— Угу. Ответь ей.

Я беру телефон и открываю переписку с Эшли М.

— Что ей написать?

— Просто скажи ей — нет, спасибо, у меня другие планы.

Я набираю сообщение и отправляю, и спустя считанные секунды приходит ответ: «Н-у-у-у-у-у-у, ты уверен?». Я поперхнулась и передала ему телефон:

— Я не буду читать продолжение.

Сердце сжимается, как и живот. Это не мое дело. Мне все равно. Мне плевать. Но... как бы я ни уверяла себя, что мне все равно, это не так. Мне не следует ревновать Доусона, но я ревную. Второе предложение сообщение гласило: Если придешь сегодня, можешь опять вставить мне в задницу.

Перед моими глазами все расплывается. Доусон останавливается на красный, и я импульсивно отстегиваю ремень, раскрываю дверь и вылезаю из машины. Я на каблуках, поэтому не могу бежать, но я захлопываю дверь и быстро ухожу, насколько мне позволяет чувство равновесия. Я не смотрю, куда я иду, я не знаю, где я. Все это не имеет значения. Я слышу яростный голос Доусона за спиной, как он выкрикивает мое имя. Гнев, тошнота, ревность. Потерянность. Потеря, будто у меня украли какую-то возможность. Ему нравится анальный секс. У него случайные связи, и ему неинтересны или он не помнит их фамилии, а они пишут ему сообщения о бессмысленном сексе, наркотиках и алкоголе.

Он звезда. Знаменитость. Он живет жизнью знаменитости, о которой я не имею ни малейшего представления. Я слышу за спиной гудки и крики и игнорирую их. Я продолжаю идти, борясь с дурацкими слезами и поражением. Я даже не знаю, почему я так расстроена.

Мои ноги отрываются от земли, меня резко поворачивают и прикладывают к стеклу витрины. Руки Доусона обхватывают меня под ягодицами. Одна из них на моей щеке, притягивает мое лицо к его. Он тяжело дышит, с его лба и верхней губы стекает пот. Его глаза серо-голубые, цвета гнева.

— Черт побери, Грей. Это не то, что ты думаешь.

Я пытаюсь вырваться. Это слишком. Я прижата его телом. Я не могу высвободиться, не могу пошевелиться, могу только вдыхать его запах и его мощь.

— Пусти меня.

— Нет.

— Почему?

— Потому что ты не так все поняла.

— Нечего тут понимать, — шепчу я. — Ты можешь делать, что хочешь, с теми, с кем хочешь. И это именно то, что я думаю.

— Она...

— Она хотела, чтобы бы ты заехал к ней и занялся с ней сексом. Все просто, — я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, чтобы не видеть его. Он отпускает меня, и я с силой его отталкиваю:

— Я интерн. Всего лишь. Ты не обязан ничего мне объяснять.

— Но если я сам хочу...

— Да неважно! — кричу я, до сих пор в слезах по какой-то непонятной причине. Я пытаюсь успокоиться, так как вокруг начинает собираться толпа:

— Просто... Господи, просто остановись, Доусон. Перестань.

— Не могу. Мне жаль, что ты это прочитала, но... слушай, ты права, все это неважно. Я порвал с ней. Я провел с ней время лишь раз. Вот и все.

Я снова начинаю уходить, и он нагоняет меня. За нами следуют клики и вспышки камер.

— Я не знаю, в чем ты пытаешься меня убедить. Это не имеет значения.

— Я об этом и говорю, но это ведь ты плачешь, — его рука ловит мою, а другая обхватывает меня за талию, притягивая меня к нему. И снова из-за малейшего касания я чувствую, будто принадлежу ему. Это неправильно, и в то же время правильно, и это приводит в замешательство.

— Не беги.

— Я и не бегу.

Он хихикает:

— Ну и врушка же ты, Грей.

Я отталкиваю его и вырываюсь из его рук. В то же время я борюсь с собой, так как мне нравится находиться в его объятиях. Я потеряна и не ориентируюсь в происходящем. Зачем я сопротивляюсь всему? Он явно хочет меня. Но я не знаю, чего он хочет, и я не знаю, что делать с его вожделением, или как себя чувствовать, или что я вообще чувствую. Все, что мне известно — выживание, работа и учеба. Я не имею понятия о мужчинах.

Я поворачиваюсь и хочу вернуться туда, откуда мы пришли, но путь преграждает толпа и папарацци. Их десятки, и все фотографируют меня.

— Мисс Амундсен, что между Доусоном и вами? Сколько вы уже вместе? Вы застали его с другой женщиной? — мужчина средних лет с густыми каштановыми волосами и очками в квадратной оправе подносит мне диктофон и выкрикивает целую вереницу вопросов.

* * *

Откуда они знают мое имя? Это пугает меня больше, чем что-либо еще.

Костлявая женщина с платиновыми волосами перекрикивает его:

— Мисс Амундсен, зачем Доусон провожал вас вчера до общежития? Вы — студент в УЮК? Это правда, что Доусон и вы застукали вашу соседку прямо во время секса? Какой Доусон в постели?

Я открываю и закрываю рот. Мне кажется, будто я обязана ответить на их вопросы. Меня учили быть вежливой и отвечать, когда ко мне обращаются. Я не знаю, что сказать. Я не хочу попасть в новости.

— Я... мы не, эм... я не...

— Вы можете прокомментировать ваши отношения с Доусоном Келлором?

— Сколько вам лет? Вы замужем?

— Грей, вы никогда не хотели стать моделью?

— Посмотрите сюда, Грей!

— Грей, сюда!

— Грей, Доусон принуждал вас делать в постели то, что вам не нравится?

Я перевожу взгляд с одного человека на другого, раскрывая и закрывая рот, мигая при вспышках. Я чувствую, как рука Доусона обхватывает меня за талию, оттаскивает меня, и вот он стоит передо мной, закрывая меня.

— У Грей нет комментариев по вашим вопросам, друзья, — он чуть подается вперед, и я чувствую, как он становится жестким, будто надевает доспехи. — У вас есть вопросы по поводу фильма?

Мужчина, задавший мне первый вопрос, выходит вперед:

— Доусон, до нас дошли слухи, что вы примете участие в ремейке «Унесенных ветром». Вы можете их подтвердить?

Доусон переключает внимание на мужчину:

— Привет, Билл, как дела? Да, я могу это подтвердить. Я играю Ретта. Мы начнем съемки в следующем месяце. Мы почти закончили подготовку.

— А Грей как-то участвует в проекте? — мне не видно, кто задает этот вопрос.

— Она интерн, работающий у Джона Казанцидиса в «Fourth Dimension».

— О чем вы спорили? Это не показалось мне обычной спорой по работе. Вы в отношениях?

Плечи Доусона напрягаются.

— Я не собираюсь это комментировать, скажу только, что нет, мы не в отношениях и никогда в них не состояли. Она интерн в моем проекте. Между нами был профессиональный разговор.

Тот же голос начинает говорить громче, голос какого-то молодого человека:

— Мне так не показалось, Доусон, и мы все знаем твои истории с интернами и ассистентками. Давай, чувак, просвети нас.

Голос Доусона становится жестче:

— Я и просвещаю вас. Не будь мудаком, Том. Не втягивайте Грей в это. Я прокомментирую съемки в фильме, и все на этом. Еще кто-то задаст вопрос об Грей, и мы уходим.

Все, что мне видно — широкая спина Доусона, оранжевая рубашка, обтягивающая его плечи, волосы, вьющиеся на его шее. Ему надо бы побрить заднюю часть шеи. Мне хочется провести рукой по его плечам, но я не решаюсь.

— Зачем ты защищаешь ее, если вы не в отношениях? — тот же голос, которого Доусон назвал Томом.

— Она никогда не сталкивалась с вами. Вы же чертовые барракуды, ребята.

Снова Том:

— Конечно, ты не будешь комментировать ничего про нее. Она хороша, Доусон. Вы отлично смотритесь вместе.

Доусон обнимает меня за плечи, притягивает к себе, и мы проталкиваемся через толпу, игнорируя слепящие вспышки камер и вопросы со всех сторон. Он ничего не говорит, и я лишь семеню на высоких каблуках, чтобы успевать за ним. Его рука на моем плече — настоящее шоу для журналистов, папарацци, кто бы там ни был. Мое сердце колотится. Они успели уловить факт, что происходит что-то необычное. Они знают, кто я такая. Они выяснят, что я работаю стриптизершей. Каз узнает и уволит меня. Все узнают, что я стриптизерша, и это то, кем я буду в глазах окружающих. Девица, любящая светить своими прелестями.

Мы прошли три квартала и до сих пор не дошли до места, в котором я выскочила из машины Доусона. Я не имела понятия, что убежала так далеко. Еще через полквартала в нашем поле зрения оказывается толпа, собравшаяся вокруг полицейского, подогнавшего эвакуатор, чтобы забрать автомобиль Доусона. Доусон матерится.

— Эй, нет нужды забирать ее.

Коп оборачивается, узнает Доусона и пугается.

— Простите, мистер Келлор. Нельзя вот так оставлять автомобиль посреди дороги.

— Да что вы говорите. Но теперь-то я здесь, и все в порядке.

— Но... — коп, похоже, растерялся.

Доусон подходит ближе к полицейскому, мужчине в возрасте с круглым пузом и волосами с проседью:

— У вас есть дочь, господин... О'Хара?

— Я... да, но...

Доусон забирает у полицейского блокнот и достает черную ручку из кармана шорт.

— Как ее имя, мистер О'Хара?

— Джилл, но это не...

Доусон бросает мужчине мягкую, обезоруживающую улыбку и пишет в блокноте. Я читаю, что он пишет: «Джилл за то, что твой папа герой. Твой друг, Доусон Келлор». Имя написано резкими каракулями, а сама надпись аккуратная. Он возвращает блокнот полицейскому и убирает ручку, затем хлопает старика по плечу.

— Послушайте, мистер О'Хара. У меня была чрезвычайная ситуация. Это больше не повторится, — Доусон начинает идти по улице, держа мою руку. Полицейского, как магнитом, тянет следом.

— Мистер Келлор, я благодарен за автограф, моя дочь ваша фанатка, но я не могу позволить вам уехать просто так.

Доусон открывает дверь со стороны пассажира и приглашает меня сесть, затем обходит автомобиль, садится сам и поворачивает ключи в зажигании. Он нажимает на газ, и двигатель ревет.

— Тогда выпишите мне штраф. Нет смысла забирать машину, ведь я здесь. Оштрафуйте меня на любую сумму. Просто сделайте это быстро, если можете. У меня через час важная встреча с продюсерами.

Мистер О'Хара явно в замешательстве. Его взгляд переносится на огромную толпу, на Доусона, на меня, на машину — которая стоит больше, чем он заработает за всю свою жизнь. Он колеблется, и Доусон нетерпеливо вздыхает. Он достает из бумажника карточку и протягивает полицейскому:

— Как насчет этого? Мне правда пора ехать. Вот визитка моего адвоката. Можете отправить ему штраф или что вам угодно, — я в шоке от его наглости.

— Полагаю, это возможно... я хочу сказать... — полицейский смотрит на толпу, а потом зачем-то на меня.

Я молча сижу на месте пассажира, затаив дыхание, стараясь быть невидимой.

— Отлично. Рад, что мы договорились, — Доусон захлопывает дверь, разворачивает «бугатти» в дюйме от эвакуатора, припаркованного прямо за ним, и врывается в пробку за грузовиком, обрезав путь белому «бентли». Он летит на желтый свет, в считанные секунды, разогнав автомобиль до пятидесяти миль в час, и мчится через медленное движение, объезжая по обочине там, где нельзя проехать. Один раз он даже пересекает двойную сплошную. Я не могу дышать, сжав руки в побелевшие кулаки, меня отбрасывает на спинку, когда Доусон тормозит, и швыряет налево, когда Доусон срезает путь через переулок, переключая передачи.

Инцидент с полицейским уже в нескольких милях позади нас, а мы уехали оттуда пару минут назад. Сердце колотится у меня в груди, и не только из-за виртуозно сумасшедшей поездки с Доусоном. Между переключениями передач его рука покоится на моей ноге, его палец касается моей коленки. Я таращусь на его руку. Она огромная и загорелая, с шершавой кожей.

— Ты всегда так ездишь? — выдавливаю я из себя.

— Да, — он мельком смотрит на меня с усмешкой. — А что?

— Это же страшно. Что, если мы разобьемся?

— Мы не разобьемся.

— Откуда тебе знать?

— Потому что я знаю, что делаю. Я не просто богатый болван на спортивной машине.

— А кто ты тогда? — спрашиваю я.

— Хм. Много кто. До карьеры в кино я был стритрейсером. Смотрела «Форсаж»? Вот вроде того. Только у нас не было банд, и мы не росли на улицах. Мы были богатыми избалованными детишками с карманами полными слишком много денег, и никто не говорил нам, что нельзя себя так вести. Мы катались по бульвару Сансет посреди ночи или по бедным районам, куда даже копы не заглядывают. Мы брали отцовские «феррари» и «ламборджини» и устраивали гонки. Мы ездили на них по горам. В общем, я давно умею водить. А потом я получил роль Андерсона в «Богах красной дорожки», и меня, типа, заставили пойти на настоящие курсы вождения. Типа, с государственными инструкторами и прочим дерьмом.