Джейми так громко расхохотался, что до смерти перепугал голубей в кустарнике. Они взлетели, возмущенно хлопая крыльями и разбрасывая мелкие серые перышки. Пушистая белая болонка, доселе спокойно сидевшая на руках своей хозяйки, тут же проснулась, вылетела из своего теплого гнездышка, словно пинг-понговый шарик, и пустилась вдогонку за голубями, оглашая окрестности бешеным лаем; вслед ей неслись не менее визгливые крики хозяйки.

— Не знаю, Саксоночка, — сказал Джейми, вытирая выступившие от смеха слезы. — Я только раз слышал, как один француз называл свой член Джорджем.

— Джордж! — повторила я так громко, что привлекла внимание проходившей мимо небольшой группки придворных. Один из них, невысокий, но очень подвижный субъект в эффектном черно-белом шелковом наряде, приостановился и низко поклонился мне, подметая землю у моих ног шляпой. Один глаз у него затек, на переносице краснел след от удара, но спутать его с кем-либо было невозможно.

— К вашим услугам, мадам, — сказал он.

Все бы ничего, если б не эти проклятые соловьи. В обеденном зале стояла страшная жара, было полно придворных и слуг, один из китовых усов моего корсета вылез и страшно колол в бок, стоило только поглубже вздохнуть, к тому же я страдала от новой напасти, сопровождавшей беременность, — через каждые несколько минут мне хотелось мочиться. Но я терпела. Было бы полнейшим неприличием встать из-за стола раньше короля, пусть даже это был самый непритязательный ленч по сравнению с пышными официальными приемами, устраиваемыми в Версале, — так мне, во всяком случае, дали понять. Обычный… Тоже довольно относительное понятие.

Да, действительно, подавали лишь три сорта пикулей со специями, а не восемь, как обычно. И один суп, не слишком густой прозрачный бульон. Оленина просто запеченная, а не на вертеле, рыба, вымоченная в вине, — кусочками, а не целиком, как заливное с креветками.

Впрочем, явно удрученный такой небывалой простотой, один из поваров расстарался и приготовил изумительную закуску — гнездышки, искусно сплетенные из полосок теста и украшенные веточками цветущей яблони. На конце каждой из веточек сидели по два соловья — ощипанные, поджаренные и фаршированные яблоком и корицей, а потом снова одетые в свои же перья. А в гнездышке находилось целое семейство птенцов с поджаренными, хрустящими на зубах крошечными крылышками и кожей, смазанной медом. Раскрытые клювики были набиты миндальной пастой.

После того, как блюдо торжественно обнесли вокруг стола, дабы каждый из гостей имел возможность восхититься этим произведением кулинарного искусства, причем сопровождалась эта церемония их восторженным ропотом, блюдо поставили перед королем, который, на секунду отвлекшись от беседы с мадам де ла Турель, схватил одно из гнездышек и сунул его в рот.

Хрум, хрум, с хрустом жевали челюсти короля. Словно завороженная следила я за каждым его глотком, и мне казалось, что это через мое горло проходят крошечные косточки. Коричневые от жира пальцы ухватили одного из птенцов…

Тут я сочла, что встать из-за стола прежде его величества — сущий пустяк по сравнению с тем, что может сейчас со мной произойти, вскочила и вылетела из зала.

Несколько минут спустя, поднявшись с колен среди кустарника в саду, я услыхала за спиной какой-то звук. Ожидая увидеть справедливо разгневанный взгляд садовника, я встретилась глазами с не менее разгневанным мужем.

— Черт подери, Клэр! Долго это будет еще продолжаться?! — воскликнул он.

— Наверное… да, — ответила я и в полном изнеможении присела на бортик декоративного фонтана. Руки у меня были влажные, и я вытерла их о юбку. — Думаешь, это я нарочно? — Голова кружилась, и я прикрыла глаза, стараясь не потерять равновесия и не свалиться в фонтан.

Внезапно я почувствовала на пояснице чью-то руку и полуприслонилась-полуупала в объятия мужа. Он присел рядом и обнял меня:

— О Господи! Прости, mo duinne! Тебе как, получше, а, Клэр?

Я немного отстранилась, чтоб видеть его лицо, и ответила с улыбкой:

— Я в порядке. Только голова немного кружится. — Протянув руку, я пыталась разгладить морщинку озабоченности, залегшую между бровей. Он улыбнулся, но морщинка не исчезла — тонкая вертикальная черточка между густыми песочного цвета изогнутыми бровями. Он окунул руку в фонтан и погладил меня по щеке. Должно быть, я была страшно бледна. — Прости, — добавила я, — но, честное слово, Джейми, я просто не могла удержаться.

Мокрая рука начала нежно и сильно поглаживать меня по шее. Мелкая водяная пыль, вылетающая из пасти дельфина с выпученными глазами, увлажняла волосы.

— О! И ты меня тоже прости, Саксоночка. Не обращай на мои слова внимания. Я не хотел обидеть тебя. А теперь, — он беспомощно взмахнул рукой, — чувствую себя просто тупоголовым кретином. Вижу, что тебе плохо, знаю, что сам виноват в том, что с тобой творится, а помочь ничем не могу. Вот и бешусь и рявкаю на тебя. Слышишь, Саксоночка, а почему бы тебе не послать меня к черту?

Я рассмеялась и смеялась так долго, что бока, стянутые тугим корсетом, заболели.

— Иди к черту, Джейми! — пролепетала я наконец, вытирая глаза. — Прямо в ад! «Да» и «нет» не говорите, черный-белый не берите! Ну что, доволен? Теперь тебе лучше?

— Ага, — ответил он, и лицо его просветлело. — Раз ты начала молоть всякую чепуху, значит, тебе получше. Тебе и вправду лучше, а, Саксоночка?

— Да, — ответила я. Выпрямилась и огляделась. Сады Версаля были открыты доступу публики, и по дорожкам и аллеям, странно контрастируя с придворными в разноцветных туалетах, прогуливались небольшие группки торговцев и мастеровых, радовавшихся теплой погоде.

Внезапно двери ближайшей террасы распахнулись, и в сад с веселым стрекотом высыпала целая толпа гостей. К ним тут же присоединились новые гости — они вышли из двух огромных карет, которые, как я заметила, тут же укатили к конюшням.

Это была большая группа мужчин и женщин, одетых, в отличие от придворных, довольно скромно. Однако внимание мое привлекла скорее не их внешность, но речь. Когда несколько человек болтают по-французски, издали звуки их речи напоминают кряканье уток или же перекличку гусей с характерным носовым прононсом. Английская же речь более плавная, медленная, без резких подъемов и спадов интонации. Доносящаяся издали, когда неразличимы отдельные голоса, она напоминает монотонный хрипловатый, но дружелюбный лай сторожевой собаки. И вот общий звуковой эффект, создаваемый этой группой, направлявшейся прямо к нам, был следующий: гогот гусей, которых гонит на базар стая собак.

Итак, хоть и с запозданием, гости из Англии все же прибыли. И несомненно их вежливо провели сначала в сад, пока прислуга на кухне торопливо готовит для них новый обед и накрывает стол побольше.

Я с любопытством взирала на эту группу. Герцога Сандрингемского я, разумеется, знала: мы встречались с ним в Шотландии, в замке Леох. Его фигуру с бочкообразной грудью можно было различить издали, он бодро вышагивал рядом с Людовиком — модный парик слегка сдвинут набок, весь вежливое внимание.

Большинство из его сопровождавших были иностранцами, хотя мне показалось, что изысканно одетая дама средних лет есть не кто иная, как герцогиня Клейморская, которую, насколько мне было известно, ожидали во дворце. Ради этого случая даже доставили из загородного дома королеву, которая обычно проводила дни там, предоставленная самой себе. Она разговаривала с почетной гостьей, нежное ее лицо раскраснелось от волнения — еще бы, для нее этот выход в свет целое событие!

Затем внимание мое привлекла молоденькая девушка, идущая следом за герцогиней. Довольно просто одетая, она тем не менее отличалась такой поразительной красотой, что резко выделялась в любой толпе. Небольшого роста, с хрупкой, однако не лишенной приятной округлости фигуркой, с темными блестящими ненапудренными волосами и поразительно белой кожей. Щеки горели румянцем, отчего лицо ее напоминало лепесток цветка.

Цвет ее лица напомнил мне о платье, которое некогда, в те, прежние времена, являлось любимым — легкое хлопковое платье с красными маками на светлом фоне. При мысли о нем вдруг с такой остротой вспомнился родной дом и прежняя жизнь, что я ухватилась за край мраморной скамьи, а глаза защипало от слез. Наверное, причиной тому этот беглый, так знакомо звучащий английский, которого я не слышала за долгие месяцы скитаний по Шотландии, да и во Франции, разумеется, тоже. От этих визитеров пахло родным домом.

И тут я увидела его. Вся кровь отхлынула у меня от лица, пока глаза недоверчиво обегали точеные линии черепа с гладкой прической из темных волос, так резко выделявшейся на фоне напудренных париков. Казалось, в голове у меня тревожно зазвенел колокольчик, звон все разрастался и превратился в вой сирены, пока я боролась с собой, отказываясь верить тому, что вижу. Такая знакомая линия носа… Фрэнк, прошептала я себе, и все тело радостно подалось навстречу. Нет, не Фрэнк, секунду спустя сказал внутренний голос, доносящий из более рациональной и трезвой части сознания, и я застыла, укротив свой порыв и глядя на такую знакомую, слегка изогнутую в улыбке линию рта. Стояла и твердила про себя: «Нет, это не Фрэнк», и ноги у меня словно онемели. А затем при виде высокого лба и надменного поворота головы меня вдруг охватила паника и заставила сжаться желудок и кулаки. Нет, это невероятно, просто невозможно. Это не может быть Фрэнк… А если нет, то тогда… тогда это не кто иной, как он…

— Джек Рэндолл. — Это был не мой голос. Это произнес Джейми каким-то странно спокойным, отвлеченным тоном. Мое поведение озадачило его и заставило взглянуть туда же, куда смотрела и я. И увидеть то, что видела я.

Он не двинулся с места. И даже охваченная паникой, я успела заметить, что он как будто и не дышал. Я смутно осознавала, как оказавшийся поблизости слуга с недоумением взирает снизу вверх на огромную, словно башня, фигуру шотландского воина, молчаливого и неподвижного, как статуя Марса. Вся моя тревога сосредоточилась на Джейми.

Он застыл. Как лев, слившийся с травой прерий, с горящими, немигающими, словно солнце глазами, готовыми сжечь все вокруг, и лишь в глубине этих глаз угадывалось какое-то едва уловимое движение — пресловутое мерцание зрачка кошки, вышедшей на охоту, легкое подрагивание кончика хвоста перед тем, как кинуться убивать.

Обнажить оружие в присутствии короля означало смерть. Муртаг находился где-то в другом конце парка и ничем не мог помочь. Рэндолл был уже в двух шагах. Его можно было достать шпагой. Я положила руку на плечо Джейми. Твердое и напряженное, как сталь шпаги. В глазах у меня помутилось.

— Джейми!.. — пролепетала я. — Джейми… — И потеряла сознание.

Глава 10

ДАМА С РОСКОШНО ВЬЮЩИМИСЯ КАШТАНОВЫМИ ВОЛОСАМИ

Я выплыла из мерцающего желтоватого тумана, состоявшего из пыли, солнечного света и осколков воспоминаний, чувствуя, что совершенно потеряна во времени и пространстве.

Надо мной склонился Фрэнк, лицо его было искажено тревогой. Он держал меня за руку. Нет, это не он. Это я держалась за чью-то руку, куда более крупную, чем у Фрэнка, пальцы мои ощущали жесткие волоски на запястье. Руки у Фрэнка были гладкие, точно у девушки.

— Как ты? — Голос Фрэнка, мягкий, интеллигентный.

— Клэр! — Голос куда более грубый и низкий, он вовсе не был голосом Фрэнка. И уж совсем не интеллигентный. И еще он был полон тревоги.

— Джейми… — Наконец-то я подобрала имя, соответствующее мысленному образу, к которому стремилась всей душой. — Джейми! Не надо!.. — Я села, дико озираясь по сторонам. Меня окружали любопытные лица придворных и среди них — лицо его величества. Склонившись, он разглядывал меня с сочувствием и интересом.

Двое людей стояли рядом на коленях, в пыли. Справа Джейми — глаза испуганно расширены, лицо бледное, точно цветок боярышника над головой. А слева…

— Вы в порядке, мадам? — Светло-карие, слегка встревоженные глаза, вопросительно изогнутые над ними тонкие черные брови. Нет, конечно, это не Фрэнк. И не Джонатан Рэндолл… Этот человек моложе капитана лет на десять, он почти одного возраста со мной. Лицо бледное, гладкое. Такой же четко очерченный рот, но в линиях его не угадывается жестокости.

— Вы… — прохрипела я, отстраняясь от него как можно дальше. — Вы…

— Александр Рэндолл, эсквайр, мадам, — быстро ответил он и вскинул руку, словно хотел дотронуться до шляпы, которой на голове у него не было. — Кажется, мы с вами прежде не встречались? — В голосе его звучало сомнение.

— Я… э-э… нет, не встречались, — ответила я и откинулась на руки Джейми. Они все еще были твердыми как железо, однако рука, сжимавшая мою, слегка дрожала, и я спрятала ее в складки платья, чтоб остальные не заметили.

— Довольно необычный способ знакомства, миссис… о нет, леди Брох Туарах, не так ли? — Высокий пронзительный голос привлек мое внимание, и я, подняв голову, увидела над собой румяное и нежное, как у херувима, лицо герцога Сандрингема, он с любопытством выглядывал из-за спин графа де Савиньи и герцога Орлеанского. Затем он протолкнулся поближе и протянул мне руку — помочь подняться. Держа мою вспотевшую ладонь в своей, он кивком указал на Александра Рэндолла, эсквайра, тот, растерянно хмурясь, наблюдал за этой сценой. — Мистер Рэндолл служит у меня секретарем, леди Брох Туарах. Получить духовный сан — дело, конечно, почтенное, но слугам господним платят так скудно, не правда ли, Алекс? — Молодой человек слегка покраснел, однако вежливо кивнул, признавая правоту своего нанимателя. Только тут я заметила строгое черное платье с высоким белым воротником, что свидетельствовало о принадлежности мистера Рэндолла к низшему духовному рангу.