Я не успела ответить. Из главной конюшни раздался крик, и все головы повернулись туда. По узкой аллее между главной конюшней и длинным открытым сараем, в котором была кузница, неслась лошадь. Это был молодой першерон, не старше двух-трех лет, судя по его неровной окраске. Даже молодые першероны крупны, а этот был просто огромный. Он бегал взад-вперед легкой рысью, размахивая хвостом. Определенно этот жеребец еще не был приучен к седлу. Он резко метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить маленькую фигурку, обеими руками вцепившуюся ему в гриву.

– Черт побери, это Фергюс!

Дамы, встревоженные криками, вскочили на ноги и с интересом наблюдали за происходящим.

Я даже не заметила, что мужчины присоединились к нам, пока одна из женщин не сказала:

– Однако это довольно опасно. Мальчик может ушибиться!

– Если не ушибется сам, свалившись с лошади, я отшлепаю его, едва этот паршивец попадет мне в руки, – послышался сердитый голос.

Я повернулась и увидела Джейми, наблюдающего поверх моей головы за быстро приближающейся лошадью.

– Ты хочешь снять его? – спросила я.

Он покачал головой:

– Нет, пусть лошадь сама об этом позаботится.

Лошадь же, казалось, была больше озадачена, чем испугана странным грузом на спине. Серая пятнистая холка напрягалась и вздрагивала, словно сгоняя мух. Жеребец удивленно поворачивал голову, как будто хотел посмотреть, что происходит.

Фергюс, растопырив ноги, намертво вцепился в гриву першерона и только благодаря этому держался на его широкой спине. Таким образом, у него был шанс соскользнуть с лошади или отлететь в сторону, не попав ей под копыта, если бы жертвы «навозной войны» не привели в исполнение свой план мести.

Два или три грума следовали за лошадью, блокируя ей дорогу. Одному из них удалось забежать вперед и открыть ворота пустого загона. Эти ворота находились недалеко от того места, где стояли мы. Грумы намеревались загнать лошадь в загон, где она сбросит с себя Фергюса или нет, как ей заблагорассудится, но, по крайней мере, успокоится и сама избежит травм.

Вдруг из слухового окошка, расположенного высоко над землей, высунулась голова. Все смотрели на лошадь, и никто, кроме меня, этого не заметил. Мальчишка выглянул из окна, исчез и почти тотчас же вновь появился, держа большую охапку сена. Улучив момент, когда лошадь с Фергюсом проносилась под окном, он бросил сено вниз.

Эффект был такой, будто бросили бомбу. Жеребец громко заржал, взрыл копытами землю и понесся, как победитель дерби, прямо на группку кузнецов. Те с криком бросились врассыпную.

Джейми рванулся вперед, оттолкнув меня с дороги так, что я отлетела в сторону и оказалась на земле. Он поднял меня, ругаясь по-гэльски, и, даже не извинившись, понесся вдогонку за Фергюсом.

Лошадь металась и вертелась, как безумная, вставала на дыбы, приводя в ужас грумов и конюхов, которые быстро утратили свою профессиональную сдержанность при мысли, что одна из королевских лошадей может пораниться у всех на глазах.

Каким-то чудом, то ли благодаря упрямству, то ли из чувства страха, Фергюс все-таки продолжал держаться на лошади, соскальзывая то вправо, то влево, подпрыгивая и обдирая кожу тощих ног. Конюхи что-то кричали ему, но он не слышал ничего, крепко зажмурив глаза и вцепившись в лошадиную гриву так, словно от этого зависела его жизнь. Один из конюхов схватил вилы и стал угрожающе размахивать ими, чем до смерти испугал мадам Монтрезор, решившую, очевидно, что он собирается заколоть ребенка.

Пронзительный крик мадам Монтрезор никак не подействовал на жеребца. Он продолжал пугливо пританцовывать, пятясь от приближавшихся к нему людей.

В какой-то момент конюх попытался снять Фергюса с лошади, и возникла реальная опасность, что ребенок упадет с лошади и будет неминуемо растоптан ею. Я не могла себе представить, как спасти мальчика от верной гибели. Но тут лошадь сделала неожиданный рывок в сторону купы невысоких деревьев и кустарника возле самого паддока,[24] желая то ли спрятаться от надвигавшихся на нее людей, то ли сбросить чудовище, громоздившееся у нее на спине.

Когда лошадь проносилась мимо кустов, я заметила мелькнувшего там человека в красном шотландском костюме, а вслед за тем нечто красное обрушилось с дерева вниз. Это был Джейми. Забравшись на дерево, он всей своей массой обрушился на жеребца, и тот рухнул на землю. Мелькнули голые ноги, и зрителям стало ясно, что этот необычный человек ничего не носит под своим килтом. Группа придворных бросилась к упавшему лорду Брох-Туараху, а конюхи погнались за быстро удаляющейся лошадью.

Джейми неподвижно лежал на спине под буковым деревом. Его лицо было мертвенно-бледным, глаза и рот – широко открыты, а руки крепко обнимали прильнувшего к нему Фергюса. Когда я подбежала к ним, Джейми подмигнул мне и через силу улыбнулся. Он с трудом переводил дыхание, но я успокоилась – ему нужно было лишь отдышаться.

Осознав наконец, что он больше никуда не мчится, Фергюс осторожно поднял голову, а затем уселся прямо на живот своего спасителя и воскликнул:

– Как замечательно, милорд! Не повторить ли нам все это снова?

* * *

Спасая ребенка в Аржантане, Джейми растянул мышцы бедра и сильно хромал, когда мы вернулись в Париж. Он послал Фергюса, который ничуть не пострадал ни от своей шальной выходки, ни от скандала, последовавшего за этим, на кухню поискать себе чего-нибудь на ужин, а сам рухнул на стул возле камина, потирая опухшую ногу.

– Очень больно? – сочувственно спросила я.

– Не очень. Просто ноге требуется покой.

Он поднялся со стула и с удовольствием потянулся, почти коснувшись руками почерневших дубовых потолочных балок над камином.

– Терпеть не могу эти длительные поездки в экипаже. Мне больше по душе ездить верхом.

– Мне тоже.

Я слегка потерла затекшую от долгого сидения поясницу. Боль, казалось, отдавала в низ живота и в ноги, утратившие былую выносливость в связи с беременностью.

Я провела рукой по ноге Джейми и указала на кровать:

– Ложись на бок, я натру тебе ногу. У меня есть хорошая мазь, которая немного облегчит боль.

– Ну, если ты настаиваешь…

Он с трудом поднялся и лег на левый бок, при этом килт задрался выше колен.

Я открыла свой медицинский саквояж и стала перебирать баночки и коробочки: репейник, скользкий ильм, плющ… А, вот! Я взяла небольшую стеклянную баночку, полученную от месье Форе, и, отвинтив крышку, осторожно понюхала. Целебные мази быстро портятся, но в эту для лучшей сохранности было добавлено значительное количество соли. У мази был приятный запах и красивый бледно-желтый цвет – цвет свежего крема.

Я подцепила лопаточкой немного снадобья и осторожно нанесла на мышцы бедра, еще более приподняв при этом килт Джейми. Нога была теплой, но не горячей, как при воспалении. Она излучала обычное тепло молодого, крепкого и здорового мужского тела. Я осторожно втирала крем в кожу, ощущая выпуклость твердых мускулов, крепость мышц и сухожилий.

Джейми слегка застонал, когда я надавила посильнее.

– Больно? – спросила я.

– Да, немного, но продолжай, – ответил он. – Уже становится легче. Я не признался бы в этом никому, кроме тебя, англичаночка, но это было великолепно. Мне никогда не доводилось испытывать ничего подобного.

– Рада, что ты остался доволен собой, – сухо ответила я, беря вторую порцию мази. – Я тоже интересно провела время.

Не прекращая массажа, я рассказала ему о предложении герцога Сандрингема. Морщась от боли, так как я надавливала на больное место, он промычал в ответ:

– Значит, Колум был прав, говоря, что этот человек мог помочь избавиться от обвинений, выдвинутых против меня.

– Судя по всему, да, но, я думаю, вопрос в том, захочешь ли ты принять его покровительство?

В ожидании ответа я старалась ничем не выдать своего волнения. Я заранее знала, каким он будет. Семейство Фрэзер известно своим упрямством, и, хотя мать Джейми была Маккензи, сам он был Фрэзером до кончиков ногтей.

Вбив себе в голову, что должен во что бы то ни стало остановить Карла Стюарта, он вряд ли откажется от этой мысли. И все же мне казалась весьма соблазнительной возможность вернуться домой, в Шотландию, к спокойной жизни.

Словно прочитав мои мысли, Джейми фыркнул:

– Ну хорошо, я скажу тебе, англичаночка. Если бы я был уверен, что Карл Стюарт сможет добиться успеха и избавить Шотландию от власти англичан, я отдал бы все свои земли, свободу и даже жизнь, чтобы помочь ему. Но, будучи отпрыском королевского рода, он всего лишь напыщенный глупец. У меня нет иного выхода, как только остаться здесь. И я обязан с благодарностью отвергнуть предложения его светлости.

– Я знала, что ты ответишь именно так, – сказала я, слегка надавив на бедро.

Он улыбнулся, взглянул на мою руку, измазанную желтоватой мазью:

– Что это за снадобье?

– Месье Форе дал мне его. Он не сказал, как оно называется. Я не думаю, что оно содержит какие-нибудь активные ингредиенты, но это замечательный жирный крем.

Тело Джейми у меня под руками напряглось, и он взглянул через плечо на голубую баночку.

– Тебе дал ее месье Форе? – спросил он.

– Да, – удивленно ответила я. – А в чем дело?

Вместо ответа он отвел в сторону мои вымазанные кремом руки и, свесив ноги с кровати, потянулся за полотенцем.

– А на крышке баночки есть изображение геральдической лилии? – спросил он, вытирая мазь.

– Да, есть. Что-то не так с этой мазью?

На лице у него появилось необычное выражение, нечто среднее между испугом и радостью.

– Я бы не сказал, что здесь что-то не так, англичаночка, – ответил он.

Растерев ногу так, что рыжеватые кудрявые волосики поднялись на ней дыбом, он отбросил полотенце в сторону и задумчиво посмотрел на баночку.

– Месье Форе, должно быть, очень ценит тебя, англичаночка. Это очень дорогая мазь.

– Но…

– Нет, конечно же, я отдаю должное этому снадобью, – заверил он меня. – Но сознание того, что я мог бы стать одним из его ингредиентов, вызывает у меня какое-то странное чувство.

– Джейми… – Голос у меня сорвался. – Что представляет собой эта мазь?

Я схватила полотенце, торопливо вытирая руки, покрытые ценной мазью.

– Жир повешенного, – неохотно ответил он.

Я пребывала в полной растерянности, но постепенно пришла в себя.

– Ты имеешь в виду…

По телу побежали мурашки, а волосы на голове зашевелились.

– Именно так. Жир, вытопленный из повешенных преступников. – Джейми говорил весело, быстро овладев собой, в то время как я совершенно утратила самообладание. – Говорят, очень помогает при ревматизме и болях в суставах.

Я вспомнила, с какой тщательностью месье Форе собирал извлеченные в ходе операции частицы организма пациентов в «Обители ангелов», и многозначительный взгляд, которым Джейми одарил хирурга в тот вечер, когда месье проводил меня до дома.

Ноги сделались ватными, внутри все похолодело.

– Джейми, черт возьми, да кто же такой этот месье Форе? – вскричала я.

На лице Джейми появилось еще более веселое выражение.

– Он палач, англичаночка. Я думал, ты знаешь.

* * *

С конюшенного двора, куда Джейми отправился отмываться, он вернулся, дрожа от холода. Но ему необходимо было более основательное омовение, чем можно позволить себе в раковине спальни.

– Не волнуйся, все в порядке, – заверил он меня, скинув рубашку и скользнув обнаженным под одеяло.

Тело его было покрыто гусиной кожей, и он все еще продолжал дрожать, обнимая меня.

– Ну как, англичаночка, от меня больше не пахнет этой гадостью, а? – спрашивал он, в то время как я, затаив дыхание, лежала под одеялом, крепко обхватив себя руками.

– Нет, – сказала я. – Джейми, боюсь, у меня кровотечение.

– Иисусе, – тревожно прошептал он, и я почувствовала, как его захлестнула волна страха.

Он прижал меня к себе, гладил волосы и спину, но мы оба чувствовали полную беспомощность перед лицом физической опасности, грозившей мне.

Сильный человек, он не мог защитить меня; страстно желал помочь, но был не в состоянии сделать это. Впервые я не чувствовала себя защищенной его объятиями, и сознание этого угнетало нас обоих.

– Ты думаешь… – начал было он, но сразу же умолк и сглотнул.

Я чувствовала, как он судорожно старался подавить свой страх.

– Это опасно, англичаночка? Ты можешь сказать мне?

– Нет, – сказала я, еще плотнее прижимаясь к нему и стараясь успокоиться. – Я не знаю. Кровотечение не сильное. Во всяком случае, пока.

Свеча еще продолжала гореть.

Он взглянул на меня потемневшими от тревоги глазами:

– Может, мне лучше позвать кого-нибудь к тебе, Клэр? Кого-нибудь из женщин, работающих в больнице?

Я покачала головой и облизнула пересохшие губы.