Доминик Данн - Строптивая

– Нет, уж вы послушайте, – ответила Фло. – Я могу рассказать вам.

– Я прошу вас уйти, пока эта сестра не вывела вас отсюда, – сказала Паулина. – Так что, будьте любезны, уйдите.

Жюль издал стон.

Сестра, наблюдавшая за происходящим, сказала:

– Да, мисс, вы должны оставить свою мать наедине с отцом. Только одному родственнику разрешено находиться в палате.

– Ее мать! – воскликнула Паулина, оскорбленная. – Я не мать этой проститутки! Так вот как она проникла сюда?

– Не называйте меня проституткой, – сказала Фло и вышла из палаты.

Сестра, которая была свидетелем сцены, не могла поверить, что подобное может произойти. Спустя несколько минут она рассказала об этой сцене другой медсестре, та рассказала одному из интернов, который пересказал о случившемся другим интернам. Не прошло и часа, как эта новость достигла первого этажа отделения «скорой помощи», где сидел Сирил Рэтбоун. Он записал в свой блокнот: «Неожиданная стычка между женой и любовницей в отделении реанимации в то время, как Жюль в бессознательном состоянии лежал между ними. «Не называйте меня проституткой», – крикнула Фло Марч.»

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 18.

Сирил Рэтбоун говорит, что Жюль из-за меня не получил назначения на пост главы американской делегации в Брюссель. Но это неправда, ты же знаешь. Жюль потерял это назначение до того, как все узнали обо мне. Буквально за несколько часов до того. Я случайно узнала, почему это произошло. Даже Паулина не знала. Жюль никогда не рассказывал ей об этом. Но он рассказал мне. И Арни Цвиллман был в курсе. Ты знаешь этого гангстера? Арни Цвиллман ответственен за то, что Жюль не получил назначения. Арни Цвиллман донес на Жюля, потому что Жюль не хотел иметь с ним дело. Верь мне, я знаю, что говорю. В тот день до сердечного приступа Жюль все рассказал мне».

Когда-то у Сирила Рэтбоуна литературные амбиции были выше, чем просто писать для колонки сплетен в «Малхоллэнд». В университете в Англии он набрался хороших манер, научился употреблять словечки и выражения в стиле позднего Оскара Уайльда, привык одеваться чересчур цветасто. На последних курсах он писал пьесы, в духе подражания великим драматургам, но среди учащихся пользовался дурной славой. Однако по окончании университета его попытки литературных набегов на театры Уэст-Энда в Лондоне не дали желаемых результатов. Тогда он отправился в Голливуд. Было это лет десять-двенадцать назад. Он решил заняться сценарным ремеслом. Прежде всего по прибытии в Америку он распространил слух, что он – незаконнорожденный сын британского аристократа, графа, который, конечно же, умер. Он также дал всем понять, что вынужден зарабатывать, потому что законный наследник, нынешний граф, терпеть его не может и сделал все, чтобы его жизнь в Англии была невозможной. В истории Сирила было нечто романтическое, а потому он стал желанным гостем некоторых светских салонов. Модно одетый, с изысканными манерами, остроумный, прекрасный рассказчик фривольных историй, он был нарасхват среди жен продюсеров и глав киностудий как новый и чрезвычайно забавный человек.

О Перл Сильвер говорили, что она, видимо, имеет наблюдательный пост в аэропорту, потому что раньше всех знала, кто приезжает в город. Перл устраивала ленчи и обеды по нескольку раз в неделю и потому постоянно вела поиски интересных людей среди недавно приехавших в город. Она оказалась первой из кинобратии, пригласившей Сирила Рэтбоуна. Ее примеру последовала Сильвия Лески, которая реже, чем Перл, устраивала приемы, но зато более величественные. Несмотря на то, что ее труднее было ублажить, Сирил показался ей занятным добавлением к программе ее приемов. «Он – как дыхание весны, – говорила она о Сириле в то время. – Мы нуждаемся время от времени во вливании свежей крови. Мы слишком часто видим одних и тех же людей».

Сильвия души не чаяла в Сириле на протяжении целого сезона и даже уговорила своего мужа, Марти Лески, возглавлявшего «Колосс Пикчерс» – киностудию, во главе которой когда-то стоял ее отец, подписать с Сирилом контракт, взяв его на должность штатного сценариста. Но ни один из трех сценариев Сирила, за которые Марти Лески заплатил ему кругленькую сумму, не был принят для постановки. «Слишком надуманные», – сказал о них тогда Марти Лески. Контракт с Сирилом был аннулирован. После этого его уже больше не приглашали в дом Лески, вход в который был доступен только тем, кто добивался успеха. Перл Сильвер продолжала его принимать, но чаще на ленчи, чем на обеды, потому что он, как и Гектор Парадизо, ставший к тому времени его другом, был одним из немногих мужчин, на которых всегда можно было рассчитывать, что они явятся к ленчу. Годы проходили, успех Сирилу так и не улыбнулся, круг его занятий и знакомых несколько раз менялся. Наконец его литературные амбиции ограничились страницами светской хроники в «Малхоллэнд». Именно здесь он приобрел успех, который ему льстил, но далеко не оправдывал его мечты.

Некоторые не верили в его романтическую историю о незаконнорожденном сыне графа. Среди них была Паулина Мендельсон. От ее наметанного глаза не ускользнуло, что его изысканные манеры – всего лишь результат подражательства, а не воспитания, полученного от родителей или няни. Он излишне торопливо вскакивал, когда дама входила в комнату, или излишне эффектно подавал стул, когда дама садилась за стол. Его акцент, воспринимаемый всеми как безупречный, звучал для слуха Паулины, отточенного великолепным знанием языка, слишком вычурно. Паулина была прекрасным знатоком английской жизни. Когда она была молодой, то ее сестры были уверены, что она выйдет замуж за лорда Сент-Винсента и будет жить в аббатстве Килмартин в Уилтшире, но этого не произошло. Невилль Макэдоу не смог дать за дочерью приданого, на которое рассчитывал лорд Сент-Винсент, чтобы содержать свое аббатство, а потому он женился на одной из наследниц Ван Дегана. Паулина же вышла замуж за Джони Петуорта. Именно Паулина расспросила нынешнего графа Рэтбоуна о незаконнорожденном сыне его отца. «Самозванец, чистой воды самозванец, – сказал граф. – Мой отец и не слышал о нем».

Паулина была не из тех женщин, кто распространяет такие истории, а потому промолчала. Для нее не имело значения, что Сирил придумал о себе такую легенду. Но когда он стал известным летописцем светской жизни и захотел в этом качестве быть приглашенным на приемы Мендельсонов в «Облаках», тогда она проговорилась. Это случилось во время разговора с Гектором Парадизо, который выступил просителем за своего друга.

– Пригласи его, Паулина, – сказал Гектор.

– Жюль не любит, когда о нем пишут в светской хронике. Это вредит его положению в администрации.

– Но Сирил не такой, – настаивал Гектор. – Ты же, конечно, знаешь, что он незаконнорожденный сын графа Рэтбоуна. Он джентльмен.

– О, нет, – сказала Паулина.

– Ты не согласна, что он джентльмен? – спросил Гектор.

– Понимай, как знаешь. Он не является незаконнорожденным сыном умершего графа Рэтбоуна. Это чистая выдумка.

– Откуда ты знаешь?

– Я спрашивала.

– Кого?

– Нынешнего графа, который, как считают, выжил его из Англии. Он не выживал его из Англии. Он никогда даже не слышал о Сириле Рэтбоуне. Но ты должен сохранить это в тайне, Гектор.

– Клянусь честью.

Одним из недостатков Гектора Парадизо было то, что он совершенно не умел хранить секретов. Когда он передал Сирилу Рэтбоуну то, что рассказала ему Паулина Мендельсон, Сирил рассмеялся в свой обычной очаровательной манере. «Конечно, что Перегрин мог еще сказать?» – ответил Сирил, намекая на нежелание нынешнего графа знаться с ним. Больше они к этому разговору не возвращались. Но Сирил Рэтбоун запомнил пренебрежение Паулины. Он знал: придет время, и он сведет с ней счеты.

* * *

Разговор с Паулиной Мендельсон у постели Жюля очень расстроил и обидел Фло Марч. Вернувшись домой, первое, что она увидела в свете фар «бентли», было маленькое тельце Астрид, лежавшее на обочине подъездной дорожки, там, где она ее оставила пять часов назад, торопясь за машиной «скорой помощи». Фло никогда бы не пришло в голову, что ее знакомство с Фей Конверс, о котором она столько мечтала, желая поближе сойтись со своей соседкой, знаменитой кинозвездой, быть приглашенной на ее приемы, произойдет тогда, когда она позвонит ей в дверь, чтобы сообщить, что убила ее собаку.

Фей Конверс, уставшая от приема, отдыхала после ухода Сирила Рэтбоуна. Она ничего не знала о сердечном приступе у Жюля Мендельсона. Она смыла грим и сняла накладные волосы, надела кафтан и тюрбан и устроилась перед телевизором смотреть свою самую неудачную картину «Башня» по каналу, демонстрирующему только художественные фильмы. При этом она поедала пиццу с козьим сыром, принесенную Глицерией из «Спаго».

– Знаешь, Джек Уорнер как-то сказал мне: «Твоя внешность не подходит к историческим фильмам, Фей. Оставь их Оливии Хэвилленд». Но я настаивала и говорила: «Нет, Джек. Я хочу сыграть роль Марии, королевы шотландской, в «Башне». Я рождена для этой роли». И этот сукин сын оказался прав, конечно. Боже, как я ненавидела Джека Уорнера.

– Да, мэм, – сказала Глицерия.

– Знаешь, я предъявила ему даже иск.

– Да, мэм.

В это время раздался звонок в дверь.

– Он сказал, что я губительно влияю на кассовые сборы.

В дверь опять позвонили.

– Кто бы это ни был, меня нет дома.

– Да, мэм.

– Представить не могу, кто может придти в такое время.

– Да, мэм.

– Мне действительно нужны охранники, чтобы подобного не случалось. Дом и Пеппер Бельканто уже обзавелись охранниками.

– Да, мэм.

– Ты не собираешься открывать? – спросила Фэй.

– Я не знаю, кончили ли вы рассказывать, мэм. Открыв дверь, Глицерия с удивлением увидела Фло Марч, свою подружку из соседнего дома.

– Слава Богу, Глицерия. Я думала, никого нет дома. Звоню и звоню, – сказала Фло.

– Что ты здесь делаешь, Фло? – спросила Глицерия. Она обернулась посмотреть, наблюдает ли за ними мисс Конверс.

– Мне надо повидаться с мисс Конверс. Это очень важно.

– Сегодня вечером она никого не хочет видеть. – Глицерия снова обернулась. – Она смотрит свой фильм по телевизору и не любит, когда ей мешают.

– Но это очень важно, Глицерия, – повторила Фло.

– Ты ей не скажешь, что я прихожу к тебе и пью с тобой кофе?

– Конечно, не скажу, Глицерия. Пожалуйста, позови мисс Конверс.

Глицерия посмотрела на подругу. Ей показалось, что она выглядит утомленной и расстроенной. Ее обычное жизнерадостное настроение, которое Глицерия называла на киношный лад «яркостью», исчезло.

– С тобой все в порядке, Фло? – спросила она.

– Пожалуйста, скажи ей, что я пришла, Глицерия.

– Но только сейчас она мне сказала, что не хочет никого видеть.

Фло сложила руки рупором и поднесла ко рту.

– Мисс Конверс! – крикнула она, что было мочи, собрав все силы, которые остались после изнурительных пяти часов, проведенных в больнице. – Мисс Конверс, пожалуйста!

– У меня будут большие неприятности, – сказала Глицерия.

В холл вышла Фей Конверс.

– Что здесь происходит, Глицерия? – спросила она.

– Мисс Конверс, это мисс Марч из соседнего дома. Она говорит, что ей надо повидаться с вами. Она говорит, что это очень важно.

– Извините, что побеспокоила вас, мисс Конверс, – сказала Фло. – Речь идет об Астрид.

– О, Астрид, – сказала Фей Конверс, всплеснув руками. – Эта несносная собачонка опять сбежала. С самого начала с ней одни неприятности. Она укусила палец у Киппи Петуорта. Моя хорошая подруга Роуз Кливеден упала и сломала ногу, споткнувшись о нее. И она постоянно убегает. Вы нашли ее?

– Я ее убила, – сказала Фло.

– Что? – спросила Фэй.

– Я задавила ее своей машиной. Я не хотела. Я ехала по дорожке. У одного человека случился сердечный приступ в моем доме, и «скорая помощь» повезла его в больницу. Я поехала вслед за ними на своей машине. А собака выскочила прямо под колеса, и я задавила ее, – сказала Фло и заплакала.

В библиотеке зазвонил телефон.

– Кто бы ни звонил, меня нет дома.

– Я любила собачку, – продолжала Фло. – Вы представить себе не можете, как сильно я ее любила, мисс Конверс. Никогда в жизни я не обидела бы ее. Мне так жаль, действительно, очень, очень жаль.

Глицерия перевела взгляд с одной женщины на другую и пошла ответить на телефонный звонок.

Фей Конверс слушала молодую женщину. Она обратила внимание, что она очень хорошенькая, несмотря на то, что тушь на глазах расплылась и помада на губах размазалась. Она также заметила, что женщина одета в костюм от «Шанель», но юбка порвана, и на ней болтаются нитки. Еще она отметила, что она носит серьги с большими желтыми бриллиантами, вроде тех, что она видела в каталоге аукциона «Бутбис», который ей прислал князь Фридрих Гессе-Дармштатский.