Клэр открыла было рот, но тут же его закрыла, с нескрываемым восхищением глядя на свою дочь. Крупное тело, широкий разлет приподнятых скул. Роджер подумал: она видела все это много раз, но не в Брианне.

С неожиданностью, заставившей их обоих вздрогнуть, Брианна крутанулась на каблуках, быстро собрала со стола пожелтевшие газетные вырезки и швырнула их в огонь. Потом схватила кочергу и стала злобно сгребать их в кучу, не обращая внимания на поток искр, вылетавших из камина и сыпавшихся ей на ноги.

Отвернувшись от быстро почерневшей массы сгоревшей бумаги, она поставила одну ногу на камин и, глядя на мать, закричала:

— Сука! Ты ненавидела меня? А я ненавижу тебя! — Брианна отвела назад руку с зажатой в ней кочергой, и Роджер инстинктивно напрягся, готовый броситься на нее. Но она круто развернулась и, словно метательница копья, швырнула кочергу в высокое, до потолка окно.

Подернутое ночной темнотой стекло, перед тем как треснуть и превратиться в черную пустоту, отразило облик разъяренной молодой женщины.

В комнате воцарилась тишина. Роджер, вскочивший было на ноги, так и остался стоять посреди комнаты. Он смотрел то на свои руки, как будто не знал, что с ними делать, то на Клэр. Она сидела совершенно неподвижно, затаившись в кресле, словно животное, загипнотизированное промелькнувшей тенью хищника.

Через несколько секунд Роджер подошел к столу и прислонился к нему.

— Я не знаю, что сказать, — произнес он.

Губы Клэр дрогнули.

— Я тоже.

Несколько минут они сидели в полном молчании. Старый дом поскрипывал, будто устраиваясь поуютнее, с кухни доносился звон кастрюль — Фиона готовила что-то к обеду. Потрясение и смущение, охватившие Роджера, постепенно уступили место новому ощущению, у которого еще не было названия. Его руки были холодные как лед, и он потер их о брюки, чувствуя согревающую ладони теплоту вельвета.

— Я… — Он замолчал и только растерянно покачал головой.

Клэр глубоко вздохнула, и он осознал, что это было первое ее движение после того, как Брианна выбежала из комнаты. Взгляд у нее был ясный и прямой.

— Вы мне верите? — спросила она.

Роджер задумчиво посмотрел на нее.

— Будь я проклят, если знаю, — наконец произнес он.

Это вызвало у нее быструю мимолетную улыбку.

— Это же сказал и Джейми, когда я впервые спросила его, откуда, по его мнению, я взялась.

— Не могу винить его за это. — Роджер помедлил, затем, решившись, отошел от стола и, пройдя через комнату, приблизился к Клэр. — Можно? — Он наклонился и, взяв ее безжизненную руку, повернул к свету. Настоящая слоновая кость отличается от искусственной тем, что она теплая на ощупь, вдруг вспомнилось ему. Ладонь у нее была нежно-розовая, но тонкая линия буквы «J» у основания большого пальца была белой, словно кость.

— Это ничего не доказывает, — сказала Клэр, наблюдая за его лицом. — Возможно, результат какого-то несчастного случая или я могла сделать это сама.

— Но ведь вы этого не делали, не так ли? — Он осторожно, словно хрупкое произведение искусства, положил ее руку назад на колени.

— Нет, но я не могу это доказать. Жемчуг… — Ее рука потянулась к матово блестевшему ожерелью на шее. — Он настоящий. Это можно проверить. Но разве я могу доказать, откуда он у меня? Нет, не могу.

— А портрет Элен Макензи? — начал было он.

— То же самое. Случайное совпадение. Плод моей фантазии. Вымысел. — Она говорила довольно спокойно, но в голосе звучала горечь. Теперь на щеках ее появился легкий румянец, она очнулась от своей неподвижности. Словно статуя, пробуждающаяся к жизни, подумал Роджер.

Он встал и начал медленно ходить взад-вперед, ероша волосы.

— Но ведь для вас это важно, не так ли?

— Да. — Клэр поднялась и подошла к столу, где лежала папка с его научной работой. Она положила на нее руку с таким благоговением, будто это был могильный камень. — Мне нужно знать. — Голос ее дрогнул, но она упрямо вздернула подбородок, подавляя нахлынувшее на нее волнение. — Мне нужно знать, спас ли он своих людей или погиб ни за что. И я должна буду рассказать об этом Брианне. Даже если она не поверит, не поверит никогда. Джейми был ее отцом. Я должна была сказать ей об этом.

— Да, я понимаю вас. На пока доктор Рэндолл, г-м… ваш муж, я имею в виду Фрэнк, — уточнил он, покраснев, — был жив, вы не могли этого сделать.

По лицу ее скользнула улыбка.

— Все нормально. Вы можете называть Фрэнка моим мужем. В конце концов, он был им в течение многих лет. И Бри тоже права. Он был ее отцом так же, как и Джейми.

Клэр посмотрела на свои руки и вытянула пальцы, на них блеснуло два кольца — золотое и серебряное. Роджера осенило.

— Ваше кольцо, — сказал он, снова подходя к ней. — Серебряное. Нет ли на нем метки изготовителя? Некоторые шотландские мастера серебряных дел восемнадцатого столетия ставили на них свои клейма. Это, конечно, не может быть исчерпывающим доказательством, но все же…

У Клэр был озадаченный вид. Ее левая рука невольно прикрыла правую, пальцы осторожно потирали широкий серебряный ободок шотландского плетения с цветами чертополоха.

— Я не знаю, — сказала она. Щеки ее ярко вспыхнули. — Я никогда его не снимала. И не заглядывала внутрь. — Она медленно повертела кольцо на суставе. Пальцы были тонкие, но от долгого ношения кольца на пальце осталась небольшая круглая вмятинка.

Клэр заглянула внутрь кольца, затем встала и направилась к столу; стоя рядом с Роджером, она повернула серебряный кружочек так, чтобы на него упал свет настольной лампы.

— Здесь какие-то слова, — с удивлением произнесла она. — Я не знала, что он… О Боже милостивый. — Ее голос дрогнул, кольцо выскользнуло из пальцев и покатилось по столу с легким металлическим звоном. Роджер торопливо подобрал его, но она отвернулась, крепко прижимая кулаки к груди.

Он понял: она не хочет, чтобы он видел ее лицо. После напряженного дня, после сцены с Брианной она потеряла над собой контроль.

Роджер стоял, испытывая невыразимое замешательство и смущение. С ужасным чувством, что он нарушает что-то глубоко личное, сокровенное, и не зная, что делать, он поднес к свету маленький металлический кружочек и прочел выгравированные внутри слова: «Da mi basia mille». Но произнес эти слова не он, а Клэр. Ее голос дрожал, ему показалось, что в голосе ее звенели слезы, но она не могла позволить себе, чтобы чувства целиком овладели ею, — она не могла бы удержать их в узде.

— Это Катулл[12], строки из поэмы о любви. Хью… Хью Мунро подарил мне эту поэму в качестве свадебного подарка. Свиток был обернут вокруг кусочка янтаря со стрекозой внутри. — Ее руки, сжатые в кулаки, безвольно опустились. — Я не помню всю поэму, но кое-что помню хорошо. — Голос ее окреп, но она стояла, повернувшись к Роджеру спиной. Маленькое серебряное колечко, еще хранящее тепло ее руки, пламенело на его ладони. Не поворачивая к нему головы, она прочитала по-латыни одну строфу и перевела ее на английский. Кончив читать, Клэр постояла немного и повернулась к нему лицом. Щеки ее были влажными и лихорадочно горели, ресницы слиплись от слез, но она была совершенно спокойна.

— «И сотню и тысячу лет», — повторила она одну из прочитанных строк и пыталась улыбнуться. — Ну а клейма мастера нет. Так что и это не доказательство.

— Нет, доказательство, — сказал Роджер. Он почувствовал спазм в горле и торопливо прокашлялся. — Абсолютное доказательство. Для меня.

Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз, и она улыбнулась своей обычной улыбкой. Затем глаза ее наполнились слезами, и она окончательно потеряла над собой контроль.

— Извините, — сказала она наконец.

Клэр сидела на софе, упершись локтями в колени и уткнувшись лицом в огромный белый носовой платок преподобного мистера Уэйкфилда. Роджер присел рядом, почти касаясь ее. Она казалась маленькой и беззащитной. Ему захотелось погладить пепельные завитки, но он не решился.

— Я никогда не думала… мне никогда не приходило в голову… — сказала она, сморкаясь. — Я даже не представляла, насколько для меня важно, чтобы кто-нибудь мне поверил.

— Даже если это не Брианна?

Клэр слегка поморщилась, одной рукой отвела назад волосы и выпрямилась.

— Для нее это был удар, — сказала она, защищая свою дочь. — Естественно, Бри не могла… она так любила своего отца… Фрэнка я имею в виду, — торопливо добавила она. — Я знала, она не сможет воспринять все это сразу. Но потом… когда подумает, порасспрашивает… — Голос ее замер, плечи белого льняного костюма поникли под тяжестью этих слов.

Как бы желая отвлечься, Клэр посмотрела на стол, где лежала стопка еще не раскрытых книг в глянцевых переплетах.

— Странно, не правда ли? Двадцать лет прожить с ученым, занимающимся изучением якобитства, и не открыть ни одной его книги из страха узнать то, что я могла бы узнать. — Она покачала головой, все еще не отрывая взгляда от книг. — Я не знала, что случилось с большинством из них, — и не могла заставить себя узнать об этом. Я знала их всех. И не смогла их забыть. Но я смогла похоронить их и не позволила воспоминаниям захлестнуть меня, — то время прошло и началось другое.

Роджер взял верхнюю книгу из лежащей на столе стопки и взвесил ее в руке, как будто определяя груз ответственности, который он решился взять на себя. Возможно, это отвлечет ее от мыслей о Брианне.

— Хотите, я расскажу вам? — тихо спросил он.

Клэр долго молчала, потом быстро кивнула, как будто боялась, что долгие раздумья поколеблют ее решимость.

Роджер облизал пересохшие губы и начал говорить. Ему не нужно было заглядывать в книгу — он говорил о том, что известно любому ученому, занимающемуся этим периодом. Но все же держал у груди книгу Фрэнка Рэндолла, прикрываясь ей как щитом.

— Фрэнсис Таунсенд, — начал он. — Был схвачен. Осужден за измену. Повешен и лишен всех прав.

Роджер помолчал. Клэр сидела за столом, наискось от него, без кровинки в лице, неподвижная словно солевой столб.

— Макдоналд из Кепоха вместе с братом Дональдом в битве при Каллодене командовал пехотой. Оба погибли от английского пушечного снаряда. Лорд Кильмарнок пал на поле боя, но лорд Анкрум, разыскивающий раненых, узнал его и спас от людей Камберленда. Как оказалось, ненужная услуга — в августе следующего года Кильмарнок был обезглавлен на Тауэр-Хилл вместе с Балмерино. — Роджер чуть помедлил. — Младший сын Кильмарнока продал на поле боя, его тело так и не было найдено.

— Мне всегда нравился Балмерино, — прошептала она. — А Старый Лис? Лорд Ловат? — Клэр говорила так тихо, что он едва расслышал ее. — Тень топора…

— Да. — Роджер бессознательно гладил глянцевую обложку, как будто читал по методу Брейля. — Он был осужден за измену и приговорен к отсечению головы. У него был хороший конец. Все свидетели утверждают, что он принял смерть с большим достоинством.

В памяти Роджера всплыл исторический рассказ из Хогарта. Он воспроизвел его по памяти, стараясь как можно ближе придерживаться оригинала.

— Старого предводителя клана Фрэзера везли в Тауэр сквозь орущую и улюлюкающую толпу простолюдинов-англичан. Он оставался невозмутимым и безучастным к граду камней и всякой дряни, которыми осыпала его толпа; он даже не потерял чувства юмора. В ответ на выкрик одной старухи: «Скоро тебе отрубят голову, старый шотландский пес!». — он высунулся из окна своей повозки и весело прокричал: «Думаю, ты права, старая английская сука!»

Клэр засмеялась, но ее смех напоминал рыдание:

— Держу пари, он так и сказал, старый развратник!

— Когда его подвели к плахе, — осторожно продолжал Роджер, — он потребовал, чтобы как следует проверили лезвие топора. «Делай свою работу как надо, или я здорово рассержусь на тебя», — сказал он палачу.

Слезы, бегущие из-под закрытых век, сверкали словно драгоценные камни при свете огня в камине. Он сделал движение в ее сторону, но она почувствовала это и, не открывая глаз, покачала головой:

— Со мной все в порядке. Продолжайте.

— Вот вроде бы и все. Вы знаете, некоторые из них спаслись. Лочиэль бежал во Францию. — Он постарался избежать упоминания об Арчибальде Камероне, брате предводителя клана. — Доктор был повешен, лишен всех прав и обезглавлен в Тибурне; сердце его было вырвано и предано пламени.

Кажется, она не заметила этого пропуска.

Роджер быстро закончил перечисление, наблюдая за ней. Клэр не плакала, она просто сидела с поникшей головой, густые вьющиеся волосы скрывали выражение ее лица.

Он подождал немного, потом встал и крепко взял ее за руку.

— Пойдемте, — сказал он, — вам нужно подышать. Дождь перестал, давайте выйдем на улицу.

После душного кабинета свежий, прохладный воздух казался просто опьяняющим. Сильный ливень прекратился еще перед заходом солнца, и теперь, в подступавшем вечере, лишь звонкая капель с кустов и деревьев напоминала об отшумевшем ливне.

Выйдя из дома, я почувствовала огромное облегчение. Я так долго этого боялась, и вот теперь все позади. Даже если Бри никогда… Нет, нет, она поймет. Пусть на это потребуется время, но рано или поздно она признает истину. Должна признать. Каждое утро истина смотрит из зеркала ей в лицо. Она у нее в крови. Теперь, когда я все ей рассказала, я ощутила необычайную легкость — так, вероятно, чувствует себя душа, принесшая покаяние, которой сладка мысль о предстоящей епитимье.