Робин Хейзелвуд - Студентка с обложки

Вы все тысячу раз читали душещипательные истории о том, как начиналась карьера какой-нибудь супермодели. Жил да был нескладный гадкий утенок, которого никто не приглашал на танцы… И вот однажды, когда наша героиня занималась неким общественно-полезным делом — продавала мороженое, выгуливала собачку, покупала булку пенсионеру, — ее увидел юный и прекрасный принц (агент по поиску талантов), потом фея-крестная взмахнула волшебной палочкой и… вуаля! Наша Золушка попала на обложку «Вог».

Не верьте ни единому слову!

Во-первых, модели красивы от рождения. Это факт. Ну да, переходный возраст бывает и у нас, но давайте не будем кривить душой: худоба или слишком высокий рост — невелика беда. Вроде проблем человека, выигравшего в лотерею: ой-ой-ой, бедный я, несчастный, что теперь будет!.. Честное слово, нет такой модели, которая в свое время зашла на кукурузное поле дурнушкой — и вышла с другого конца королевой. Так не бывает! И я ума не приложу, зачем мы пытаемся убедить кого-то в обратном. Эйнштейн ведь никогда не говорил, что учился хуже всех в классе.

Во-вторых, стать моделью не так-то легко. Нужно хорошенько потрудиться. Может, на свете и не перевелись принцы и феи-крестные, но пропихиванием талантов они давно не занимаются. Уж поверьте моему опыту: все, буквально все модели часами просиживают в кресле визажиста — и тем не менее большая часть снимков оказывается на полу монтажной.

С другой стороны, это мое личное мнение. Просто моя карьера начиналась весьма прозаично: в захолустном Милуоки, а не на подиумах Милана. И азы профессии мне преподал не Ирвинг Пенн, а безвестная Тами из провинциальной школы моделей (причем научила совсем не тому). Моя первая фотография вышла в газетном вкладыше, а не в сентябрьском номере «Вог»; с рекламой акриловой краски, а не нового аромата Версаче.

Из грязи, так сказать? Вот именно. Впрочем, не стану томить вас подробностями. Начну кое с чего поинтереснее: как я впервые по-настоящему окунулась в модельный бизнес. Но предупреждаю: это не пособие для мечтающих стать моделью. Если хотите узнать, как класть на скулы румяна или как добиться головокружительного успеха в модельном бизнесе, ищите другую книгу. Здесь про такое не написано. А вот если вам интересно, каково оно — быть моделью, не суперзвездой вроде Наоми, Линды или Кристи, а обычной девушкой с шестизначными гонорарами, пристегните ремни, и поехали. Я Эмили Вудс, мне семнадцать лет, и я все вам расскажу!

Чикаго, 1988 год

Фроуки, менеджер фотостудии, поправляет очки, то есть сдвигает их на кончик носа. Потом молча протягивает руку.

Я иду через фойе, скрипя резиновыми подошвами по мрамору. Отдаю ей портфолио. Сердце колотится как сумасшедшее.

— «Чикаго инкорпорейтед», — бормочет менеджер, бросив взгляд на обложку.

— Это-новое-агентство-меня-представляет-Луи, — выпаливаю я.

Молчание. Шелест страниц: одна, вторая. При виде третьей — одна из «спортивных» проб, я выглядываю из-за теннисной ракетки — Фроуки закатывает глаза.

— Сколько лет?

Не глядя, листает дальше.

— Семнадцать. Скоро восемнадцать. Через месяц. Точнее, пятого июля.

Черт! Луи ведь меня предупреждал! «Моделям нельзя привлекать внимания к возрастному процессу», — говорил он. А еще советовал мне придержать язычок. «Ты назвала бы Мэрилин Монро болтливой?» — так он однажды спросил. «Я назвала бы ее покойной!» — огрызнулась я. «Вот именно, — не смутился Луи. — Кумиры не болтают». Я и сама понимаю, что надо молчать в тряпочку. Но ничего не могу с собой поделать! Уж больно нервничаю. За шесть шагов до офиса меня буквально затрясло.

Это пятый и последний пункт в моем списке:

Конрад Фурманн (фотограф)

ул. Вест-Бертон (бывшая Диарборн), д. 25

спросить Фроуки (менеджер студии)

На бумаге вполне безобидно. Ха, если бы! По адресу обнаружилась не четырехэтажная развалюха с «производственными площадями», заваленными мотками проводов, комьями пыли и дешевыми матрацами — между прочим, такое встречается сплошь и рядом. Нет, студия Конрада Фурманна расположена в доме, скорее даже особняке, прямо в центре «Золотого побережья» — самого шикарного района Чикаго. Все с виду очень современно, стены выкрашены в кремовый цвет, дорожка усыпана гравием, деревья аккуратно подстрижены — прямо Париж какой-то! Не то чтобы я бывала в Париже. Просто этот дом соответствует моим представлениям о Париже. Впечатляет.

Внутри впечатление усугубилось. Наверно, дело в менеджере. Длиннорукая и длинноногая, в черной одежде, с блестящей черной шевелюрой и черными же глазами, в этом беломраморном фойе Фроуки очень похожа на затаившегося паука.

Хлоп! Мое портфолио резко закрывается. Неожиданно Фроуки встает и подается вперед, впившись алыми ногтями в край стола. Ее взгляд скользит по моему наряду от Адриенн Виттадини (юбка в сине-белую полоску и тщательно подобранный свитерок), осматривает подбородок, нос, скулы, каждый дюйм кожи — и вперивается в мои глаза.

— Следуйте за мной!

Я догоняю черный силуэт Фроуки у самой двери. Глаза постепенно привыкают к тусклому свету: маленький кабинет, два обитых замшей дивана, несколько дюжин книг в глянцевых обложках. Фотографии красивых лиц в серебряных рамках…

— Конрад, это Эмили.

…и хозяин кабинета. Конрад Фурманн снимает очки с выреза своего кашемирового джемпера и водружает на нос.

— Здравствуйте!

Я сглатываю:

— Здравствуйте.

Он встает и хлопает в ладоши, как учитель танцев.

— Повернитесь!

Я кружусь на месте.

Он смеется.

— Не так быстро! Еще! Дайте мне вас рассмотреть.

Я кручусь медленнее, как торт в магазине, и замираю лицом к дивану, где теперь сидят Конрад и Фроуки. Конрад — прямая противоположность Фроуки: низенький, почти миниатюрный, с васильково-синими глазами и тонкими чертами лица. Как ни странно, при нем мне как-то полегчало.

— Сколько вам лет?

— Почти восемнадцать, — отрезает Фроуки, словно я собиралась его обмануть.

Конрад подается вперед и застывает вопросительным знаком.

И пошло-поехало…

— Вы занимаетесь спортом?

— А танцами?

— Вы едите?

— А много?

— Как часто вы пьете:

— …молоко?

— …содовую?

— …спиртное?

— Сколько часов в день вы спите?

— Какого вы роста?

— А ваши родители?

— Насколько вы выросли за последний год?

— Какой у вас вес?

— Носите ли вы контактные линзы?

— Пользуетесь ли солнцезащитным кремом?

— Как бы вы описали свои волосы?

— Опишите поэтапно, как вы ухаживаете за кожей утром и вечером, начиная со средства для умывания.

И так далее, и тому подобное. Как в кошмаре, когда у вас экзамен и целая комиссия принимает предмет, который вы не проходили. Правда, у моделей экзамены не очень сложные.

Наконец тема ухода за собой исчерпана. Глаза Конрада временно остекленели: что-то прикидывает в уме.

— Итак… Вам почти восемнадцать. Вы закончили школу, верно?

— Да.

— Поступаете куда-нибудь?

— Да.

— Куда?

Главное, чтобы уехать подальше. Этим летом поступление — основная тема разговоров всех моих сверстников, их родителей и родственников. Короче, всех, кто не занимается модой.

— В Колумбийский университет[1].

Конрад снова встает и подходит ко мне.

— А что ж не в Северо-Западный[2]?

Подумаешь, Северо-Западный!

— М-м-м… Неплохой университет, — отвечаю я. Вдруг он там учился? — Но я хочу учиться в Нью-Йорке.

Конрад пристально смотрит на меня. Секунду, вторую.

— Посмотрим…

На что смотреть-то? Насколько я знаю, прием уже закончен, и слава богу.

К счастью, тема закрыта; Конрад берет меня за руку и ведет в фотостудию, просторную, белую и красивую. Очень красивую. Полки с толстыми альбомами по искусству, тоннами журналов и маленькими скульптурами. Два лоснящихся кожаных дивана, лакированный столик с каллами в хрустальной вазе. Хромированная аппаратура, сияющая под яркими лампами.

Я верчу головой; наконец до меня доходит, где я. В животе все сжимается от одной мысли, что это человек другого полета, совсем-совсем другого. С такими я еще не работала.

И тут я увидела эту фотографию. Вот она, прямо передо мной, рукой подать, маленькая, черно-белая. Я невольно ахаю. Ведь там в нескольких унциях лайкры игриво улыбается не кто-нибудь, а Синди Кроуфорд, самая суперская супермодель Америки! Правда, такой я ее никогда не видела: короткие торчащие во все стороны волосы, пухлые щеки — на вид лет семнадцать. Как мне.

Ничего себе! Я знала, что Синди из Иллинойса, но… Я поворачиваюсь к Конраду. Тот улыбается, смотрит на меня добрыми синими глазами. Медленно протягивает руку и касается моего лица.

— Ну-ка, ну-ка: если вот это передвинуть… — Он чуть касается моей родинки на лбу и проводит пальцем по щеке, — будет она. — И он дотрагивается до места, где находится знаменитая родинка Синди.

Ох, вряд ли… В моем родном Висконсине всегда говорили, что я вылитая Брук[3]. Если не считать бровей, сходство слабое, но почему-то некоторые останавливают меня на улице, ничуть не сомневаясь, что я и есть мисс «Только джинсы Калвин!». Хотя зачем звезде таких масштабов шастать по какому-то захолустью в футболке с эмблемой Балзамской средней школы, для меня остается загадкой. Никак решила залечь на дно.

И все-таки мне сделали комплимент, а кто не любит комплименты? Тем более если вас сравнивают с Синди — и не кто-нибудь, а ее же фотограф! Здорово! Улыбаться до ушей, конечно, настоящей леди не пристало, но что поделать.

Вот и все. То есть через минуту все. Я прощаюсь и ухожу по усыпанной гравием дорожке. За мной, ворчливо брюзжа, закрываются железные ворота. На серой мокрой улице идет довольно холодный дождь, и я засовываю руки в карманы. Перед светофором оглядываюсь. Особняк фотографа совсем не такой, как остальные дома из невзрачного кирпича. Он манящий, волшебный и мерцает, словно золотистая галька на пляже — и снаружи, и внутри. Я вспоминаю яркие люстры в фойе, уютные светильники в кабинете, сияние ламп в фотостудии — светом был залит буквально каждый уголок. А теперь все вокруг кажется каким-то плоским и скучным.

Я должна здесь работать, говорю я себе и иду дальше. Просто обязана!

Неудивительно, что я так настроена: пока что мою карьеру никак не назовешь звездной. А как иначе, если все началось с сыра? Спасибо, хоть не с клубнички. С чеддера.

Дело в том, что мой отец работает в небольшом рекламном агентстве «Вудс, Вудс и Ваковски», расположенном в Милуоки. Их авторству принадлежит не один избитый слоган, включая туповатые фразочки про молочные продукты. Ну, вы слышали: «ПочеМУ — не пойМУ», «СЛИВКИ общества», «Для СЫРОедов»… Чего еще ожидать от рекламы в штате, где даже на номерных знаках пишут: «Молочная ферма Америки»?

Прошлой осенью отец нашел свежее решение: кепка. Кепка и кепка, только сырная. Может, видели? Если нет, вообразите себе бейсболку с клинышком чего-то желтого с дырочками — сыра — на козырьке. А теперь представьте, что кто-нибудь вышел так в люди, желательно в пьяном виде. Ужас, летящий на крыльях ночи? Видели бы вы прототипы! (Я видела).

Так вот, как-то морозным зимним утром отец устроил мне модельный дебют. Предложил семьдесят два доллара — все, что нашел в бумажнике. А я за эти деньги должна была дать себя заснять в этой кепке.

Фотограф агентства, Дэйл, отщелкал две пленки, а потом попросил меня попозировать еще, только без сыра.

— У тебя красивые лицевые кости, — сказал он и убедил меня разжать кулаки, стать почти боком и посмотреть в объектив. — И сногсшибательная улыбка.

Я засияла.

После съемки Дэйл, стоя на коленях и запихивая в сумку рефлектор, сказал мне еще кое-что:

— Мне кажется, Эмили, ты могла бы стать моделью. Честно.

И даже предложил передать мои фотографии в местное модельное агентство.

«Ты могла бы стать моделью». Именно так, слово в слово! Я притворилась, что слегка удивлена, но мне, в общем-то, все равно. А если честно, чуть не закричала от радости.

Нельзя сказать, чтобы я была к этому не готова. Все, кто заходил в мою комнату за последние пять лет, знают: я ужасная модница. Жить без этого не могу. Я подписываюсь почти на все модные журналы, а остальные покупаю в киоске. Правда-правда: если на обложке улыбается какая-нибудь красотка, а рядом написано: «Десять лучших советов сезона!» или «Новый неподражаемый образ!», журнал мой. И чем толще, тем лучше. Я несу его домой (не скручивая, чтобы не помять страницы и не поцарапать обложку) и выполняю целый ритуал. Поднимаюсь к себе, сажусь на ковер, зажимаю страницы большим пальцем и медленно перелистываю. Найдя искомую фотографию, скажем, Фамке[4], Рэйчел[5] или Элль[6] (конечно, я всех знаю по именам), я беру нож Х-Акто (Ножницы? Ну уж нет, благодарю покорно! Вдруг бумага порвется?), ос-то-рож-нень-ко вырезаю и прикладываю к стене. Несколько попыток, и самое подходящее место найдено. Тогда я приклеиваю фотографию скотчем, опять сажусь на ковер и любуюсь новым приобретением. Любуюсь Ей. Она или бежит, или прыгает: неважно, на природе или в студии. Главное, чтобы казалось, что Она куда-то движется. Туда, куда хочу попасть и я. Далеко-далеко. Я сижу, смотрю на Нее и нисколечко не сомневаюсь: если бы я могла оказаться рядом — нет, стать Ею, — мне было бы нечего больше желать.