Он подошел ближе, положил руку на спинку кровати.

— Так в чем же дело?

Она глубоко вздохнула и решилась.

— Я еще… — остановилась, затем попыталась снова, — вам, наверное, будет трудно поверить в то, что после пяти лет супружества… мой союз с Жилем никогда не был…

— Я достаточно хорошо вас понял. Вы все еще невинны. Ваш муж был не способен… — он попытался скрыть нахлынувшие на него эмоции. А Кэтрин не смогла выдержать более нескольких секунд открытый взгляд его зеленых глаз, опустила голову и кивнула. Он вдруг отскочил от кровати.

— Ну и что же, вы думаете, он сделает? Станет проверять простыни, как сующая свой нос во все дела повивальная бабка или придворные доктора молодого короля?

— Все возможно, — бесцветным голосом ответила она.

— Невыносимо. Как человек может так обращаться со своей женой?! — Он поспешно поднялся по ступенькам, было слышно, как тяжело он дышит.

— Мне очень жаль, я знала, как это все будет для вас отвратительно, — проговорила она, руками разглаживая простыню.

Он медленно повернулся.

— Все, что касается вас, для меня нисколько не отвратительно, не думайте так. Я считаю, что ваш муж задумал что-то чудовищное, предал все, что так дорого в супружестве, но вы тут ни при чем.

Облегчение просто забило в ней ключом, Кэтрин даже не осознавала, как она боялась его презрения. Странное чувство овладело ею. С одной стороны, она была ему признательна, а с другой — ее тревожило то, что он не слишком хорошо ее знает. Это создавало некоторое чувство неуютности.

Она робко улыбнулась.

— Мы даже еще не решили, как нам быть.

— Никаких проблем. Давайте вставайте с постели.

Он подал ей руку, помогая подняться и стараясь не смотреть на оголившиеся колени. Затем пошел в туалетную комнату и вернулся с дуэльным мечом в ножнах. Проверил лезвие, проведя по острому краю рукой. Она начала догадываться, что он задумал, но на пальцах уже выступила кровь. Рован откинул покрывало и провел окровавленной рукой по простыне.

Бросив меч на постель, он подошел к умывальнику, намочил полотенце и стал растирать им кровавое пятно на простыне, в надежде, что оно расползется и станет светлее.

Кэтрин стояла неподвижно. Он криво усмехнулся:

— Если Каслрай настолько бессердечен, что станет искать доказательства, боюсь, что он испугается, подумав, что вы нашли в этом удовольствие. Должен признаться, он заслуживает этого.

Кэтрин молча кивнула в знак согласия, хотя не совсем ясно представляла, к чему может привести изобретенное им пятно, но не высказала вслух свои сомнения — слишком много невежества с ее стороны за один вечер.

Рован отнес полотенце, вернулся к кровати, взял меч и вставил его в ножны. Стоя с мечом в руке, он о чем-то задумался. Наконец заговорил:

— В старые времена рыцарь проверял свою способность противостоять искушению любить свою леди, положив между ними меч. Крест, сложенный из лезвия и рукоятки, служил напоминанием и символизировал обет, данный рыцарству, а также был границей между рыцарем и его возлюбленной.

Кэтрин встретила его взгляд, видя серьезность в его зеленых усталых глазах. Она облизала губы.

— Я не вижу в этом необходимости, но если вы думаете, что это поможет, я согласна.

У него от изумления приподнялся один уголок рта.

— Я не откажусь, если это будет необходимо.

Кэтрин не сомневалась, что все это было рассказано ради нее. Он, конечно же, думал, что она боится лечь с ним в постель. Наверное, да, так как у нее от необъяснимого ужаса засосало под ложечкой.

— Как ваша рука? Идет ли еще кровь?

— Нет, спасибо. — Вряд ли он взглянул на руку, поскольку наклонился и положил саблю на середину кровати.

— Ну, вот и все. — Она хотела, чтобы слова прозвучали спокойно, но вместо этого выдавила из себя хриплый звук приглашения. Плотно сжав зубы, чтобы они не застучали, она подошла к туалетному столику, потушила свечу. Теперь в комнату проникал только лунный свет. Рован в темноте казался всего лишь движущейся тенью. Кэтрин снова легла в постель, натянула до подбородка простыню и закрыла глаза.

Она затаила дыхание и, конечно же, слышала шелест ткани, как расстегивались рубашка и брюки, как расшнуровывались ботинки. Она постаралась не слушать, сконцентрировав свое внимание на пульсе в висках. Из-под ресниц она увидела движение тени и, поймав взглядом бледное очертание его фигуры, вновь закрыла глаза.

Движения его были настолько бесшумны, что она поняла, что он рядом, только тогда, когда его тело коснулось постели, а она в ответ чуть дрогнула. Он приподнял покрывало и скользнул под него. Пружины матраца скрипнули, и Кэтрин скатилась к середине кровати, ближе к мечу и Ровану. Она рукой схватилась за край матраца, чтобы удержаться, и немного перевела дыхание. Чуть повернув голову, смогла увидеть его в темноте. Он лежал, заложив руки за голову, а простыня доходила только до талии, ее белизна резко контрастировала с его темной кожей. Только рабы, моряки, батраки подставляли себя солнцу без рубашки, да и то только тогда, когда их никто не видел. Она даже не могла себе представить, чем он занимался, чтобы так загореть. Она знала, что этими мыслями пытается отвлечь себя. Рован повернул к ней голову. Голос его прозвучал глубоко и спокойно:

— Я только хотел спросить, где Дельфия?

— Я послала ее погладить платье на завтра, у которого только оборок дюжина. Так много гостей в доме, и всем нужно приводить в порядок свою одежду, что прачечная до сих пор была забита до отказа. И кроме того, мне нужно было ее чем-то занять до тех пор, пока мы… ну, не устроимся.

— Она ведь знает, что я занял ее место, — пытался он пошутить.

— Да. Но только не так, она думает, что мы в прямом смысле…

— Если она не задумает присоединиться к нам позже. Прежде чем придти, я ждал, когда она уйдет. Я послал за ней Омара.

Кэтрин посмотрела на него, но не ответила.

Ее очень волновало, что приходится подозревать Дельфию, ведь они так давно уже вместе. Ей казалось, они были подругами, насколько положение служанки и хозяйки это позволяло. Но в то же время какая-то часть жизни служанки была для Кэтрин тайной. Она от нее что-то скрывала, никогда не рассказывала, как проводила свободные часы. До сего времени Кэтрин не обращала на это внимания.

Вполне возможно, что она проводила вечер с мужчиной. С Омаром или с другим. Кэтрин сама дала ей молчаливое согласие, отослав после наступления темноты. Дельфия была не тем человеком, кому легко вскружить голову. Кэтрин надеялась, что он не причинит ей вреда, а только отвлечет от них с Рованом.

Она заметила, что Рован держит руку на животе. По-видимому, вывихнутое плечо беспокоило его, и он пытался скрыть это.

Она сказала:

— Там, на умывальнике, лауданум, если у вас болит плечо.

— Я видел. Скорее всего, он не понадобится, но очень разумно иметь это лекарство под рукой.

— Дельфия принесла его для моей головы после истории с экипажем. — Она немного поколебалась, затем продолжила: — Я давно хотела поговорить с вами об этом, но не было возможности. Не думаете ли вы, что случаи со мной и с вами подозрительно похожи?

— Да, я думаю об этом, — сухо ответил Рован.

— Что бы это значило?

— Ваш муж, кажется, стремится сохранить в тайне способ появления на свет наследника. Но, несмотря на это, трагический случай с кем-либо из нас может помешать этому и наследника в Аркадии не будет. Человеку, организовавшему этот самый несчастный случай, не суждено узнать, что не бывать счастливому событию…

— Один из нас мог погибнуть.

— Это уж точно затруднило бы нашу любовную связь, — сказал он в шутку.

— Но как кто-то мог узнать обо всем?

— Я думаю, Дельфия все знала.

— О, да, но… — она остановилась. — Если нам нужно быть осмотрительнее, я думаю, ваш Омар также в курсе.

— Да. Итак, кто еще? Если никто ничего не мог подслушать, сложите два и два — будет четыре человека.

— Мне кажется, что Льюис что-то подозревает. Но если это хоть как-то выплыло наружу, тогда в курсе дела может быть любой.

— Это уж точно.

Она услышала, как глубоко он вздохнул. Интересно, не оттого ли, что вынужден делить с ней постель? Ей рассказывали, что у мужчин более сильные и более неуправляемые физические потребности, нежели у женщин, поэтому дразнить и искушать их крайне несправедливо.

— Мне очень жаль, если для вас это трудно или опасно.

Рован приподнялся на одном локте.

— Вам меня жаль? Не надо. Вы бы лучше, если вас мучает совесть, рассказали, что знаете о моем брате. Именно это, как вы помните, привело меня сюда.

Он ждал. Когда она не ответила, он протянул к ней руку. Через мгновение она поняла, что он дотронулся до локона ее волос, который лежал на сабле. Он взял его, нежно намотал на палец, а сам в темноте смотрел на нее.

— Почему вы мне не расскажете? Что заставляет вас молчать?

Ей было очень трудно произнести хоть один звук, даже если бы она хотела говорить. Но ей этого не хотелось. Она отвернулась от него, он тоже откинулся назад и грустно сказал:

— Вы не виноваты. Я ведь здесь из-за моего брата. Что сейчас происходит — на моей совести.

Его брат. Даже сейчас он стоял у нее перед глазами. Интересный, улыбающийся молодой человек, нежный, сильный. Он был так уязвим, так открыт в своей страсти, словно никогда не любил до этого. И у него не было никакой защиты против боли.

Смерть. Почему она забирает себе лучших? В жизни так много неправильного, если она забирает прекрасных и невинных, а злые и преступные процветают. Если бы можно было хоть что-то исправить!

Она заговорила в темноту:

— Жиль убил человека в Англии, на дуэли из-за женщины. Это было около пятнадцати лет тому назад. Его семья все сохранила в тайне, отвезла его на берег и посадила на корабль до Луизианы. Там был его друг со времен Оксфорда, мой отец. Он, приехав, вложил все в землю и накопил состояние.

— Это имеет хоть какое отношение к Теренсу? — попробовал задать вопрос Рован.

— Я думала, что вы должны это знать. Вы когда-нибудь дрались на дуэли до смерти?

— Только до первой крови. Мое понятие о чести не признавало смерть человека на дуэли.

— А разве приходится выбирать? Чтобы выбрать — ранить человека или убить его, нужна меткость и высокое мастерство. А также мужество рисковать своей жизнью — принять смерть от руки другого человека. И выдержка — драться ради защиты чести, а не ради мести.

— Для меня — да.

Она подумала о Теренсе, лежащем на мокрой от росы траве с пробитым пулей лбом. Кто-то сделал другой выбор. Нет. Она не будет об этом думать. Это ничего не изменит. Она сказала Рова-ну правду, что виновата в его смерти. Если бы не она, он никогда бы не приехал в Аркадию и не был бы убит. Она признала свою вину больше года назад, и не отрицает ее сейчас.

Ночь была не холодной, но она замерзла. Это шло изнутри, подумала она. Тихонько пошевелилась, натягивая одеяло до шеи. Волосы натянулись. Рован забыл, что ее прядь была намотана у него на палец. Она не хотела напоминать ему об этом и легла в прежнее положение. Шло время. В лесу послышалось печальное кукование совы, где-то в доме заскрипела половица, а со стороны комнаты Жиля послышался скрип, а затем какое-то щелканье. Рован вдруг оказался рядом с ней.

— Лежите тихо и позвольте мне делать так, — прошептал он ей на ухо, — а если хотите помочь, можете стонать.

До нее дошел смысл его слов, когда он снова пошевелился, а его темная рука легла на белоснежную сорочку и нежно, но властно взяла ее грудь, а рот дотронулся до ее губ.

Жиль! Он приоткрыл свою дверь и в темноте шпионил за ними. Злость охватила ее, и она потянулась к Ровану, скользнув рукой по плечу, по повязке, обвила рукой шею.

Она почувствовала его удивление и даже обрадовалась, что смогла поколебать его самоуверенность хотя бы на некоторое время. И мгновение спустя он так целовал ее, что она поняла — до сих пор его поцелуи носили отпечаток вежливости, и только. Властно, настойчиво, соблазнительно его губы впились в ее, язык дерзко и самоуверенно касался нежной поверхности губ Кэтрин, как бы пробуя их и соблазняя. Он исследовал влажные нежные участки рта, потом окунулся глубже, побуждая к дальнейшему. Когда он попробовал нерешительный, возбужденный кончик ее языка и вовлек его в дуэль, то, без сомнения, можно было назвать победителя. Его язык скользил по гладкой, жемчужной поверхности ее зубов и пил нектар ее нежности, которую она бессознательно ему отдавала. Грудь под его рукой незаметно сделалась твердой, большой палец поглаживал маленький сосок, пока не почувствовал его жесткость под скрывавшим тело батистом. Его нога оказалась у нее между коленями.

Медленное, какое-то обманчивое ожидание росло внутри Кэтрин. Оно набирало силу, тело отяжелело, и она почувствовала, как желание закипает в ней, разливается по венам, распространяется, словно летняя жара, от которой загорается все тело. Тайная радость затрепетала в ней, и она крепче прижалась к человеку, держащему ее в объятиях так крепко, что стон вырвался у нее из горла.