Элайна Фокс

Строптивый ангел

Пролог

Джорджия

Март 1860 года


Влажные ветви деревьев хлестали бегущего мальчика по лицу и цеплялись за одежду. Ботинки промокли и скользили по влажной земле. Позади, в тумане, слышался лай собак. Они преследовали его, держась на одном и том же расстоянии, не отставая.

Мальчик уже начинал задыхаться. Кровь стучала в висках. По щекам струились слезы. Ноги уже почти не повиновались ему, но он все равно не останавливался. Мальчик знал, что ожидает его в случае удачной погони. Если псы не разорвут его на месте, то надсмотрщики отвезут обратно в Ривер-Оукс и там закуют в цепи, словно дикого зверя. А потом жестоко высекут.

Лес становился все гуще. Мальчик спотыкался, продираясь сквозь колючие заросли кустов, не обращая никакого внимания на царапины. С земли поднимались вверх волны теплого тумана.

Внезапно он почувствовал, как подгибаются колени. В тот же момент он зацепился ногой за корень и с размаху полетел на землю, заскользив по опавшей листве.

Он прислушался, тяжело переводя дыхание, готовый услышать лай собак и треск сучьев совсем близко. Но ничего. В лесу царила тишина.

Лежать было удобно. Пахло прелыми листьями. Мальчик, прислушиваясь, опустил голову на руку. Он часто дышал и никак не мог прийти в себя.

Ни звука. Может быть, они добрались до ручья и потеряли его след?

Он закрыл глаза. Под ним была теплая мягкая земля. Если бы он только мог остаться! Он бы никогда не убежал.

Он вновь вспомнил собак. Как страшно было, когда кучер появился из-за сарая со всей сворой! А за ним, с багровым от злости лицом, шел надсмотрщик.

Мальчик хотел убить его. Он швырнул в него котелком с кипящей водой. Но хотя надсмотрщик и заорал от боли, но тут же, приподнимаясь с залитого кровью, израненного тела матери, попытался схватить его.

Мать молила сына о помощи. Но он не мог ничего сделать – ни остановить негодяя, ни даже заставить его замолчать.

«Хозяйская подстилка! Шлюха мулатка!» – ругался надсмотрщик.

Рабыня.

И никому нет дела, что негритянка она только на одну восьмую. И что ее кожа – гораздо светлее, чем у того же надсмотрщика. Не важно даже, что отцом ее сына был белый хозяин плантации. И что сына воспитывала гувернантка-англичанка. У него даже не было рабского клейма! Однако с тех пор, как у хозяина родился законный наследник, мальчик и его мать были забыты. И поэтому надсмотрщик мог безнаказанно избить и изнасиловать ее.

Мальчик вновь поднял голову и затаил дыхание. Вот. Он услышал далекий лай. Сначала лаял один пес, потом к нему присоединился второй.

Мальчик вздрогнул и с трудом поднялся на колени.

Лай стал громче. По спине у мальчика побежали мурашки.

Он прижался щекой к жесткой коре растущего рядом дерева. Близко ли они отсюда? Или же, потеряв его следы, слишком забрали вправо?

Мальчик что есть сил сдерживал дыхание. Далеко ли простирается этот лес? Если он действительно бежит на запад, то вскоре уже попадет к реке. Если бы только туман немного рассеялся…

Мальчик облокотился спиной о дерево. Легким не хватало воздуха, ноги дрожали, колени подгибались. Он чувствовал, что сил бежать дальше у него просто нет.

И тут он словно услышал голос матери.

– Беги ангел. – Слова, казалось, звучали у него в ушах. – Беги так быстро, как только сможешь! Не дай им убить тебя!

Мальчик вскочил и стремглав ринулся прочь.

Глава 1

Нью-Йорк

Сентябрь 1882 года


– Ты шутишь? – открыв от изумления рот, спросила Эва Морланд. Не глядя под ноги, она шагнула к сестре, но внезапно пошатнулась, запутавшись в платье, и чуть не упала.

Присцилла Морланд лежала на парчовой кушетке и лениво жевала засахаренные орешки.

– Эва, – раздраженно проговорила она, – пожалуйста, не делай такое трагичное лицо. Мне просто нужен совет. Или мне придется обратиться к кому-нибудь еще.

Эва молчала. Присцилла подняла на нее глаза.

– Все нормально. Если хочешь, я могу повторить. Я беременна. И жду ребенка, – четко и раздельно, как на уроке, проговорила она. Затем насмешливо добавила: – Я опозорена, втоптана в грязь. Жизнь моя загублена.

Эва вздрогнула, словно последняя фраза сестры причинила ей физическую боль.

– У тебя были сексуальные отношения с мужчиной? – Она чувствовала, что это звучит глупо, но надеялась, что сестра просто засмеется, как обычно.

Присцилла небрежно махнула рукой:

– Ну да. Можно назвать и так.

Эва строго посмотрела на нее:

– И с кем?

Присцилла удивленно приподняла брови, а ее кукольно-детский ротик изогнулся в противной ухмылке.

– Эва, неужели ты серьезно думаешь, что я отвечу на такой вопрос?

Эве не понравился наглый тон сестры. В семье Присциллу всегда баловали, она была всеобщей любимицей. А теперь она превратилась в эгоистичную, самодовольную девицу. Но на этот раз, думала Эва, начиная злиться, на этот раз она зашла слишком далеко.

– Прекрасно, – ухватилась она за ее последнюю фразу, – не надо. Не говори. Я не желаю ничего знать. – Она повернулась к двери, лелея в глубине души надежду, что Присцилла позволит ей уйти.

– Я не собираюсь тебе ничего рассказывать, – громко повторила Присцилла.

Эва остановилась и медленно повернулась к сестре. Та, в свою очередь, демонстративно положила в рот орешек и, неторопливо прожевав, добавила:

– Ну, по крайней мере об этом.

Несмотря на сильное желание уйти, Эва заколебалась. Ей казалось невероятным такое спокойствие и безразличие. В девушке боролись страх и стыд за сестру. Внезапно она резко подошла к парчовой кушетке, схватила коробку с орехами и швырнула ее в стену.

Присцилла, открыв рот, смотрела, как рассыпаются по мраморному полу орешки.

– Послушай меня внимательно, Присцилла Морланд, – бросила сквозь сжатые зубы Эва. – Тебя ждут неприятности, и очень скоро. Если этот недоумок, соблазнивший тебя, не объявится и не женится на тебе, тебя ждет всеобщее презрение и изгнание из общества. Ты будешь опозорена. Мы все будем опозорены! И ни мать, ни отец не спасут тебя. Тебе самой наверняка придется уехать из города. И никто не сможет тебе помочь, никто. Понимаешь? Помнишь Дафну Каролтон?

Присцилла побледнела. Впервые с начала разговора Эва уловила в ее глазах легкую тень страха.

– Дафна даже не была беременна. Ее поймали, э… – Эва пожала плечами. Она не могла найти подходящих слов.

– Их поймали голыми, – проворчала Присцилла. – Ради Бога, Эва, ты что, не можешь это произнести?

– Их поймали при компрометирующих обстоятельствах, – поправила ее Эва. – Дафну с этим отвратительным мужчиной. И в результате вся семья была вынуждена переехать на запад. Они не могли остаться в Нью-Йорке, когда все в городе знали о ее поступке. Ты хочешь, чтобы это произошло с нами? Хочешь для нас изгнания из общества?

Присцилла спокойно наблюдала за сестрой. Словно это Эва, а не она стала виновницей скандала.

– Мистер Маркс никуда не уезжал. И его до сих пор приглашают повсюду. Все не так уж и плохо, как ты говоришь.

Эва покачала головой и прикрыла глаза.

– Мужчинам это легче перенести. Кроме того, его принимают вовсе не все. Теперь его никогда не зовут к себе Хендерсоны. И Олдены тоже.

– Фи! – фыркнула Присцилла. – Хендерсоны. Можно подумать, без них не обойтись! Особенно без их ужасных обедов! Как же я буду жить, если больше не увижу печенку, выложенную на блюде в виде лебедя…

– Паштет, – поправила ее Эва.

– Да что бы там ни было, я прекрасно смогу прожить и без этого!

Эва сжала кулаки:

– Господи! О чем ты думаешь?! Как ты можешь быть такой безразличной! Ты действительно думаешь, что все так просто: родила ребенка – и все? Цилла, побойся Бога! Да люди при виде тебя будут переходить на другую сторону улицы!

Присцилла прищурилась и с расстановкой произнесла:

– Ну что ж… Тогда, вероятно, мне придется обратиться за помощью… к доктору.

Эва в ужасе посмотрела на сестру:

– Ни в коем случае! Знаешь, сколько женщин умирают от этой операции?!

Присцилла с сердитым видом подалась вперед:

– А ты знаешь, сколько женщин умирают во время родов?

У Эвы от волнения перехватило дыхание.

– Это тяжелее, Цилла. Намного опаснее и тяжелее.

Присцилла помолчал, а потом пожала плечами:

– Ну ладно. Тогда я уеду.

Эва почувствовала облегчение.

– Да, – размышляя, проговорила она. – Да, это выход, ты можешь уехать. Во Францию! К тете Фелисити. Ей мы можем довериться. Мы скажем всем, что ты уехала навестить тетю. – Эва повеселела. – И это даже не будет ложью. И ребенка можно будет оставить у нее.

– Нет! – категорически сказала Присцилла.

– Может быть, она знает какую-нибудь женщину, которая…

– Я же сказала – нет! – прервала сестру Присцилла и топнула ногой. – Я хочу сама.

Эва замерла.

– Что?

– Я не брошу его. Не брошу своего ребенка. Я хочу сама воспитывать его.

Эва представила, как Присцилла сидит с малышом на руках на званом обеде, а вокруг толпятся ее многочисленные поклонники.

– Что ты будешь с ним делать? – обреченно спросила Эва, понимая бессмысленность вопроса. В конце концов, кто согласится бросить собственного ребенка?

– Не знаю. Наверное, это будет забавно, – улыбнулась Присцилла. – Люди так любят детей. Я уже давно заметила это.

Эвой овладело отчаяние. Для нее стало очевидным: Присцилла не понимает всей серьезности положения, в котором она оказалась. Не понимает, что от ее легкомыслия пострадает вся семья. Она не собирается решать свои проблемы и, как обычно, ждет, что Эва защитит ее и спасет.

Но на этот раз ситуация была гораздо хуже, чем раньше, когда ее поймали за игрой в карты. Или когда она на балу у Мейсонов закурила сигару Рэндольфа Питермана. И даже хуже, чем тогда, когда она позировала в тоге для одной из картин Джерарда Пеллетье.

В этот раз она действительно совершила нечто немыслимое – она провела ночь с мужчиной.

Эва покраснела и потупилась, поняв, что испытывает легкую зависть к сестре.

– Ну хорошо, я не пойду к врачу, – сказала Присцилла. – Присядь, ради Бога! Пока ты не упала в обморок и не разбила мамин китайский фарфор. – Она вяло махнула рукой, указывая на изящную вазу, стоящую на низком столике.

Эва смотрела на сестру широко раскрытыми глазами, словно внезапно увидела в Присцилле совсем другого человека. Присцилла знала, что чувствуешь, когда тебя целуют. И это был не поцелуй украдкой в гостиной. Нет, настоящий поцелуй – в горячих объятиях, лаская друг друга. Однажды она видела такой случайно на улице. На углу Тридцать девятой улицы одна из уличных женщин целовала так молодого человека.

И Присцилла видела мужчину обнаженным! И лежала с ним в постели…

Эва даже присела, ошеломленная собственным любопытством.

– В чем дело? – раздраженно проговорила Присцилла. – Почему ты так на меня смотришь?

Эва прикусила губу и отвела взгляд.

– На что это было похоже? – спросила она негромко.

– Ты о чем? – Присцилла сердито сверкнула глазами.

Эва сжала губы. Она никак не могла справиться с захлестывающим ее любопытством.

– Что ты чувствовала?

– Когда? – раздраженно уточнила Присцилла. Затем внезапно поняла. Она подняла брови и внимательно посмотрела на сестру: – Так ты спрашиваешь об этом?

Эва смогла только кивнуть.

Присцилла смягчилась. На ее лице появилась слабая улыбка.

– Ох, сестричка, это просто чудесно! Мне никогда в жизни не было так хорошо!

Эву ее признание, с одной стороны, потрясло, а с другой – обрадовало. Всю жизнь она слышала лишь торопливое перешептывание замужних женщин, приходящих к матери заниматься шитьем. Потом и ее сверстники стали иногда беседовать шепотом об этом. Но говорить с кем-то, кто действительно знал обо всем не понаслышке, было для Эвы неожиданностью. И более того, выясняется, что это чудесно! Эва почувствовала неожиданный прилив сил.

– Так ты говоришь – чудесно?

– О да! – Присцилла прикрыла глаза, предаваясь приятным воспоминаниям.

– Скажи, а кто отец ребенка? – попросила Эва, наклоняясь вперед. Ей не терпелось узнать, кто же смог доставить сестре такое удовольствие. Знакома ли с ним Эва? Как странно, один из праздно шатающихся по Вашингтон-авеню бездельников способен на такое таинство. И кто же из этих глупых молокососов стал избранником Присциллы?