дом де ла Туров – если слово «дом» вообще пригодно для определения этого жилища – был освещен снаружи гирляндами ламп, протянутыми в саду и обрамлявшими террасу. Пока герр Герстман волок меня по коридорам, я видела, как снуют вокруг слуги, накрывающие стол к обеду, который должен был начаться чуть позже. В большинстве салонов, которые мы посещали, давались весьма скромные приемы, но у щедрой по натуре Луизы де ла Тур все было на широкую ногу.

Я познакомилась с принцессой неделей раньше, на другом приеме, и, увидев ее, была удивлена. Полненькая, довольно простоватая на вид, с круглым лицом и пухлым подбородком, бледно-голубыми глазами, напрочь лишенными ресниц, и маленькой мушкой в виде звездочки, которая мало соответствовала ее внешности.

«И эта дама умудрилась обворожить принца Карла, заставила его пренебречь общественными и моральными приличиями!» – думала я, приседая в глубоком реверансе.

Однако была в ней какая-то живость, шарм, к тому же природа наделила ее совершенно прелестным розовым ротиком – самой привлекательной и яркой чертой лица.

– Я очарована! – воскликнула она тогда, хватая меня за руку. – Очень рада наконец-то с вами познакомиться. Муж и отец без конца поют милорду Брох-Туараху такие дифирамбы, а о его очаровательной жене не сказали ни слова! Я совершенно счастлива видеть вас, моя дорогая миледи. Должна ли я называть вас Брох-Туарах или достаточно просто леди Туарах? Страшно трудно запомнить, но с одним словом как-нибудь справлюсь, даже если оно и такое странное. Кстати, это шотландская фамилия? Совершенно очаровательно!

Дословно Брох-Туарах означает «Башня, глядящая на север», но даже если б ей захотелось называть меня «леди, глядящая на север», я бы не возражала. Впрочем, она быстро оставила попытки запомнить это трудное для нее имя и стала называть меня просто «ma chere[19] Клэр».

Луиза собственной персоной находилась в музыкальном салоне среди певцов, она порхала от одного гостя к другому, болтала, смеялась. При виде меня простоватое ее личико озарилось радостью, и она побежала навстречу так быстро, насколько позволяли громоздкие юбки.

– Моя дорогая Клэр! – воскликнула она, безжалостно отрывая от меня герра Герстмана. – Вы как нельзя более вовремя! Идемте, поможете мне говорить с этим глупеньким английским ребенком!

«Глупеньким английским ребенком» на деле оказалась молоденькая, не старше пятнадцати, девушка с темными блестящими локонами и щеками, настолько раскрасневшимися от смущения, что они напомнили мне полыхающие маки. Именно по щекам я и узнала ее: это была та самая девушка, которую я заметила в дворцовом парке как раз перед столь расстроившим меня появлением Александра Рэндолла.

– Мадам Фрэзер – тоже англичанка, – объясняла Луиза девушке. – Скоро она заставит вас чувствовать себя здесь как дома. Бедняжка так стесняется, – заметила она мне, не переводя духа. – Побеседуйте с ней, уговорите спеть вместе с нами. Уверена, у нее восхитительный голосок. Ну-с, дети мои, веселитесь!

И через секунду она оказалась уже в другом конце зала, где принялась громко выражать восторг по поводу платья только что прибывшей гостьи; остановилась приласкать перекормленного юношу, сидевшего за клавесином, и, рассеянно наматывая его кудряшки на палец, вступила в беседу с герцогом де Кастеллоти.

– Наблюдать за ней – занятие довольно утомительное, вы согласны? – улыбнувшись, обратилась я к девушке по-английски.

В ответ на ее лице возникла робкая улыбка, и она коротко кивнула, но не произнесла ни слова. Да, бедняжка совершенно растерялась, подумала я. И ничего удивительного – от этих приемов в доме Луизы у меня тоже всегда раскалывалась голова. А эта девочка-мак, она, должно быть, прямо со школьной скамьи…

– Я – Клэр Фрэзер. Однако Луиза забыла назвать ваше имя.

Я сделала выжидательную паузу, но она снова не ответила, лишь еще больше покраснела и плотно поджала губы. Увидев это, я слегка встревожилась, но тут девочка наконец проявила желание заговорить. Она набрала воздуху в грудь и решительно вздернула подбородок с таким видом, словно ей предстояло взойти на эшафот.

– М-м-меня зовут… М-м-м… – начала она, и я тут же догадалась, в чем причина ее молчания и болезненной застенчивости.

Прикрыв глаза, она яростно кусала губы, затем предприняла вторую отчаянную попытку.

– М-м-мэри Хоукинс, – выдавила она. – И п-п-петь я не умею, – решительно добавила она.

Если до этого я глядела на нее с интересом, то теперь была совершенно заворожена. Так, значит, это и есть племянница Сайласа Хоукинса и дочь баронета, невеста виконта Мариньи! Нет, этот брак не для нее, это уж слишком! Я огляделась по сторонам, ища глазами виконта, и, к своему облегчению, убедилась, что его среди гостей нет.

– Ничего страшного, – сказала я и заслонила ее собой от толпы гостей, заполнивших зал. – Не хочется говорить – и не надо. Хотя, пожалуй, попробовать спеть что-нибудь было бы нелишне.

Тут меня осенила идея.

– Я знала одного врача, он как раз специализировался на заикании. Так вот, он уверял, что при пении заикание исчезает.

Глаза Мэри Хоукинс удивленно расширились. В этот миг я заметила поблизости альков, где за шторой виднелась уютная скамья.

– Сюда. – Я взяла ее за руку. – Можно отсидеться здесь, тут не надо будет говорить с людьми. Если захочется спеть, можете выйти и присоединиться, когда мы начнем. А нет – так сидите себе спокойно до самого конца приема.

Она молча смотрела на меня, потом лицо ее озарила благодарная улыбка, и она нырнула в альков.

Я немного подежурила рядом, болтая с гостями и не давая любопытным слугам беспокоить Мэри в ее убежище.

– Вы так чудесно выглядите сегодня, ma chere!

Это была мадам де Рамаж, одна из фрейлин королевы, важная и очень достойная дама средних лет, она пару раз приходила к нам на ужин. Она тепло обняла меня и осмотрелась – нет ли кого поблизости.

– Надеялась встретить вас здесь, дорогая, – сказала она, приблизившись почти вплотную и понизив голос. – Хотела бы дать вам один совет. Остерегайтесь графа Сен-Жермена!

Проследив за ее взглядом, я увидела, что в зал входит тот самый мужчина с худощавым лицом, которого я видела в доках Гавра. Он вел под руку спутницу – молодую, элегантно одетую даму. Очевидно, он меня не заметил, и я поспешно отвела глаза.

– Что… разве он… то есть… – пробормотала я, чувствуя, что краснею.

– Да, люди слышали, что он о вас говорил, – ответила мадам де Рамаж, помогая мне преодолеть замешательство. – Я так поняла, что между вами в Гавре произошла какая-то размолвка?

– Да, что-то в этом роде, – ответила я. – Причина сводилась лишь к тому, что я обнаружила на его корабле человека, заболевшего оспой. Правда, после этого корабль пришлось уничтожить… Ну и он был… не слишком доволен этим, – робко закончила я.

– Ах, так вот оно что…

Похоже, мадам де Рамаж удовлетворил мой ответ. Я полагала, что мое объяснение даст ей теперь преимущество во время светской болтовни и сплетен, из которых, собственно, и состояла светская жизнь в Париже.

– А он тут уверял разных людей, что вы – ведьма! – заметила она с улыбкой и помахала рукой какому-то знакомому. – Прелестная история! Никто, разумеется, ему не поверил, – утешила она меня. – Каждый знает: если какой-нибудь скандал связан с именем Сен-Жермена, он сам тому виной!

– Вот как?

Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но в этот момент в толпу, громко хлопая в ладоши, ворвался герр Герстман.

– Сюда, сюда, месье, мадам! Все в сборе, мы начинаем.

Хор торопливо выстроился возле клавесина, а я обернулась к алькову, где пряталась Мэри Хоукинс. Мне показалось, что занавеска дрогнула. А когда заиграла музыка и зал наполнился стройным пением, то из алькова донесся чистый голос, высокое сопрано, – впрочем, это мне тоже могло показаться.

* * *

– Очень мило, англичаночка, – сказал Джейми, когда я, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, присоединилась к нему после концерта.

Он усмехнулся и покровительственно похлопал меня по плечу.

– Откуда тебе знать? – сказала я, беря с подноса у проходившего мимо лакея бокал вина. – Ты же совсем не разбираешься в пении.

– Во всяком случае, оно было достаточно громким, – невозмутимо ответил он. – Было слышно каждое слово.

Тут я заметила, как он весь напрягся, и обернулась посмотреть, кого же он там увидел.

Только что вошедшая дама была хрупка и мала ростом, она едва доставала Джейми до нижнего ребра. Ручки и ножки – словно кукольные, тонкие, как на китайских рисунках, бровки над глубокими иссиня-черными глазами, напоминавшими ягоды можжевельника. И шаг у нее был легкий и немного подпрыгивающий, словно она не шла, а танцевала.

– Аннализа де Марильяк, – любуясь ею, сказала я. – Прелестное создание!

– О да!

Что-то в его голосе заставило меня поднять глаза. Мочки ушей у него порозовели.

– Именно над ней ты одержал свою первую романтическую победу во Франции? – язвительно спросила я.

К моему удивлению, он рассмеялся. Услышав смех, дама обернулась, и при виде Джейми на лице ее засияла ослепительная улыбка. Она уже было направилась к нам, но тут ее внимание отвлек некий джентльмен в парике и нарядном шелковом камзоле цвета лаванды – он довольно нахально остановил ее за руку. Перед тем как обернуться к своему новому собеседнику, она кокетливым жестом махнула веером в сторону Джейми.

– Что тут смешного? – спросила я, видя, как он все еще улыбается, провожая глазами нежно колышущиеся кружевные юбки дамы.

Эти слова заставили его вспомнить о моем присутствии, и он снова улыбнулся – на этот раз мне.

– Да ничего особенного, англичаночка. Просто ты сказала о победах, и я вспомнил, что первая моя дуэль, да, по правде сказать, и последняя, состоялась именно из-за Аннализы де Марильяк. Мне было восемнадцать.

Голос его звучал немного мечтательно, и он следил глазами за темным париком с короткими завитками, мелькавшим в толпе. Перед ним склонялись напудренные головы и белоснежные локоны; среди этих пышных волн то здесь, то там мелькали парики с розоватым оттенком – последний крик моды.

– Дуэль? Но с кем? – спросила я, ища глазами возле китайской куколки господина, которому могло бы взбрести в голову продолжить старую ссору.

– О, его здесь нет, – ответил Джейми, заметив и верно истолковав мой взгляд. – Он умер.

– Ты убил его?

Взволнованная, я произнесла эти слова громче, чем следовало бы. Несколько голов с любопытством повернулись в нашу сторону. Джейми подхватил меня под локоть и торопливо отвел к стеклянной створчатой двери.

– Потише, англичаночка! Нет, я его не убивал. Хотел, – злобно добавил он, – но не убил. Он умер два года назад от болезни горла. Джаред сказал.

Он вывел меня в сад, на аллею, освещенную фонарями. Их держали слуги, стоявшие, словно швартовые тумбы, через каждые пять футов – от террасы до фонтана, которым заканчивалась аллея. В центре над поблескивающей темной водой выступали туловища четырех дельфинов, поливающих струями довольно раздраженного на вид Тритона, пытавшегося отогнать их трезубцем, впрочем, безуспешно.

– Не томи меня! – потребовала я, когда мы удалились от террасы на достаточное расстояние. – Что произошло?

– Ладно, так и быть. – Он вздохнул. – Ты, наверное, заметила, что эта Аннализа довольно хорошенькая?

– Правда? Ну, раз уж даже ты так считаешь, придется, видно, признать этот факт, – нарочито ласковым тоном заметила я.

При этом глаза мои злобно сверкнули, а рот искривила ироническая усмешка.

– Да. Так вот… Я был в Париже не единственным кавалером, придерживающимся этого мнения. Я совершенно потерял голову. Бродил, словно в тумане, караулил на улице, в надежде увидеть, как она выходит из дома и садится в карету. Джаред говорил, что камзол болтался на мне как на вешалке, и вообще я походил на воронье пугало с всклокоченными волосами.

Он бессознательно провел рукой по волосам, туго стянутым на затылке синей лентой с безупречно завязанным бантом.

– Забывал есть…

– Забывал есть? Господи, похоже, дела твои были действительно плохи, – заметила я.

Он усмехнулся.

– Да. Но стало еще хуже, когда она начала флиртовать с Шарлем Голуазом. Надо заметить, – честно признался он, – что она флиртовала с каждым первым встречным. Что было, то было, но, на мой взгляд, слишком часто она выбирала этого Шарля соседом по столу, слишком много с ним танцевала и… Короче, англичаночка, как-то раз поздно вечером я застиг их целующимися на террасе под луной и вызвал его на дуэль.

К этому времени мы уже дошли до фонтана. Джейми остановился, и мы присели на бортик, там, где водяная пыль из толстогубых пастей дельфинов нас не доставала. Джейми опустил руку в темную воду, затем поднял и задумчиво созерцал серебристые капли, стекающие с пальцев.