Герцог Сандрингем также остался безучастным к моей просьбе. Он так заботился о безупречности собственной репутации, что предусмотрительно отправил своего личного секретаря куда-то с поручением, дабы тот не догадался о цели моего визита. О том, что он станет обращаться к королю по поводу Джейми, не могло быть и речи.

Я смотрела на мозаичную поверхность стола, едва различая переплетения узора. Пальцы рисовали петли, кружки и закорючки, следуя неистовой работе мысли. Чтобы предупредить вторжение якобитов в Шотландию, было необходимо освободить Джейми из тюрьмы, и я должна была это сделать во что бы то ни стало и невзирая на любые последствия.

Наконец я оторвала взгляд от орнамента и посмотрела в упор на маэстро.

– Я пойду на это, – мягко сказала я. – У меня нет другого выхода.

Наступило тягостное молчание. Маэстро Герстман взглянул на мать Хильдегард.

– Она останется здесь, – твердо заявила мать Хильдегард. – Ты сообщишь мне о времени аудиенции, когда все устроишь, Йоган.

Она повернулась ко мне.

– В конце концов, если ты действительно решила так поступить, моя дорогая… – Она сурово поджала губы и помолчала, прежде чем произнести: – Наверное, грешно помогать тебе в подобном деле, но я все же помогу. Я знаю, что у тебя есть веские причины поступать именно так, какими бы они ни были… И может быть, грех этот будет не столь уж велик по сравнению с твоим самопожертвованием.

– О, матушка.

Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь, поэтому молча прижалась щекой к большой грубой руке, лежавшей у меня на плече. Потом бросилась в ее объятия, зарывшись лицом в черную ткань монашеской блузы. Она обняла меня за плечи и повела в розарий.

– Я буду молиться за тебя, – сказала она, улыбаясь, несмотря на то что улыбка мало шла к ее суровому, словно высеченному из камня лицу.

Вдруг она задумалась и, как бы обращаясь к самой себе, проговорила:

– А я все думаю, кого именно из святых покровителей следует просить о помощи в данной ситуации?

* * *

«Марию Магдалину», – подумала я, высвободила руки из рукавов, вознеся их вверх, словно для своеобразной молитвы, и платье соскользнуло с груди, повиснув на бедрах.

Или Мату Хари.[28] Но я была уверена, что эта уж точно никогда не будет причислена к лику святых. А Магдалина, раскаявшаяся блудница, единственная из сонма святых сочувственно и с пониманием отнеслась бы к тому, что я намеревалась предпринять.

Я подозревала, что в монастыре никогда прежде не видели такого одеяния. При том, что на церемонию посвящения в монахини послушницы одеваются нарядно, как невесты Христовы, ни красного шелка, ни рисовой пудры нет и в помине.

«Весьма символично, – думала я, надевая платье, когда дорогой красный шелк коснулся моего лица. – Белое – белый цвет – символ непорочности, красный – символ известно чего».

Сестре Минерве, юной девушке из богатой, знатной семьи, было поручено помочь мне одеться. Умело и с большим вкусом она причесала меня, украсив прическу страусиным пером, увитым мелким жемчугом. Аккуратно причесав мне брови, подвела их графитовым карандашом, а губы подкрасила пером, обмакнув его в румяна. Легкие касания пера щекотали губы, вызывая неудержимую потребность смеяться, но не от веселого настроения, а от близкой истерики. Сестра Минерва потянулась за зеркальцем, но я жестом остановила ее. Я не хотела смотреть в глаза самой себе. Переведя дыхание, я кивнула ей.

– Посылай за каретой. Я готова.

* * *

Я никогда раньше не была в этой части дворца. После долгих блужданий по извилистым коридорам, залитым ярким светом свечей, я уже с трудом осознавала, где нахожусь. Молчаливый джентльмен, прислуживающий королю в спальных покоях, подвел меня к филенчатой двери. Он постучал, поклонился мне и ушел, не дожидаясь ответа. Дверь растворилась, и я оказалась лицом к лицу с королем.

Как оказалось, король был в кюлотах, и я расценила это как добрый знак, поскольку, по крайней мере, сердце мое замедлило свой бешеный бег и прошла тошнота.

Не могу с уверенностью сказать, что я ожидала увидеть, но картина, представшая моему взору, действовала успокаивающе. Король был одет по-домашнему – в рубашку и кюлоты, на плечи накинут халат из коричневого шелка. Я присела в глубоком реверансе. Его величество, улыбаясь, поспешил поднять меня. Ладони были теплыми, хотя я инстинктивно ожидала, что его прикосновение должно быть холодным и липким. В ответ я признательно улыбнулась ему. Моя попытка выглядеть как можно более благодарной удалась, так как он дружелюбно потрепал меня по плечу и сказал:

– Вы не должны бояться меня, дорогая мадам. Я не кусаюсь.

– Нет, конечно же, нет, – произнесла я в ответ.

Он держался более раскованно, чем я.

«Ну конечно, – думала я, – он только этим и занимается».

Я глубоко вздохнула и попыталась расслабиться.

– Немного вина, мадам?

Мы были одни, без прислуги, но вино уже было налито в два бокала, стоявшие на столе, и сверкало рубиновым цветом при свете свечей. Королевские покои были невелики по размеру, но поражали своим богатейшим убранством. В стороне от стола и двух стульев с овальными спинками стоял изящный зеленый бархатный диван. Поднимая бокал и бормоча слова благодарности, я старалась не смотреть на его величество.

– Садитесь, пожалуйста. – Людовик опустился на один из стульев и жестом пригласил меня сесть на другой. – А сейчас расскажите мне, чем я могу быть вам полезен.

– М-мой муж, – начала я, слегка заикаясь от волнения. – Он в Бастилии.

– Конечно, – пробормотал король. – За дуэль, насколько мне известно.

Он взял меня за руку, чуть выше кисти.

– Чего бы вы желали от меня в данном случае, дорогая мадам? Ваш муж совершил очень серьезный проступок. Он нарушил мой указ.

Говоря это, он одним пальцем поглаживал мне запястье с внутренней стороны руки.

– Д-да. Я понимаю. Но его… спровоцировали. – Тут меня осенило, и я продолжала: – Вы знаете, он – шотландец, а мужчины этой страны, – я старалась найти подходящий синоним для слова «безумец», – бывают несдержанны, когда дело касается их чести.

Людовик кивнул, ниже склонившись при этом к моей руке, которую продолжал держать. Я хорошо видела его жирную пористую кожу и чувствовала запах его духов. Запах фиалки. Насыщенный, сладковатый, но недостаточно сильный, чтобы перебить его собственный мужской запах. Он допил свое вино двумя большими глотками и, отставив бокал в сторону, обхватил мою руку двумя ладонями и принялся поглаживать. Пальцем с коротко подстриженным ногтем он водил по моему обручальному кольцу.

– Понимаю, мадам, – говорил он, как бы пытаясь поближе рассмотреть мою руку. – Однако, мадам…

– Я буду вам очень признательна, очень.

У него были тонкие губы и плохие зубы. Я чувствовала исходящий из его рта запах гнилых зубов и лука. Пыталась задержать дыхание, но так не могло продолжаться все время.

– Видите ли, – медленно заговорил он, словно бы тщательно подбирая слова, – я был бы счастлив проявить милосердие, но…

Я затаила дыхание в ожидании ответа, а его пальцы крепче сжали мою руку.

– Существуют некоторые обстоятельства…

– Обстоятельства? – переспросила я упавшим голосом.

Он пристально взглянул на меня и кивнул. Его пальцы продолжали поглаживать мою руку.

– Англичанин, который имел неосторожность вызвать гнев милорда Брох-Туараха… Словом, он находился в услужении у одного важного господина, принадлежащего к английской знати.

Сандрингем. При упоминании о нем у меня сжалось сердце.

– Этот знатный господин… скажем так… ведет важные переговоры, что предполагает определенный статус для него? – позволила я себе спросить.

Тонкие губы скривились в улыбке.

– Этого высокопоставленного господина заинтересовало, что послужило поводом к дуэли вашего мужа с английским капитаном Рэндоллом. Боюсь, он потребует, чтобы ваш муж был наказан по всей строгости закона.

«Мерзавец, – подумала я. – После того как Джейми отказался решить дело миром и настоял на дуэли, лучший способ выкрутиться из щекотливого положения – засадить Джейми в Бастилию на несколько лет. Надежно и недорого. Способ, достойный герцога».

Между тем дыхание короля становилось все более взволнованным, и это позволяло надеяться, что не все еще потеряно. Если он не собирался выполнить мою просьбу, вряд ли он мог надеяться, что я лягу с ним в постель.

Я предприняла еще одну попытку.

– Разве ваше величество находится в подчинении у англичан? – наивно спросила я.

Глаза короля широко открылись от неожиданности. Но он тут же криво улыбнулся, видимо разгадав мою тактику. Все же я коснулась его больного места. Я заметила, как он едва заметно передернул плечами, возвращая себе уверенность в собственной власти, будто сползшую мантию.

– Нет, мадам, – сухо произнес он. – Но, принимая во внимание некоторые обстоятельства…

Тяжелые веки на мгновение скрыли глаза, но он не отпустил моей руки.

– Я слышал, ваш муж проявляет участие к делам моего кузена.

– Ваше величество хорошо информированы, – вежливо заметила я. – Но коль скоро это так, да будет вам известно, что мой муж не поддерживает притязаний Стюартов на шотландский трон.

Я была уверена, что именно это он и хотел услышать. Потому что он улыбнулся, поднес мою руку к губам и поцеловал.

– Правда? – спросил он. – А я слышал… весьма противоречивые истории о вашем муже.

Я глубоко вздохнула и едва удержалась, чтобы не выдернуть руку.

– Все эти слухи связаны с бизнесом. – Я старалась говорить как можно естественнее. – Кузен моего мужа Джаред Фрэзер – общепризнанный якобит. Мой муж не может всенародно объявить о своих истинных взглядах, так как связан с Джаредом деловыми узами.

Заметив, что тень сомнения, появившаяся было на лице короля, начинает исчезать, я воодушевилась и продолжала более уверенным тоном:

– Спросите месье Дюверни. Он хорошо осведомлен об истинных симпатиях моего мужа.

– Я уже спрашивал.

Людовик выдержал долгую паузу, рассматривая свои толстые, короткие пальцы, выписывающие узоры на моей ладони.

– Какая белоснежная, – бормотал он. – Какая прекрасная. Мне кажется, что я вижу, как кровь бежит под этой нежной кожей.

Наконец он отпустил мою руку и стал разглядывать меня оценивающим оком. Я отлично умею читать по лицу, но лицо короля Людовика в эту минуту было совершенно непроницаемым. И неудивительно – ведь он стал королем в возрасте пяти лет. Привычка прятать свои чувства стала неотъемлемым свойством его натуры, таким же обязательным, как бурбонский нос или сонные карие глаза. Эта мысль пробудила другие, и у меня засосало под ложечкой. Ведь он король. Парижане не будут восставать еще лет сорок или около того, и все это время он будет пользоваться во Франции абсолютной властью. Одного его слова достаточно, чтобы казнить Джейми или – помиловать. Он может и со мной поступить как угодно. Один кивок его головы – и сундуки с золотом Франции откроются, чтобы вознести Карла Стюарта на трон Шотландии.

Он король и волен поступать, как ему заблагорассудится. Я следила за выражением темных глаз, в которых читалось тягостное раздумье, и с волнением и страхом ждала, какое решение он примет.

– Послушайте меня, моя дорогая мадам, если я выполню вашу просьбу и освобожу вашего мужа…

Он снова окунулся в задумчивость.

– Я слушаю…

– Ему придется покинуть Францию, – сказал Луи, предостерегающе подняв одну бровь. – Только при этом условии он может быть освобожден.

Сердце мое сильно забилось, и я чуть не разразилась слезами. Так вот чего они хотят – выдворить Джейми из Франции.

– Но… ведь он изгнан из Шотландии.

– Полагаю, – продолжал король, – что этот вопрос удастся как-нибудь решить.

Я помедлила, но у меня не было выбора, и я согласилась.

– Вот и прекрасно, – кивнул король с довольным видом.

Затем его взгляд снова обратился ко мне, задержавшись на лице, скользнул вниз по шее, груди…

– Я желал бы в ответ попросить вас об одной услуге, мадам, – мягко произнес он.

На секунду наши глаза встретились, и я кивнула:

– Я в полном распоряжении вашего величества.

– О! – Он поднялся и движением плеч сбросил халат, небрежно кинув его на спинку стула, улыбнулся и протянул мне руку. – Идемте же со мной, дорогая.

Я закрыла глаза, думая только об одном – чтобы удержаться на ногах.

«Ради бога, перестань, – уговаривала я себя, – ведь ты дважды была замужем. Нечего ломать комедию».

Я поднялась и подала ему руку. К моему большому удивлению, он не повел меня к бархатному дивану, а направился в дальний угол комнаты, где была небольшая дверь.

«Будь ты проклят, Джейми Фрэзер, – подумала я. – Будь ты проклят!»

* * *

Я стояла на пороге и щурилась. Мои размышления по поводу услышанной от Джейми церемонии одевания короля сменились полнейшим удивлением.