Сколько он сидел там, пристроившись, как птица, на ветке плюща на уровне второго этажа? Я не осмеливалась подать ему хоть какой-нибудь знак. Единственное, что я могла сделать, это с безразличным видом уставиться в пространство как раз выше плеча герцога.

Герцог с интересом рассматривал меня.

— В самом деле? И конечно, не Герстман? Мне не следовало думать, что у него такой изобретательный ум.

— Так вы считаете, что это я? Польщена, — сказала я, сердито уткнув нос в пионы.

Фигура, маячившая за окном, освободила одну руку, оставшись висеть на другой. Лишенный сарацинами языка, он пользовался вместо него пальцами. Уставившись на меня, он осторожно указал пальцем сначала на меня, затем на себя, потом указал в сторону. При этом широкая ладонь и первые два пальца превратились в пару бегущих ног, устремившихся на восток. После этого он коротко кивнул, в приветственном салюте сжал пальцы в кулак и исчез. Я расслабилась, слегка дрожа от волнения, и с облегчением вздохнула.

— Значит, вы якобит, не так ли? — спросила я.

— Необязательно, — добродушно ответил герцог. — Вопрос в том, моя дорогая, кто вы. — Совершенно бессознательно он снял парик и почесал лысую голову, прежде чем снова его надеть. — Когда вы были в Париже, то пытались воспрепятствовать попыткам восстановить на троне короля Джеймса. Потерпев неудачу, вы и ваш муж стали ярыми сторонниками его высочества. Почему? — В маленьких голубых глазках не было ничего, кроме легкого любопытства, но убить-то меня пытались не из-за этого легкого любопытства.

Сейчас, узнав, кем был мой хозяин, я изо всех сил старалась вспомнить, что Фрэнк и его преподобие мистер Уэйкфилд говорили о нем. Был ли он якобитом? Насколько я могла вспомнить из истории — относительно Фрэнка и его преподобия Уэйкфилда, — точных данных об этом не было. Не было их и у меня.

— Не думаю, что я вам скажу, — медленно произнесла я.

Одна светлая бровь удивленно приподнялась, герцог вытащил из кармана маленькую покрытую эмалью коробочку, открыл ее и взял оттуда щепотку табака.

— А вы уверены, что это разумно, моя дорогая? Вы ведь понимаете, Дантон еще рядом.

— Дантон и пальцем-то до меня не дотронется, — резко сказала я. — И вы тоже. По той же самой причине, — быстро добавила я, видя, что он открыл рот. — Если вам так хочется знать, на чьей я стороне, вы не убьете меня, пока не узнаете об этом, не так ли?

Герцог втянул в себя понюшку табаку и тяжело закашлялся, барабаня по расшитой на груди жилетке. Я выпрямилась и холодно уставилась на кончик своего носа, пока он чихал и откашливался.

— Вы пытаетесь запугать меня, рассказывая все эти вещи, но ничего у вас не выйдет, — сказала я с большей уверенностью, чем испытывала ее на самом деле.

Сандрингем осторожно приложил платок к слезящимся глазам, глубоко вздохнул и, уставившись на меня, выпустил воздух сквозь полные поджатые губы.

— Ну что ж, очень хорошо, — совершенно спокойно сказал он. — Думаю, мои люди уже подготовили вашу комнату. Я позвоню служанке, чтобы она проводила вас.

Должно быть, у меня был довольно тупой вид, потому что, с трудом поднимаясь с кресла, он насмешливо улыбнулся.

— Кстати сказать, это не имеет значения, — заметил он. — Кто бы вы ни были и какой бы информацией ни владели, у вас есть одно ценное качество.

— Какое же? — требовательно спросила я.

Он помолчал, положив руку на звонок, и улыбнулся.

— Вы — жена Рыжего Джейми, и он очень любит вас, моя дорогая, не правда ли? — мягко сказал он.

Из тех тюрем, где я побывала, это была не самая худшая. Комната размером приблизительно тридцать футов в длину и ширину была обставлена с роскошью, уступающей разве что гостиной внизу. На небольшом возвышении стояла кровать под балдахином из дамасского шелка с перьями страуса по углам, перед огромным камином удобно расставлены обитые парчой кресла того же цвета.

Служанка, сопровождавшая меня, принесла таз с кувшином и поспешила разжечь заранее сложенные в камине дрова. Лакей поставил накрытый поднос на столик около двери и замер — должно быть, на случай, если мне придет в голову броситься вниз, в холл. Что не принесло бы никакой пользы, мрачно подумала я, после первого же поворота я бы не знала, куда идти, — этот проклятый дом был огромный, как Букингемский дворец.

— Я уверена, его светлость надеется, что вам будет удобно, мадам, — сказала служанка, делая изящный реверанс.

— Бьюсь об заклад, что так оно и есть, — не очень вежливо откликнулась я.

Она вышла. Я услышала тяжелый мрачный звук захлопнувшейся двери и скрежет большого ключа — и чувстве полной отчужденности от всего мира обрушилось на меня.

Дрожа от холода, стоявшего в этой большой комнате, я обхватила себя за локти, подошла к огню и опустилась в одно из кресел.

Первым моим побуждением было — уж не позволить ли себе, воспользовавшись уединенностью этого приятного местечка, небольшую истерику? С другой стороны, я опасалась, что если позволю сейчас разыграться своим чувствам, то дальше уже не смогу держать их в узде. Я крепко закрыла глаза и сидела так, следя, как огненные блики танцуют перед моим внутренним взором, и это меня успокаивало. В конце концов, в настоящий момент я в безопасности, а Хью Мунро находится на пути к Джейми. Даже если он за последнюю неделю моего путешествия потерял мой след, Хью направит его в нужную сторону. Он знал здесь каждого батрака и каждого жестянщика, каждый дом и каждую усадьбу. Сообщение от немого человека выльется в поток новостей и сплетен и распространится с такой же скоростью, с какой гонимые ветром облака проплывают над горными вершинами. Если он благополучно спустился из своего гнезда на плюще и, незамеченный, миновал стражу.

— Не глупи, — громко сказала я. — Этот человек — профессиональный браконьер. Так оно и будет. — Эхо моих слов, отлетев от белого, богато изукрашенного потолка, несколько успокоило меня. — А если так, — твердо продолжала я, разговаривая сама с собой, — потом придет Джейми.

Вот именно, неожиданно подумала я. И когда он придет, люди Сандрингема будут его поджидать. «Вы жена Рыжего Джейми», — сказал герцог. Мое ценное качество. Я была приманкой.

— Я — приманка! — воскликнула я, выпрямляясь в своем кресле. Острое возмущение вызвало небольшой, но благодатный сейчас прилив ярости, перед которым отступили все страхи. Я раздувала пламя гнева, вышагивая по комнате и придумывая, как назову герцога при следующей встрече.

Отбросив тяжелые бархатные занавеси на окнах, я убедилась, что герцог остался верен себе. Окно было забрано толстыми деревянными прутьями, расположенными так близко друг к другу, что я с трудом могла бы просунуть между ними руку. Правда, видеть я могла.

Наступила ночь, и тени под деревьями парка стали черными, как чернила. Откуда-то с той стороны раздался крик, в ответ послышались крики у конюшни, и внезапно там появились две или три фигуры с зажженными факелами.

Маленькие, темные фигуры побежали к лесу, пламя их сосновых факелов летело за ними, отсвечивая на холодном, влажном ветру оранжевым светом. Когда они добежали до парка, я заметила клубок человеческих тел, барахтающихся на траве перед домом. Земля была влажной, и от дерущихся тел на вымершей по-зимнему лужайке оставались глубокие вмятины.

Я встала на цыпочки, ухватилась за прутья и прижалась к ним головой, стараясь получше рассмотреть происходящее.

Дневной свет окончательно погас, и я смутно могла различить внизу только мелькание чьих-то конечностей.

— Это не может быть Джейми, — говорила я себе, стараясь проглотить застрявший в горле комок, в который превратилось теперь и мое сердце. Не так быстро, не сейчас. И не один. Конечно, он придет не один. Потому что теперь я ясно видела: бьют одного человека — вот он стоит на коленях, превратившись в сгорбленную тень под ударами герцогских лесников и конюшенных.

Затем сгорбленная фигура распростерлась на земле, крики смолкли, человека ударили еще несколько раз, и маленькая банда слуг отступила назад. Они о чем-то коротко поговорили — я не слышала о чем, — двое наклонились и подхватили упавшего под руки. Направляясь к задней части дома, они прошли мимо моего окна на втором этаже, свет факела выхватил волочившиеся по земле ноги в сандалиях и что-то похожее на грязный серый халат. Не Джейми.

Один из конюхов бежал рядом, торжествующе размахивая толстым кожаным кошельком на ремне. Я была слишком высоко, чтобы слышать звон металлических украшений на ремешке, но они мелькнули в свете факела, и силы покинули меня, остались лишь ужас и отчаяние. Монеты и тровиды, небольшие металлические предметы. И маленькие свинцовые печатки — разрешение на право собирать милостыню в данном округе. У Хью Мунро их было четыре — в знак особого отличия, как пострадавшего от рук турок. Не Джейми, а Хью.

Я вся дрожала, ноги едва держали меня, но все же я подбежала к двери и изо всех сил забарабанила в нее.

— Выпустите меня! — кричала я. — Мне нужно видеть герцога! Я требую, выпустите меня!

На все мои крики и вопли никто не отозвался, и я снова бросилась к окну. Сцена внизу казалась удивительно мирной — мальчик стоял с факелом в руке и светил садовнику, который, опустившись на колени у края газона, разравнивал дерн, поврежденный во время борьбы.

— Эй! — заорала я.

Разбить защищенное толстыми прутьями окно этого каземата было невозможно. Я понеслась в другой конец комнаты, схватила тяжелый серебряный подсвечник, бросилась назад и ударила по оконному стеклу, потом еще и еще раз, не обращая внимания на разлетающиеся осколки.

— Помогите! Эй, кто-нибудь там, внизу! Передайте герцогу, что я хочу его видеть! Помогите! — Мне показалось, что одна из фигур внизу подняла голову и взглянула на меня, но никто не сделал ни одного движения в сторону дома, как ни в чем не бывало продолжая свою работу, будто бы просто крик ночной птицы потревожил темноту.

Я бегала от окна к двери и обратно к окну, кричала, умоляла и угрожала, пока не охрипла, стучала в дверь, пока мои кулаки не покраснели, но никто не пришел. Должно быть, я была одна в этом огромном доме. В коридоре стояла такая же глубокая могильная тишина, как и на улице. Все мои страхи снова ожили, я опустилась у двери на колени и безутешно зарыдала.

Я очнулась, замерзшая, окоченевшая, с ужасной головной болью, от того, что что-то широкое и твердое толкало меня по полу. Тяжелая дверь, приоткрываясь, била меня по бедру.

— Ox! — Я неуклюже повернулась и стала на четвереньки, волосы свешивались мне на лицо.

— Клэр! Успокойся, дорогая, п-пожалуйста! Дорогая, тебе больно? — Шурша накрахмаленным батистом, Мэри опустилась на колени рядом со мной. Я увидела, как дверь за ней закрылась, и услышала щелчок поворачиваемого в замке ключа.

— Да, то есть нет. Со мной все в порядке, — еще не очнувшись окончательно, откликнулась я. — Но вот Хью… — Я закрыла рот и тряхнула головой, чтобы она прояснилась. — А ты что здесь делаешь, черт побери?

— Я п-подкупила экономку, чтобы она м-меня впустила, — прошептала Мэри. — Может, нам лучше говорить потише?

— Это не имеет значения, — произнесла я обычным тоном. — Дверь такая толстая, через нее не услышишь даже крики болельщиков на футбольном матче.

— Крики — чего?

— Не важно. — Мой разум стал проясняться, хотя глаза у меня заплыли, а в голове стучали молоточки. Я с трудом поднялась на ноги, дотянулась до таза и сполоснула лицо холодной водой.

— Ты подкупила экономку? — спросила я, вытирая лицо полотенцем. — Но мы все же заперты. Я слышала, как поворачивался ключ.

В серых сумерках, заполнявших комнату, лицо Мэри казалось призрачно-бледным. Пока я лежала на полу, свеча оплыла и погасла, комната освещалась теперь только слабым светом тлеющих в камине угольков. Мэри закусила губу.

— Я сделала все, что могла. Миссис Гибсон слишком боится герцога, чтобы отдать мне ключ. Единственное, на что она решилась, это запереть меня вместе с тобой. До утра. Утром она меня выпустит. Я подумала, может, тебе будет веселее, — робко добавила она.

— О да, конечно, благодарю тебя. Это была замечательная мысль.

Я взяла из ящика новую свечу и подошла к камину, чтобы зажечь ее. Подсвечник был залит воском сгоревшей свечи. Я капнула расплавленным воском на стол и поставила на него новую свечу, ничуть не заботясь о сохранности герцогского имущества.

— Клэр, у тебя… неприятности?

Я прикусила губу, чтобы удержаться от поспешного ответа. В конце концов, ей было только семнадцать, и в политике она разбиралась еще меньше, чем в людях.

— О да. И боюсь, довольно большие. — Мои мозги вновь заработали. Если Мэри и не сможет помочь мне с побегом, то, по крайней мере, расскажет о своем крестном и его домочадцах.

— Ты слышала шум на опушке леса? — спросила я. Мэри отрицательно покачала головой. Она начала дрожать от холода — в такой большой комнате тепло камина рассеивалось, не доходя до возвышения, на котором стояла кровать.