– Пошли, Фергюс. Я накормлю тебя и уложу спать. Не думай больше об этом.

– Хорошо, мадам.

Он покорно пошел рядом со мной, но вскоре я поняла, что сейчас он рухнет ничком на землю.

Я не без труда подхватила мальчика и поволокла к дому, где размещалось «хирургическое отделение» нашего госпиталя. Вначале я намеревалась накормить его, но, когда добралась туда, где О’Салливан безуспешно пытался организовать питание армии, обнаружила, что Фергюс спит сном праведника. Поэтому я оставила его на кровати в комнате, где одна из женщин присматривала за детьми, в то время как их матери оказывали помощь раненым. Кажется, сейчас это было самое подходящее для него место.

* * *

Ближе к вечеру в доме набралось человек двадцать-тридцать раненых, и две мои помощницы буквально сбились с ног. Обычно в таком доме размещалась семья из пяти-шести человек, и сейчас просто яблоку негде было упасть. Раненые лежали вплотную друг к другу на полу. В окно мне были видны группы офицеров, входящих в дом пастора и выходящих из него. Там разместилось верховное командование. Я не отрывала глаз от двери, фактически не закрывавшейся ни на минуту, но среди вождей кланов, прибывающих для доклада о понесенных потерях и получения поздравлений, не видела Джейми.

Я гнала прочь мучительное чувство тревоги, успокаивая себя тем, что не обнаружила его среди раненых. С самого утра я не могла найти время, чтобы заглянуть в палатку, где аккуратными рядами лежали погибшие воины, будто ожидая последней проверки. Впрочем, там он никак не может быть.

«Конечно не может», – твердила я себе.

И тут дверь широко распахнулась, и вошел Джейми. Я почувствовала, как при виде мужа у меня подкосились колени, и я удержалась на ногах, лишь ухватившись за трубу дымохода. Он искал меня. Его глаза быстро обежали комнату и остановились на мне. Умопомрачительная улыбка засияла на его лице.

Он был весь черный от порохового дыма, со следами крови, и босой. Ноги в грязи по колено. Но он был цел и здоров и держался на ногах. Остальные детали меня не волновали.

«Слава богу», – читала я в его синих глазах, и мои вторили им: «Слава богу».

На этом наше короткое свидание закончилось. Нескончаемым потоком продолжали поступать раненые. Все физически здоровые жители деревни были привлечены к уходу за ними. Арчи Камерон, врач, курсировал между домами, оказывая помощь страждущим.

Я организовала работу таким образом, чтобы солдаты из Лаллиброха поступали ко мне. Я осматривала их, определяя степень серьезности ранения, и в зависимости от этого решала их дальнейшую судьбу: легкораненых, способных самостоятельно двигаться, отправляла на попечение Дженни Камерон, умирающих – в церковь, расположенную напротив, где о них заботился Арчи Камерон. Я считала, что он сможет дать смертельно раненным настойку опия, да и сама обстановка могла принести какое-то успокоение.

Серьезные раны я обрабатывала сама как могла. Со сломанными конечностями направляла в соседнюю комнату, где два хирурга из полка Макинтоша накладывали шины и фиксирующие повязки. Солдат с несмертельными грудными ранениями я старалась как можно удобнее разместить в импровизированной палате в полусидячем положении, чтобы было легче дышать. При недостатке кислорода и отсутствии хирургического инструментария я мало чем могла им помочь. Людей с серьезными черепными ранениями также приходилось отправлять в церковь – их судьба была предрешена. Я ничем не могла помочь, и им оставалось уповать если не на Арчи Камерона, то только на Бога.

Но самыми тяжелыми случаями были раздробленные и оторванные конечности и ранения в брюшную полость. Мы не могли соблюдать стерильность. Конечно, я тщательно мыла руки, прежде чем приблизиться к больному, и следила за тем, чтобы мои помощницы делали то же, – по крайней мере, пока они были в моем поле зрения. Я так же строго требовала, чтобы все перевязочные материалы были проварены в кипятке. Но в других «пунктах» кипячение, несомненно, рассматривалось как пустая трата времени и потому игнорировалось.

Если в «Обители ангелов» мне еще как-то удавалось убедить сестер и врачей в существовании микробов, то рассчитывать на такое же понимание со стороны шотландских женщин и армейских хирургов, являющихся одновременно и ветеринарами, не приходилось.

Больше всего меня беспокоила судьба тех, кто может умереть от инфекции, а не от самой раны. Жителям Лаллиброха и еще нескольким я могла обеспечить чистые руки и чистые повязки. А остальным? Во время войны во Франции я усвоила одну непреложную истину: весь мир ты не можешь спасти, но можешь спасти человека рядом с тобой, если будешь действовать достаточно быстро.

Джейми постоял с минуту у дверей, оценивая обстановку, и принялся помогать. Он перекладывал больных, носил кастрюли с горячей водой, ходил с ведрами за водой на центральную улицу Транента. Освободившись от страха, поглощенная работой, я на какое-то время совершенно забыла о нем.

Сортировочный пункт любого полевого госпиталя весьма смахивает на скотобойню. Мой не был исключением. Земляной пол оказался как нельзя кстати, так как в него легко впитывалась кровь и другая жидкость. Но, с другой стороны, постепенно он становился скользким, превращаясь в жидкую грязь, и по нему становилось опасно ходить.

Черный дым, приносимый ветром с поля брани, проникал в открытые окна и двери и оседал на только что продезинфицированный перевязочный материал и белье, повешенные для просушки у огня. Ни о какой стерильности в такой ситуации не могло быть и речи.

Раненые прибывали партиями, подобно могучему приливу врываясь в коттедж и опрокидывая все вверх дном. Мы метались, пытаясь справиться с затопившей нас волной, а когда наконец начинался отлив, судорожно собирали выброшенный морем мусор.

Но и в самой трудной работе бывают передышки. Стало чуть легче после обеда и перед заходом солнца. В это время поток раненых ослабевал и мы могли уделить больше внимания уже прибывшим. Работы по-прежнему было много, но все же у нас появлялась возможность перевести дыхание и оглядеться вокруг.

Я стояла у открытой двери, наслаждаясь свежим морским воздухом, когда появился Джейми с огромной охапкой дров. Положив дрова возле очага, он подошел ко мне и остановился рядом, опершись рукой о косяк. По лицу у него текли струйки пота, и я потянулась к нему, чтобы стереть их краешком фартука.

– Ты был в других домах? – спросила я.

Он кивнул, с трудом переводя дыхание. Он показался мне очень бледным. Но поскольку лицо его было грязным от дыма и сажи, сказать наверняка я не могла.

– Да. На поле сражения все еще продолжается мародерство; возможно, кое-кто из отсутствующих находится там. Наши раненые все здесь, но у некоторых ситуация иная.

Он кивнул в дальний угол комнаты, где трое раненых из Лаллиброха лежали или сидели возле очага, добродушно переговариваясь с другими шотландцами.

Несколько раненых англичан помещались отдельно, возле двери. Они разговаривали намного меньше, видимо, размышляли о смутной перспективе предстоящего плена.

– У них не очень тяжелые ранения? – спросил Джейми, глядя на троих своих соплеменников.

Я покачала головой.

– Джордж Макклюр может потерять ухо, но я надеюсь на лучшее. Думаю, что все они скоро поправятся.

– Хорошо.

Он устало улыбнулся и вытер вспотевшее лицо краем своего пледа.

Я обратила внимание на то, что он небрежно обмотал его вокруг тела, вместо того чтобы перебросить, как обычно, через плечо. Возможно, так ему было удобнее работать, но зато было жарче.

Собравшись уходить, он потянулся за бутылью, висящей на крючке у двери.

– Не трогай! – воскликнула я.

– Почему? – удивленно спросил он, встряхивая бутыль с широким горлом. – Она полная.

– Эта бутыль для сбора мочи, – ответила я.

– О!

Держа бутыль двумя пальцами, он хотел повесить ее на место, но я остановила его:

– Вылей ее на улице и принеси воды из колодца. Вот в этой бутыли.

Я протянула ему точно такую же глиняную емкость.

– Только смотри не перепутай их!

Он пробормотал в ответ что-то по-шотландски и двинулся к двери.

– Эй! – крикнула я, внимательно посмотрев ему вслед. – Что с тобой?

– А что? – спросил он, остановившись и стараясь заглянуть себе через плечо.

– Вот это.

Моя рука коснулась какого-то странного, грязного отпечатка на ткани его рубашки.

– Это напоминает лошадиное копыто, – сказала я, не веря своим глазам.

– Ах это…

– Ты угодил под копыта лошади?

– Да, но случайно, – сказал он в защиту лошади. – Обычно лошади не наступают на людей. Видимо, было очень скользко.

– Конечно, – согласилась я, удерживая его за рукав. – Стой спокойно. Черт возьми, как это могло случиться?

– Ничего страшного, – пытался вырваться он. – Все ребра целы, только небольшой синяк.

– Да, небольшой, – саркастически заметила я и стала задирать ему рубашку на спине. К своему ужасу, я обнаружила чуть выше пояса четкий отпечаток лошадиной подковы, глубоко вонзившейся в тело. – Боже, здесь видны даже гвозди!

Он невольно вздрогнул, когда я коснулась отметины рукой.

– Это случилось во время налета отряда драгун, – пояснил он. – Шотландцы, привычные к маленьким пони, решили, что англичане намерены топтать их копытами своих лошадей. Запаниковав, они стали подныривать под животных, яростно разя их мечами в брюхо и ноги.

– А ты считаешь, они не хотели затоптать вас?

– Конечно нет, – нетерпеливо продолжал он. – Всадник не собирался прикончить меня таким образом. Более того, он старался избежать этого, но был зажат с двух сторон другими всадниками, и ему ничего не оставалось, как скакать на меня.

Оценив ситуацию по глазам седока, Джейми бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками буквально за какую-то долю секунды до того, как англичанин пришпорил коня.

– Все еще лежа на земле, я попытался глубоко вздохнуть. Дышать было трудно, но боли я не ощущал. По крайней мере, в тот момент.

Он потрогал рукой пораненное место, слегка морщась при этом.

– Понятно, – сказала я, опуская конец его рубашки. – Ты мочился после этого?

Он уставился на меня так, как будто я вдруг спятила.

– Лошадь всей своей тяжестью наступила тебе на одну из почек, – объяснила я, теряя терпение: меня ждали раненые. – Мне необходимо проверить, нет ли крови у тебя в моче.

– О, – с облегчением произнес он. – Я и не знал.

– Давай проверим.

Я взяла свой медицинский саквояж и отыскала в нем маленькую медицинскую мензурку для анализа мочи, которая сохранилась у меня со времен работы в «Обители ангелов».

– Иди пописай в нее и принеси мне.

Я протянула мензурку Джейми и поспешила к котлу, в котором кипятились перевязочные материалы.

Оглянувшись, я заметила, что Джейми по-прежнему стоит, разглядывая мензурку с некоторым смущением.

– Никак помощь нужна, парень? – весело окликнул его рослый английский солдат, лежащий на полу.

Грязное лицо Джейми озарилось белозубой улыбкой.

– О да. – Он наклонился, протягивая мензурку солдату. – Подержи ее, пока я буду целиться.

Волна смеха прокатилась по рядам лежащих на полу раненых, на время заставив их забыть о своих страданиях.

Немного помедлив, англичанин неуверенной рукой взял стеклянный сосуд. Солдат был ранен в бедро, и, хотя над верхней губой у него от слабости выступил пот, он улыбался.

– Спорим на шесть пенсов, что не попадешь, – сказал он, поводил мензуркой и поставил ее на пол, в трех или четырех футах от босых ног Джейми.

Джейми задумчиво посмотрел вниз, почесал подбородок одной рукой, как бы оценивая расстояние. Солдат, которому я перевязывала руку, перестал стонать, увлеченный происходящим.

– Не скажу, что это будет легко, – возразил Джейми. – Но шесть пенсов! Думаю, ради такой внушительной суммы стоит постараться.

Его обычно чуть прищуренные глаза сделались по-кошачьи лукавыми.

– Шальные деньги, парень, – сказал англичанин, тяжело дыша, но продолжая улыбаться, – для меня.

– Ставлю два серебряных пенса, – раздался голос одного из солдат Макдональда, лежащего в самом углу комнаты.

Другой английский солдат, укрытый вывернутым наизнанку длинным плащом, свидетельствующим о его статусе пленного, стал энергично шарить в карманах.

– Xa! Кисет с табаком против! – воскликнул он, победно размахивая маленьким матерчатым мешочком.

Со всех сторон сыпались грубые шутки, сопровождаемые взрывами смеха. Джейми наклонился, поудобнее устанавливая мензурку.

– Вот так будет нормально, – сказал он, расправляя плечи. – Все готовы?

Англичанин, лежащий на полу, хихикнул:

– Я готов.

– Ну тогда начнем.

Гул голосов мгновенно стих. Раненые приподнимались на локтях, чтобы получше видеть, что будет дальше, забыв и о боли, и о враждебных чувствах воюющих сторон.