Первый намек на то, что я не оправдала его ожиданий – слишком легко приспосабливаюсь.

– Ладно, Уолтер, я постараюсь как можно скорее захотеть ребенка. Но дай же мне время. Мы женаты всего месяц. Ты ведь не хочешь, чтобы я стала матерью, если я к этому еще не готова?

– Конечно нет.

А вот это неправда. Мне кажется, он хотел именно этого; хотел, чтобы я родила против воли, чтобы была плохой матерью своим нелюбимым детям. Это позволило бы ему играть столь необходимую и привычную роль мученика. Когда мы поженились, он стал совершенно иначе относиться к Борису. Раньше он был единственным другом и защитником сына, потому что Хелен была к нему равнодушна. Теперь, когда в доме появился еще один любящий Бориса человек, Уолтер в значительной степени потерял интерес к сыну. Он никогда особенно не любил Лотту, и позднее лишь недовольство мной по-настоящему сблизило его с дочерью. А в то лето мы были совершенно счастливы на озере втроем – Уолтер, Борис и я, – и его не огорчил отказ Лотты приехать хотя бы на неделю после возвращения из Европы. Она не желала видеть меня. Уолтер был этим озадачен. Спросил меня, в чем дело, и я ответила, что Лотта невзлюбила меня с первой встречи. Он улыбнулся и снисходительно изрек что-то о девочках-подростках и об их капризах. По-моему, больше он не вспоминал о ней до конца лета. Разумеется, тогда его еще не осенила мысль, что я скорее всего причинила зло его дочери и теперь трусливо скрываю это, а она, щадя его чувства, благородно молчит.


Он сделал мне предложение в последнюю неделю августа. Борис ушел спать, мы читали в гостиной. Подняв глаза от книги, я заметила, что Уолтер наблюдает за мной. Он улыбнулся и не отвел взгляд.

– Мне было очень хорошо с вами здесь, Руфь.

– Спасибо, – сказала я, чувствуя, что за этим последует, – мне тоже.

– Моя жена и я… Хелен и я не особенно… в общем, вы же знаете Хелен. Она не очень мягкий человек.

Я улыбнулась:

– Боюсь, я тоже.

– Ну, вы понимаете, что я хочу сказать. С ней было невозможно вот так спокойно посидеть, почитать… или еще что-нибудь. Она все время… развивала бурную деятельность.

– Она же деловая женщина, – пробормотала я несвойственным мне тоном скромницы, не преследуя, впрочем, никакой особой цели. Будто честно играла предназначенную мне роль. До этого момента я открывалась Уолтеру своей лучшей стороной, потому что мне хотелось произвести хорошее впечатление. С этого момента наши отношения изменились. Его предложение вызвало во мне противоречивые чувства, и большинство из них я предпочитала скрыть.

Он сказал, что ему всегда приятно было видеть, как мне хорошо на озере.

– Помню, как вы впервые приехали сюда в прошлом году. Приятно было смотреть, какое вы получали удовольствие от всего вокруг. Как купались в озере. Бегали с Борисом наперегонки. Наслаждались жизнью. Как молодой зверек, если позволите такое сравнение. Или жеребенок, которого слишком долго держали взаперти, а потом неожиданно выпустили на свободу. Я вдруг почувствовал… в общем…

Я отвела взгляд. Он замолчал.

– Мне здесь действительно очень нравится, – произнесла я наконец.

– Я бы хотел подарить вам все это.

Как ни ждала я этого, но все равно удивилась.

– Я хочу сказать, – продолжал он, с трудом подбирая слова, и я поняла, что он не готовился к разговору заранее, – что хотел бы стать вашим мужем и разделить с вами все, что имею. Потому что я вас люблю.

Я взглянула на него и подумала: интересно, что делает сейчас Дэвид и спит ли Борис? Снова подумала о Дэвиде: мне захотелось немедленно поговорить с ним. Если бы Мартин не умер, мы бы не поссорились. Потом сказала себе, что Дэвид тут ни при чем, и тут же одернула себя – Дэвид так же ни при чем, как я сама. Нечего себя обманывать.

– Я понимаю, – продолжал Уолтер, – это очень серьезный шаг. И не требую, чтобы вы дали ответ прямо сейчас.

– Спасибо, – сказала я и добавила, заметив, что он огорчен: – Я просто… мне очень… Я польщена, Уолтер. Но мне надо подумать. Это так неожиданно…

– Конечно, – с готовностью подхватил он мою ложь, – я прекрасно понимаю. Необходимо все обдумать. Я учитываю разницу в возрасте… и вероисповедании.

На самом деле я думала только о том, что нужно съездить в город и поговорить с Дэвидом.

Я улыбнулась:

– Дело в том, что вероисповедания-то у меня и нет. Наша семья, так сказать, антирелигиозна. По крайней мере, отец. Как многие евреи.

Он кивнул.

Если бы не надо было никуда ехать! В эту минуту я почти жалела о том, что есть на свете человек по имени Дэвид. Мне было так хорошо в этом уютном доме, в зелени и прохладе. В городе сейчас душно, мостовая раскалена, жара спадает лишь к вечеру. Конечно, еще лучше, если бы не было человека по имени Уолтер Штамм, а на его месте сидел бы Дэвид и предлагал мне руку и сердце, и этот дом, и все остальное в придачу. Нельзя сказать, что мне не нравился Уолтер. Я восхищалась им и вполне могла представить себя его счастливой женой. Мы в полном согласии провели вместе почти все лето, он приезжал каждую неделю, а в последние две недели вообще не уезжал. Его общество было мне в высшей степени приятно, он помог мне прийти в себя. И все-таки Дэвид есть Дэвид. После того как в три или четыре года меня убедили в том, что я не смогу выйти замуж за моего братика Мартина, я решила, что моим мужем станет Дэвид. Даже когда я выросла и поняла, что у каждого из нас может быть своя жизнь, я не переставала верить, что сама судьба предназначила нас друг для друга и, что бы ни случилось, в конце концов мы поженимся. Я вздохнула.

– Вы не возражаете, если я на день съезжу в Нью-Йорк?

– Разумеется, нет, – любезно ответил он.

– Мне надо кое-что… дело в том… мне трудно решить здесь. Слишком… мне надо уехать отсюда, чтобы все обдумать. – Я солгала с такой легкостью, что сама почти поверила в свою ложь. Деликатный намек на то, что, принимая решение, я хочу думать только о нем, а не о благах, которые он мне предлагает.

– Можно мне вас довезти?

– Мне бы не хотелось. Но все равно спасибо. Просто… мне как раз хочется долго-долго ехать автобусом. Глупо, да?

– Ничуть. Утром я отвезу вас в поселок. Автобус отходит в полдень.


Я приехала в Нью-Йорк вечером и с автовокзала позвонила Ландау, но там никто не ответил, и я решила поехать к Tee. Да и вообще, дурацкая мысль – вдруг явиться к Дэвиду и сообщить, что мне сделали предложение. Теи тоже не оказалось дома; я в нерешительности села на крыльцо, раздумывая, стоит ли ее ждать, и через некоторое время она появилась – вместе с Дэвидом. Они шли, обнявшись, и весело смеялись. Увидев меня, Тея остановилась как вкопанная.

– Руфь! А я как раз вчера начала тебе письмо, правда, не успела закончить. Хотела сообщить, что мы с Дэвидом иногда встречаемся. Чтобы ты не думала ничего плохого.

Я не могла даже рассердиться на нее – она верила в эту чушь.

– Я понимаю, Тея. Не волнуйся. Я все прекрасно понимаю. Дэвид без тени смущения стоял и улыбался мне.

– Слушайте, – предложила Тея, – я сбегаю за мороженым. Заходите и подождите меня. Я быстро. Родителей нет, уехали, – объяснила она мне, отдав Дэвиду ключ.

Родители Теи каждый год на неделю уезжали в горы – регулярное напоминание о том, что они как-то отличаются от соседей; впрочем, они бы наверняка стали скромно уверять, что ничем не отличаются от своих друзей. Ведь все остальное время они дышат одним с ними воздухом.

Я не возражала, и Тея исчезла. Мы с Дэвидом молча вошли в дом. Я подождала, пока он включит свет. Зеленые обои в гостиной; удобная мебель, слишком буржуазная для такого района. Родители Теи, достигнув благосостояния, быстро усвоили привычки среднего класса. Я поставила саквояж на пол, подошла к креслу у окна, хотела сесть, но передумала и устроилась на ручке.

– Хорошо выглядишь, – заметил Дэвид.

Ты тоже. Но для меня ты вообще самый красивый, Дэвид.

– Это от хорошей жизни, – улыбнулась я. Мы оба держались настороженно.

Тея казалась такой счастливой. Вы тут неплохо проводите время. Он прислонился к двери, скрестив на груди руки, и небрежно спросил:

– Ты вернулась как предполагала или немного раньше?

– Немного раньше.

Ага, тебе тоже неловко. Так тебе и надо!

– Я должна обдумать кое-что, а там не получается.

Он улыбнулся:

– Крикет на нервы действует?

– Нет… Я… Уолтер Штамм сделал мне предложение.

– Поздравляю, детка. – С каменным лицом. – Я знал, ты своего добьешься.

– В самом деле? – С притворной легкостью, а сердце стучит как бешеное. – Какой ты проницательный.

– Какая там проницательность! Это было ясно с самого начала.

– Мне не было.

– Перестань, Руфь. – Сама рассудительность. – Ты же умная девочка. Ты знала, чем это кончится, когда согласилась поехать с ним.

Как будто я не такая, как все, и моя судьба не зависит от случая. Наверное, богиня судьбы объявляет перерыв на обед, как только я собираюсь принять решение.

– Я могла предположить, что мне придется делать какой-то выбор, но откуда я знала, что это будет такой выбор?

– Так уж и не знала.

– Сам себя пытаешься убедить, да? – разозлилась я. – Конечно, я все рассчитала заранее. Еще до того, как умерла мама, я уже знала, что поеду на озеро.

– Если тебе необходимо оправдание…

– Еще до того, как поехала, знала, что выйду за него замуж, – продолжала я, не слушая его. – Еще до того, как вернулась на неделю раньше, знала, что не застану тебя дома, потому что ты ушел в кино с Теей.

– Ну наконец-то! Я все прекрасно понимаю, Тея… Я был уверен, что ты врешь.

– Почему вру? Я действительно понимаю – ее. Ей, правда, кажется, что в этом нет ничего особенного, и я ей верю. Но мы-то с тобой знаем, что происходит.

– Ладно, – рявкнул он. – Если ты так здорово все понимаешь, давай, объясни мне, что происходит.

– А то, что не успела я уехать, ты начал клеиться к моей лучшей подруге, вот что!

– А ты как думаешь? Что я тут засну на пару месяцев, пока ты ублажаешь своего богатенького приятеля?

– Ах, так вот кто во всем виноват! – возмутилась я. – Если бы не Уолтер Штамм, мы бы с тобой как пить дать поженились и жили бы долго и счастливо?

– Не знаю, может быть, – произнес он. – Почему нет? Если бы я прилично зарабатывал и не боялся, что, проголодавшись, ты сожрешь меня… Очень может быть.

– Черта с два! Никогда бы ты этого не сделал! – выпалила я и поняла, что попала в точку. Жаль, надо было сдержаться, пусть бы считал, что у него отняли его мечту. Впрочем, нет, он не из тех, кто станет сыпать соль на свои раны, вот бередить мои – тут он мастер.

– Ты никогда, ни на одну минуту не допускал, что женишься на мне! Я тебе нужна, чтобы смотреть на меня, спать со мной или ругаться! Для чего угодно, только не для женитьбы! Ты скорее женишься на последней шлюхе!

Он молча уставился на меня. И мы оба вспомнили, где находимся. Я прислушалась: все тихо. Тея специально задержалась, чтобы мы могли поговорить. Дэвид больше не злился. Казалось, он обескуражен – или просто о чем-то задумался. Ему расхотелось выяснять отношения.

– Ладно, – сказал он, – извини.

– И познаете истину, и истина сделает вас свободными, – горько прошептала я.

Он улыбнулся. По-дружески. Мне стало тошно от этой улыбки. Одно дело высказать кому-то под горячую руку все, что ты о нем думаешь, и совсем другое – видеть, как он молча глотает все это и потом еще улыбается. Он сел на диван, небрежно закинул руку на спинку с приколотой к ней кружевной салфеткой.

Вошла Тея и спросила, не помешает ли нам. Я взглянула на Дэвида; что мы могли еще сказать друг другу? Он ответил: ничуть, мы как раз ждем ее, потому что я не хочу без нее рассказывать. Тея собиралась подать мороженое, но Дэвид попросил чего-нибудь выпить, а мороженое пока убрать в холодильник.

– Что-нибудь случилось? – спросила Тея; она до сих пор считала, что пьют только с горя.

– Ничего страшного, – ответил Дэвид. – Но повод выпить сегодня есть.

Она не спросила, по какому поводу мы будем пить. Мне хотелось снова стать маленькой девочкой, показать Дэвиду язык и крикнуть: «Бе-бе-бе, знайка-зазнайка!» Тея ушла на кухню. Я закурила, села на стул напротив Дэвида; он старался на меня не смотреть. Тея вернулась, поставила на стол поднос с тремя бокалами, початую бутылку ликера и хрустальный графин с домашним вином, той сладкой, тягучей красной наливкой, которую мой отец угрюмо пил в гостях, где не подавали ничего покрепче, а потом на улице демонстративно отплевывался, вытирал рот платком и ворчал, что за такое угощение хозяев убить мало. Увидев графин, Дэвид невольно покосился в мою сторону и встретил мой взгляд. Я чуть заметно улыбалась; он отвел глаза. Я злорадно подумала: кто еще поймет тебя без слов? Мы все предпочли ликер.

– Хорошо, что ты вернулась, – сказала Тея.