— Нет, мадам, — сухо произнес он. — Но принимая во внимание некоторые обстоятельства… — Тяжелые веки на мгновение скрыли глаза, но он не отпустил моей руки. — Я слышал, ваш муж проявляет участие к делам моего кузена.

— Ваше величество хорошо информированы, — вежливо заметила я. — Но коль скоро это так, да будет вам известно, что мой муж не поддерживает притязаний Стюартов на шотландский трон.

Я была уверена, что именно это он и хотел услышать. Потому что он улыбнулся, поднес мою руку к губам и поцеловал.

— Правда? — спросил он. — А я слышал… весьма противоречивые истории о вашем муже.

Я глубоко вздохнула и едва удержалась, чтобы не выдернуть руку.

— Все эти слухи связаны с бизнесом, — старалась я говорить как можно естественнее. — Кузен моего мужа Джаред Фрэзер — общепризнанный якобит. Мой муж не может всенародно объявить о своих истинных взглядах, так как связан с Джаредом деловыми узами. — Заметив, что тень сомнения, появившаяся было на лице короля, начинает исчезать, я воодушевилась и продолжала уже более уверенным тоном: — Спросите месье Дю-верни. Он хорошо осведомлен об истинных симпатиях моего мужа.

— Я уже спрашивал. — Людовик выдержал долгую паузу, рассматривая свои толстые, короткие пальцы, выписывающие узоры на моей ладони. — Какая белоснежная, — бормотал он. — Какая прекрасная. Мне кажется, что я вижу, как кровь бежит под этой нежной кожей.

Наконец он отпустил мою руку и стал разглядывать меня оценивающим оком. Я отлично умею читать по лицу, но лицо короля Людовика в эту минуту было совершенно непроницаемым. И неудивительно — ведь он стал королем в возрасте пяти лет. Привычка прятать свои чувства стала неотъемлемым свойством его натуры, таким же обязательным, как бурбонский нос или сонные карие глаза. Эта мысль пробудила другие, и у меня засосало под ложечкой. Ведь он король. Парижане не будут восставать еще лет сорок или около того, и все это время он будет пользоваться во Франции абсолютной властью. Одного его слова достаточно, чтобы казнить Джейми или — помиловать. Он может и со мной поступить как угодно. Один кивок его головы — и сундуки с золотом Франции откроются, чтобы вознести Карла Стюарта на трон Шотландии.

Он король и волен поступать, как ему заблагорассудится. Я следила за выражением его темных глаз, в которых читалось тягостное раздумье, и с волнением и страхом ждала, какое решение ему заблагорассудится принять.

— Послушайте меня, моя дорогая мадам, если я выполню вашу просьбу и освобожу вашего мужа… — Он снова окунулся в задумчивость.

— Я слушаю…

— Ему придется покинуть Францию, — сказал Луи, предостерегающе подняв одну бровь. — Только на этом условии он может быть освобожден, — Сердце мое сильно забилось, и я чуть не разразилась слезами. Так вот чего они хотят — выдворить Джейми из Франции.

— Но… ведь он изгнан из Шотландии.

— Полагаю, — продолжал король, — что этот вопрос удастся как-нибудь решить.

Я помедлила, но у меня не было выбора, и я согласилась.

— Вот и прекрасно, — кивнул король с довольным видом.

Затем его взгляд снова обратился ко мне, задержавшись на лице, скользнул вниз по шее, груди…

— Я желал бы в ответ попросить вас об одной услуге, мадам, — мягко произнес он.

На секунду наши глаза встретились, и я кивнула:

— Я в полном распоряжении вашего величества.

— О! — Он поднялся и движением плеч сбросил халат, небрежно кинув его на спинку стула, улыбнулся и протянул мне руку. — Идемте же со мной, дорогая.

Я закрыла глаза, думая только об одном — чтобы удержаться на ногах. «Ради Бога, перестань, — уговаривала я себя, — ведь ты дважды была замужем. Нечего ломать комедию».

Я поднялась и подала ему руку. К моему большому удивлению, он не повел меня к бархатному дивану, а направился в дальний угол комнаты, где была небольшая дверь.

«Будь ты проклят, Джейми Фрэзер, — подумала я. — Будь ты проклят!»

Я стояла на пороге и щурилась. Мои размышления по поводу услышанной от Джейми церемонии одевания короля сменились полнейшим удивлением.

В комнате было абсолютно темно, смутный свет излучали лишь коричневые масляные светильники в углублениях стен. Комната имела круглую форму, равно как и расположенный в центре стол. В темной полированной столешнице отражалось мерцание светильников. За столом сидели люди, в темноте походившие на бесформенные тени горбунов. При моем появлении они загомонили, но при виде ступавшего следом короля сразу же затихли.

По мере того как мои глаза привыкли к темноте, с чувством глубокого потрясения я поняла, что головы людей, сидящих за столом, скрыты капюшонами. Человек, сидящий ближе других к двери, повернулся ко мне, и я заметила, как блеснули его глаза в прорезях капюшона. Мне показалось, что я попала на сборище палачей.

Совершенно ясно, что они собрались здесь ради меня. Что им нужно от меня?

В моем сознании возникали картины, навеянные рассказами Раймона и Маргариты об оккультных церемониях — принесении в жертву младенцев и прочих сатанинских ритуалах.

— Мы слышали о вашем великом мастерстве, мадам, и о вашей… репутации. — Людовик улыбался, но казалось, отнюдь не был убежден в моих способностях. — Мы были бы весьма обязаны вам, дорогая мадам, если бы вы продемонстрировали нам свои необычные способности сегодня вечером.

Я кивнула. «Обязаны мне?» Прекрасно. Я очень хотела бы, чтобы он был чем-то обязан мне. Чего именно он желал? Слуга поставил на стол большую свечу и зажег ее. Свеча была украшена знаками, похожими на те, что я видела в комнате мистера Раймона.

— Пожалуйте сюда, мадам. — Король, поддерживая меня под локоть, повел к столу. Свеча разгорелась сильнее, и я смогла различить фигуры двух мужчин, молча стоявших среди мерцающих теней. Я вздрогнула при виде их, а рука короля крепко сжала мой локоть.

Это были граф Сент-Жермен и мистер Раймон. Они стояли рядом на расстоянии шести футов от стола. Раймон не подавал вида, что знаком со мной. Он стоял спокойно, лишь время от времени поводя вокруг темными лягушачьими глазами.

Граф увидел меня, его глаза расширились от удивления, и он, как мне показалось, злобно уставился на меня. Он был одет, как всегда, великолепно и, как всегда, во все белое. Камзол из белого плотного атласа и кремовые бриджи. Ворот и манжеты расшиты жемчугом, сверкающим в тусклом свете светильников. Но если не принимать во внимание портняжное искусство, можно было сказать, что граф выглядит неважно: лицо напряженное, кружева, украшающие его одежду, поникли, а ворот взмок от пота. Раймон же, напротив, выглядел спокойным, он стоял, спрятав руки в широкие рукава своей потертой сутаны, широкое, плоское лицо было невозмутимо.

— Эти два человека обвиняются, мадам, — произнес Людовик, указывая на Раймона и графа. — Они обвиняются в чародействе, колдовстве, использовании разумных знаний в колдовских целях. — Голос короля был холодным и угрюмым. — Такие занятия процветали во времена правления моего деда. Но мы не потерпим подобной дикости.

Король указал перстом на одну из фигур в колпаках, перед которой на столе лежала стопка бумаг.

— Читайте обвинение, — приказал он.

Человек в колпаке покорно поднялся с места и начал читать бесстрастным, угрюмым голосом:

— Обвиняются в содомии, убиении невинных, профанации священных ритуалов церковной службы и осквернении святого алтаря.

У меня мелькнула догадка: то, что проделал со мной в «Обители ангелов» мистер Раймон, благополучно меня исцелив, при желании вполне можно квалифицировать именно как осквернение священных установлений, и порадовалась, что никто этого не видел.

Я услышала имя Карафура и подавила внезапно охватившее меня волнение. Что же говорил по этому поводу пастор Лоран? Колдун Карафур был сожжен в Париже всего лишь двадцать лет назад за совершение тех самых обрядов, о которых речь шла сейчас, — «за то, что был связан с демонами и злыми силами тьмы, за то, что насылал на людей болезни и смерть». Я бросила быстрый взгляд на графа, но лицо его оставалось непроницаемым, губы плотно сжаты.

Раймон держался совершенно спокойно, серебристые пряди волос ниспадали на плечи, казалось, что он слушает не приговор, а нечто совершенно иное, скажем пение дрозда в кустах. Я видела каббалистические знаки, изображенные на стенах его кабинета, но никак не могла ассоциировать этого человека, практикующего лекаря и аптекаря, со списком прочитанных здесь злодейств.

Наконец чтение обвинительного акта было завершено. Человек в колпаке по знаку короля сел.

— Было проведено тщательное расследование, — сказал король, обращаясь ко мне. — Собрано множество доказательств, опрошены свидетели, и стало ясно, — он бросил холодный взгляд в сторону обвиняемых, — что эти двое занимались изучением древних философов и прорицанием, основываясь на положении небесных тел. И все же… — Он пожал плечами. — Сами по себе эти действия еще не являются преступлением. Мне объяснили, что они не противоречат учению церкви. Даже благословенный Святой Августин пытался проникнуть в тайны астрологии.

Я смутно припомнила, что Святой Августин действительно интересовался астрологией, но затем отверг это занятие как ненужную трату времени. Я сомневалась, что Людовик читал «Исповедь» Августина, но этот аргумент несомненно говорил не в пользу обвинения; изучение движения небесных тел несомненно выглядело вполне невинным занятием по сравнению с приношением в жертву младенцев некоей, не обозначенной четко содомией. Я невольно задавалась вопросом: зачем я нахожусь здесь? Неужели кто-нибудь видел меня с мистером Раймоном в «Обители ангелов»?

— Мы не против знаний и мудрости, — продолжал между тем король назидательным тоном. — Из книг древних философов можно многое почерпнуть, если читать их с добрыми намерениями. Но не для кого не секрет, что наряду с пользой по ним можно научиться и злу. Почерпнутая в них мудрость может быть обращена на достижения высот власти и богатства. — Он вновь бросил взгляд в сторону обвиняемых, как бы намереваясь решить, кто из них более заслуживает такого обвинения. С графа по-прежнему пот лил градом. Его белая шелковая рубашка окончательно промокла.

— Нет, ваше величество, — сказал он, отбросив назад свои темные волосы и устремив горящий взгляд на мистера Раймона. — Это вернб, в мире существуют темные силы. Они проникают всюду. Но эти злые силы никогда не найдут поддержки в среде преданных вашему величеству людей. — И как бы в подтверждение своих слов он ударил себя в грудь. — Вам следует искать тех, кто пользуется знаниями в своих корыстных целях, среди придворных. — Он конкретно никого не обвинял, но взгляд его был устремлен на Раймона.

Король остался безучастным к горячей речи графа.

— Такая мерзость процветала во времена правления моего деда, — мягко заметил он. — Но мы искоренили ее, исключив всякие предпосылки для возникновения подобного зла. Чародеи, колдуны, те, кто извращает учение церкви… Мы не потерпим, чтобы они вновь появились. Итак, — он оперся обеими руками о стол и выпрямился, — у нас здесь находится свидетель. Бескорыстный судья с чистой душой, — произнес он, указывая на меня. — Белая Леди. Белая Дама не может лгать. Она видит сердце и душу человека и может безошибочно отделить правду от лжи. Она может сделать так, что правда послужит спасению или уничтожению.

Атмосфера нереальности происходящего мгновенно рассеялась. Легкое опьянение прошло, и я была трезва как никогда. Я открыла было рот, но тут же закрыла, осознав, что, в сущности, мне нечего сказать.

Меня пронзил страх и затаился, свернувшись в клубок у меня в желудке, когда король объявил о своем намерении. На полу будут начерчены две пентаграммы. На каждую из них должен будет ступить подозреваемый в колдовстве и рассказать Белой Леди о своих поступках и их мотивах. А она определит, правду ли они говорят.

— Господи Иисусе, — шептала я.

— Месье граф, прошу сюда. — Король жестом указал на первую пентаграмму, начерченную мелом на ковре. Только король мог позволить себе столь пренебрежительный тон с представителем знатного рода.

Граф, проходя совсем близко мимо меня, зловеще шепнул:

— Берегитесь, мадам, я работаю не один. — Он занял указанное ему место, повернулся ко мне лицом и отвесил иронический поклон.

Ситуация была ясна. Я обвиняю его, и его сторонники отрезают мне соски и сжигают склады Джареда. Я провела сухим языком по губам, проклиная Людовика. Почему он просто не воспользовался моим телом?

Раймон осторожно ступил на указанную ему пентаграмму и почтительно кивнул мне. Его круглые черные глаза оставались бесстрастными. Я не представляла себе, что делать дальше. Король велел мне стать напротив него, между двумя пентаграммами. Человек в капюшоне подошел к королю и стал за его спиной, а за ним — целая толпа со скрытыми капюшонами лицами. Воцарилась мертвая тишина. Копоть от свечей поднималась к расписанному золотом потолку. Все взоры были устремлены на меня. Наконец стряхнув с себя оцепенение, я повернулась к графу и кивнула: