— Ну, мне предложили, вернее, навязали, чуть ли не силой. Одна дама, с которой я случайно встретился вчера…

— Случайно не та ли самая дама, которая укусила тебя за ляжку?

Он опустил глаза и задумчиво потер место укуса:

— Гм, нет… Эту даму не волновали столь большие цифры. Думаю, она бы удовлетворилась одной шестеркой.

— Джейми, — начала я, нервно притопывая ногой, — где ты был всю ночь?

Зачерпнув воды из ванной, он плеснул ее в лицо, струйки сбегали вниз, по покрытой рыжеватыми волосками груди.

— М-м-м… — пробормотал он, — дай-ка вспомнить… Сначала ужин в таверне. Там мы встретили Гленгэрри и Мильфлера. — Месье Мильфлер был парижским банкиром, а Гленгэрри, один из молодых якобитов, — членом клана Макдоннеллов. По словам Джейми, он лишь наезжал в Париж время от времени и его часто видели в компании с Карлом. — А после ужина отправились играть в карты к герцогу де Кастеллоти.

— Ну а потом?

— Еще одна таверна. И еще одна. И наконец, заведение, которое тоже можно было бы считать таверной, если бы не приятное добавление в лице нескольких дамочек весьма занимательной внешности и разнообразных талантов.

— Ах вот как, талантов? — заметила я, покосившись на отметину на ноге.

— Бог ты мой, да они занимаются этим прямо на людях! — сказал он и брезгливо передернулся при одном только воспоминании. — А две из них — так прямо на столе! Между седлом барашка и вареной картошкой. Прямо в айвовом желе.

— Бог мой! — ахнула вернувшаяся горничная и, подлив в ванну горячей воды, перекрестилась.

— А ты помалкивай! — огрызнулась я и снова обратилась к мужу: — Ну и что же дальше?

А дальше события приняли довольно обыденный в подобных случаях оборот, хотя и свершались они прямо на глазах у публики. Щадя чувства Маргериты, Джейми дождался, пока она не выйдет из комнаты за новой порцией горячей воды.

— И тогда Кастеллоти взял толстуху с рыжими волосами и еще одну, маленькую блондинку, отвел их в уголок и…

— Ну а ты что делал все это время? — перебила я это захватывающее повествование.

— Наблюдал, — ответил он, словно сам себе удивляясь. — Все это было не слишком прилично, конечно, но чего еще ожидать, в подобных-то обстоятельствах…

Пока он рассказывал, я пошарила в его кожаной сумке и выудила оттуда не только маленький кошелек, но и толстое металлическое кольцо, украшенное гербом. С любопытством нацепила на палец — оно оказалось слишком широким и болталось на нем, как обруч на палочке.

— А это чье? — спросила я. — Похоже на герб герцога Кастеллоти, но у владельца его пальцы, должно быть, толстые, как сосиски… — Кастеллоти же, по описанию Джейми, походил на бледный и сморщенный стручок итальянской фасоли, с личиком худеньким и изможденным, точно у больного ребенка. Только подумать, айвовый соус!..

Я подняла глаза и увидела, что Джейми покраснел — от пупка до корней волос.

— Э-э… — проблеял он, с повышенным интересом разглядывая пятно грязи на колене. — Оно вообще-то не для… пальца предназначено.

— Тогда за… О!.. — Я взирала на кольцо уже совершенно завороженная. — Бог ты мой! Я слыхала о подобных вещах, но…

— Слыхала?! — Джейми был совершенно шокирован.

— Да, но не видела. А тебе оно подходит? — И я протянула руку, примерить. Он инстинктивно прижал ладони к причинному месту.

Тут появившаяся с водой Маргерита поспешила заверить его:

— Не беспокойтесь, монсеньор. Я уже видела такое.

Переводя взгляд с меня на служанку, он подтянул килт повыше.

— Стоило весь вечер отбиваться и защищать свою добродетель, — с горечью заметил он, — чтоб поутру, вернувшись домой, выслушивать все эти комментарии.

— Так, значит, ты защищал свою добродетель? — Я перекидывала кольцо с ладони на ладонь, придерживая указательными пальцами. — А это что, подарок? Или же ты взял его напрокат?

— Подарок. И не стоит больше об этом, Саксоночка. — Он поморщился. — Наводит на неприятные воспоминания.

— Ах, ну да, конечно! — Я не спускала с него глаз. — Кстати, о воспоминаниях…

— Ну сколько же можно! — взмолился он. — Неужели ты думаешь, что я способен на такое? Я, женатый мужчина!..

— А разве месье Мильфлер не женат?

— Не только женат, имеет двух любовниц, — ответил Джейми. — Но он француз, а это меняет дело…

— Но герцог Кастеллоти вроде бы не француз. Он итальянец…

— Да, но он герцог. И это тоже меняет дело.

— Вот как? Интересно, какого мнения придерживается на этот счет герцогиня?

— Думаю, там все в порядке. Герцог сам рассказывал, что жена его многому научила. А что, ванна еще не готова?

Поплотнее завернувшись в одеяло, он слез с кровати, подошел к ванной, над которой поднимался пар, и ступил в воду. Затем скинул одеяло и быстро присел. Но, видно, недостаточно быстро.

— Ну и громадина! — воскликнула горничная и перекрестилась.

— Хватит, — строго заметила я. — Большое спасибо.

Она опустила глаза, залилась краской и выскользнула из комнаты.

Как только дверь за ней затворилась, Джейми расслабился. По мере того как он все глубже погружался в горячую воду, на лице его отражалось полное блаженство, а обычно бледная кожа покраснела. Глаза были закрыты, на высоких скулах и вокруг глаз выступили и заблестели мелкие капельки пота.

— Мыло… — пробормотал он и с надеждой приоткрыл один глаз.

— Да, конечно. — Я протянула ему кусок мыла, затем присела на табуретку рядом с ванной. И стала наблюдать, как он тщательно намыливает и трет тело, затем подала ему кусок пемзы, которым он принялся скоблить ступни и локти.

— Джейми… — вымолвила я наконец.

— Ау?

— Мне не хотелось бы спорить о методах, — осторожно начала я, — и потом, мы с самого начала договорились, что ты можешь чувствовать себя свободным, относительно, конечно, однако… Неужели тебе действительно пришлось…

— Пришлось что, Саксоночка? — Он перестал мыться и выжидательно смотрел на меня, склонив голову набок.

— Ну… пришлось… это… — Я чувствовала, что тоже краснею, хотя горячая вода была здесь ни при чем.

Из воды вынырнула большая рука и опустилась мне на плечо. Пар, исходящий от нее, прожигал тонкую ткань рубашки.

— Саксоночка, — начал он, — неужели ты всерьез думаешь, что я мог…

— Ах, ну ладно, оставим это!.. — сказала я, однако не успела отвести глаз от отметины на бедре. Он рассмеялся, хоть смех получился и не слишком веселый.

— Да, маловато в тебе веры! — с горечью заметил он.

Я отстранилась, избегая его прикосновения.

— Знаешь ли, — сказала я, — когда муж является домой утром весь в укусах и царапинах, воняет духами и не отрицает, что провел всю ночь в публичном доме…

— И откровенно рассказывает жене, что он только смотрел и не действовал… — подхватил он.

— Ты хочешь сказать, что все эти отметины возникли сами по себе, от одних лишь наблюдений?! — огрызнулась я, затем поджала губы. Я понимала, что выгляжу сейчас обыкновенной ревнивицей, но мне было наплевать. Некогда я поклялась себе воспринимать все спокойно и с достоинством, как подобает настоящей светской даме, и всегда верить Джейми. И потом, разве можно приготовить омлет, не разбив яиц? Пусть даже там что-то и было…

Я расправила клочок влажной ткани на рукаве, чувствуя, как сквозь шелк проникает холод, затем взяла себя в руки и продолжила, стараясь говорить как можно более спокойным тоном:

— Или же эти шрамы — свидетельство сражения, в котором ты одержал победу, защищая свою честь и невинность? — Однако спокойный тон не получился. Следовало признать, что голос мой звучал визгливо и истерично. Ладно, тоже наплевать…

В толковании интонаций Джейми был далеко не промах. Он сощурил на меня глаза и уже приготовился было ответить. Набрал в грудь воздуха, затем, видно, передумал и отделался лаконичным:

— Да… — Пошарив в ванной, выудил кусочек мыла и протянул мне. — Не поможешь помыть мне голову? В карете его светлость вырвало прямо на меня, кажется, я весь до сих пор так и воняю…

Секунду я колебалась, затем приняла эту «оливковую ветвь».

Под густыми намыленными волосами прощупывался крутой изгиб черепа и длинный шрам, сбегавший от макушки к шее. Я крепко впилась пальцами ему в загривок и почувствовала, как весь он расслабился.

Мыльные пузырьки стекали по мокрым блестящим плечам, пальцы мои скользили следом, поглаживая и растирая кожу.

Он действительно очень большой, подумала я. Находясь с ним рядом, я порой как-то забывала об этом, но лишь до того момента, пока вдруг не видела издали, как он возвышается над целой группой мужчин, и меня всякий раз заново поражала грация и сила, исходящие от этой мощной фигуры. Теперь же он сидел скорчившись, подогнув колени чуть ли не к самому подбородку и упираясь плечами в края ванной. Он слегка наклонился вперед, и взору открылись эти ужасные шрамы на спине. Толстые красные рубцы, рождественский подарок Джека Рэндол-ла, они легли поверх тонких белых линий, следов предшествующей порки.

Я нежно касалась шрамов, и сердце мое сжималось от жалости. Я видела эти раны, когда они были еще свежими, видела его, доведенного почти до безумия, пытками и унижениями. Но я вылечила его, а он со всей отвагой, присущей его благородному сердцу, сражался за то, чтоб снова стать самим собой, вернуться ко мне… Растроганная всеми этими воспоминаниями, я убрала хвостик мокрых волос с шеи и наклонилась поцеловать.

И тут же отпрянула. Он почувствовал резкость моего движения и поднял голову.

— Что такое, Саксоночка? — разнеженно спросил он, голос звучал низко и приглушенно.

— Ничего — ответила я, не сводя глаз с темно-красных отметин на шее. Наши сестры из больницы в Пемброуке скрывали их, игриво повязывая вокруг шеи шарфики, когда поутру являлись на работу после свиданий с солдатами с военной базы, находившейся поблизости. Но мне всегда казалось, что истинной их целью было продемонстрировать свои успехи, а вовсе не скрыть следы поцелуев.

— Нет, ничего особенного, — снова сказала я и потянулась за кувшином. Он стоял на подоконнике и был на ощупь ледяным. Я взяла кувшин и вылила все его содержимое Джейми на голову.

И тут же приподняла подол шелковой ночной рубашки — увернуться от волны, выплеснувшейся из ванной. Он весь дрожал и был слишком потрясен, чтобы вымолвить что-то членораздельное. Я только видела, как он шевелит губами.

— Так, значит, только смотрел? — холодно спросила я. — Или все же урвал капельку удовольствия, бедняжка?

Джейми с такой силой опустился в ванну, что вода так и хлестнула через края на каменный пол.

— Что ты хочешь услышать от меня, Саксоночка? — спросил он. — Что я хотел их? Да, хотел! Так, что яйца ныли! Так, что меня тошнило при одной лишь мысли о том, что мужчина может дотронуться до любой из этих шлюх!

Он откинул со лба пряди мокрых волос и гневно сверкнул глазами.

— Это ты хотела бы услышать?! Теперь довольна?

— Не совсем, — ответила я. Лицо у меня горело, и я прижалась щекой к холодному оконному стеклу, впившись пальцами в подоконник.

— По-твоему, выходит, что смотреть на женщину с вожделением — уже значит совершать с ней прелюбодеяние, так?

— А по-твоему, нет?

— Нет, — коротко ответил он. — Я не совершал. А что бы ты сделала, Саксоночка, если б узнала, что я лег с шлюхой? Влепила бы мне пощечину? Выгнала бы из спальни? Не пускала бы меня в кровать?

Я обернулась.

— Я бы тебя убила… — тихо произнесла я сквозь зубы.

Брови его удивленно взлетели вверх, рот недоверчиво приоткрылся.

— Убила бы? Меня?! Господи!.. Если б я застал тебя с другим мужчиной, то убил бы его, а не тебя. — Уголок рта у него нервно дернулся. — Так что учти, — продолжил он после паузы, — от этого твоего поступка я тоже был бы не в восторге, но убил бы его, не тебя.

— Типично мужской подход, — заметила я. — Всегда мимо цели.

Он насмешливо фыркнул:

— Мимо цели, говоришь? Выходит, ты мне не веришь, ждешь, чтоб я доказал, что не ложился ни с кем в течение последних часов? — Он выпрямился во весь рост, вода струями стекала с длинных ног. Свет, проникающий из окна, зажег красновато-золотистые искры в волосах на груди, от кожи поднимался пар. Он напоминал только что отлитую из золота статую. Я торопливо отвела глаза.

— Ха! — иронически воскликнула я, вкладывая в это междометие как можно больше иронии.

— Вода горячая, — прозаически заметил он, выходя из ванной. — Не беспокойся, все это сущие пустяки.

— Это ты так думаешь, — возразила я.

Он покраснел еще больше, руки сжались в кулаки.

— Ты что, окончательно разум потеряла, а?! — воскликнул он. — Боже, если б ты только знала, что за ночь это была! Сплошное отвращение и мерзость. Да еще мои спутники подливали масла в огонь, твердя, что я веду себя не по-мужски. И вот являюсь домой, а здесь уже ты донимаешь и мучишь меня, обвиняя в измене!

Он стал озираться, затем увидел свою одежду, брошенную на пол возле постели, и потянулся за ней.