— Такси-и-и-и-ик!

От сильнейшего удара по ягодицам меня выносит вперед, и — шлеп! — я налетаю на зеленый фургон, прижавшись ладонью и щекой к капоту, как очень большая и несчастная игрушка на веревочке.

Кто-то на меня кричит.

— Очень плёхой! Ты очень плёхой!

Уффф! Я поворачиваю голову и сталкиваюсь нос к носу с сердитым китайцем.

— Ты стать перед я. Я ты ударить! — кричит он, хотя стоит и так близко. — Ты очень плёхой!

— Извините… Простите… — запинаюсь я.

Откуда он взялся? Как я могла его не заметить? Я пытаюсь встать, но не могу сдвинуться с места. То, что меня ударило, никуда не делось. Я опускаю голову и вижу у себя между ног велосипедную шину и груду искореженного металла. По всей дороге разбросаны дымящиеся куски мяса. По бедру скользит что-то бурое и вязкое.

— Очень плёхой! — твердит китаец.

— Господи Иисусе! Да что это ты вытворяешь? — пронзительно кричит какая-то женщина.

До чего трогательно людское неравнодушие! Правда. Я соскальзываю с фургона, стараясь не задеть велосипед и лужи соуса, и кое-как выхожу на тротуар. Уже столпились зеваки, включая женщину с химической завивкой. Женщина размахивает большой сумкой с логотипом какого-то магазина и кричит. Теперь я вижу, что на китайца.

— Ты не туда ехал! А теперь девушка вся в курице генерала Цо!

Курица? Откуда она знает, что это курица? И кто, вообще, этот генерал Цо? Все до ужаса непонятно. Наконец разносчик отворачивается и тащит свой искореженный велосипед по тротуару. Мне очень не по себе. Может, он и ехал неправильно, но я должна была его заметить.

— Простите! — кричу я еще раз. — Мне очень жаль!

Он хмуро оборачивается.

— Ты очень плёхой!

После этого инцидента такси ловится без всяких проблем.

Я захлопываю дверцу. Мы живо отъезжаем от тротуара, окончательно испортив колесами чей-то обед, и направляемся в университет.


Колумбийский университет я выбрала по двум главным причинам: он в Лиге Плюща[46] и в Нью-Йорке. Вообще я немного кривлю душой: я ведь уже проговорилась, что подавала документы в Гарвард и в Университет Брауна, но меня не приняли. Так что выбор зависел от приемных комиссий не меньше, чем от меня самой. Самое смешное, когда я получила эти тощие конверты, мне было уже все равно. Даже полегчало. В Новой Англии будто знали, что мне туда не надо, что там слишком холодно, что это слишком далеко, что в моей судьбе все должно быть большим и ярким.

И теперь я здесь. В Колумбийском. Первый курс 1992 года насчитывает чуть больше тысячи человек. Я выхожу из такси на перекрестке Сто двенадцатой и Бродвея, и кажется, что они повсюду. Студенты с сумками книг и кусками пиццы. Студенты с ящиками молока, матрасами и галогеновыми лампами. Студенты…

— Простите, вы не выйдете из кадра?

…которых фотографируют, обнимают, которые плачут и машут родителям. Студенты в футболках, где изображено все, что угодно, от эмблемы «Гринписа» до поло-пони, и в обрезанных джинсах или слаксах.

Черт!

Я украдкой бросаю взгляд на свое отражение в окне полуразгруженного «олдсмобиля» и убеждаюсь, что дело плохо. Прическа как для диско-клуба, с шести утра благодаря тщательному начесу и четверти баллона лака почти не растрепалась. Огромные синие кольца со стразами, которые несколько часов назад привели в такой восторг Пупу, тоже никуда не делись. Как и мой макияж, включая контур для губ и блеск, от которого губы кажутся полными и пухлыми. Белый льняной блейзер, покрывшийся бурыми пятнами, был снят еще в такси, и я осталась в полосатом миниплатье без бретелек. А еще на мне синие сапоги с наборными каблуками.

Короче, злая близняшка Барби.

Черт! Сердце бешено колотился. В желудке все свело. Опять я не такая, как все! Не Сыворотка, так Пижонка. И чем я думала? Ну ее, эту пунктуальность! Я так и так опаздывала! И почему я не заехала в гостиницу за сумкой? Почему? Почему?!

Черт! Черт! Черт! Я бегу в кампус, замечая по пути девушку в джинсовых шортах с бахромой и футболке с надписью «Дукакис-88». Она приклеивает на столб, и так лохматый от афиш, плакат о том, что этот кандидат от демократов собирается посетить Нью-Йорк. Я все придумываю, или она все-таки смотрит на меня и посмеивается?

Улыбнулась! Точно. Я смотрю на часы. Все началось сорок пять минут назад и продлится только два часа, а значит, ехать за пятьдесят кварталов туда и обратно… бессмысленно.

Парень в футболке с Бартом Симпсоном покосился на мои ноги. Девушка в «варенке» меряет взглядом мои синие сапоги. Мой пульс учащается. Так, Эмили, спокойно. Спокойно. Это не проблема, а всего лишь платье. Сейчас возьму ключ и пойду в свою комнату. Я уже отослала какие-то вещи, может, коробки уже прибыли… или приехала соседка по комнате… или я смогу одолжить футболку у кого-то на этаже. Все будет в порядке. Честно!

Я тайком пробираюсь под плакат, иду по стрелочкам к большому белому навесу и становлюсь в очередь первокурсников, чьи фамилии начинаются с «М-Z». Еще пять минут, и я оказываюсь перед некоей Кэт. У нее на столе несколько стопок бумаги, чуть поодаль — пластмассовая картотека.

— Привет, я…

Кэт приставляет палец к губам и жестом указывает на щели в полотнище. Я ничего не вижу, потому что там толпится народ. Только слышу треск микрофона, который даже отсюда действует на нервы. Кто-то нарочито веселым баритоном ведущего говорит: «Так, какой у нас следующий номер?»

— Фамилия? — театральным шепотом спрашивает Кэт. На ее футболке белыми расплывчатыми буквами написано: «Почетная ученица Шервудской школы».

— Вудс. Эмили Вудс.

Кэт вздергивает руку: я говорю слишком громко.

— Десять-пятнадцать «С», — бормочет она, отработанным движением зачеркивая мою фамилию. Потом вместе со стулом отъезжает к картотеке.

— Спасибо, Келли из Пукипси!

Раздаются аплодисменты. Я вытягиваю шею.

— Странно, — бормочет Кэт.

Я резко поворачиваюсь к ней. Только сюрпризов мне сейчас не хватало.

— Что случилось?

— Нет ключа, — говорит Кэт.

— Нет?!

— Ш-ш!

Коричневый конверт с пометкой «1015» перевернут.

Кэт хорошенько его трясет. Ну-ну…

— Так, посмотрим, — бормочет она, рассматривая конверт. — 1015 «А» — Серена Бешемель, есть; 1015 «В» — Мохини Сингх, есть. Хм-м-м… Может, было всего два ключа? Может, я случайно отдала твой одной из них? Не знаю. Короче, — заканчивает она радостным тоном, — попросись к кому-нибудь из них переночевать. А завтра просто покажешь студенческую карточку охраннику, и тебе выдадут дубликат.

О, нет! Нет, нет…

— Кэт, мне правда очень нужно в свою комнату, — говорю я голосом, определенно не похожим на шепот. — Это жизненно важно!

Кэт отодвигает стул назад.

— Нужно — значит нужно. Торжественное знакомство уже скоро закончится…

— Когда?

— Вот, Донна тебе поможет. — Кэт прижимает ладони к столу. — Эй! Донна! Донна! Это Эмили Вудс, десять-пятнадцать «С».

Девушка, которая стоит у края палатки, приставляет ладонь к уху: что?

— Это Эмили Вудс.

Что?!

Я подхожу к Донне и называюсь. Она медленно просматривает список. Мы выходим из палатки, и я наконец вижу, что происходит. Не меньше двухсот студентов столпились на маленьком дворе и смотрят на парня с микрофоном на ступенях Кармен-холла.

— Ну-ка, похлопаем великолепной четверке из номера четыреста восемнадцать — Брэду, Хуану, Анируддхе и Рэнди! — напевает он.

Раздаются жидкие хлопки.

— Разве Джед не прелесть? Он ди-джей на нашей радиостанции, — восхищенно шепчет Донна. — А, десять-пятнадцать? Вот блин! Твоя комната уже была.

— Блин, — повторяю я. Прекрасно. — Слушай, я очень хочу скорее в свою комнату.

Донна находит чистый бэдж и пишет очень большими буквами: «ЭМИЛИ В.».

— Садись! — Она прикрепляет бэджик к моему платью. — Через минуту пойдешь.

— Правда?

— Обещаю.

Я готова ее обнять.

— Садись сюда, и я скажу, когда. Донна указывает пальцем на свободное место на газоне. Не то чтобы в задних рядах — но хоть что-то. Я пробираюсь туда мимо студентов в джинсах и футболках, под подозрительными взглядами. Сажусь на землю и облегченно вздыхаю. Все будет в порядке!

Аплодисменты.

— Спасибо, Анируддха! — говорит Джед. — Ну, ребята! Знакомство состоялось, теперь надо его как следует закрепить. У нас есть бутерброды, содовая, за микрофоном наши собственные «Би Джис», и только не говорите маме, но студенческое общество «Сигма ню» поставило нам бочку…

— Стойте!

Донна поднимает руку и машет планшетом, как флагом.

— Еще одна!

Нет!..

Джед поднимает руки.

— Подождите, ребята, у нас еще одна!

Толпа разражается стонами, а потом начинает скандировать:

— Боч-ку! Боч-ку! Боч-ку! Боч…

— Эмили Вудс! — кричит Донна. — Из десять-пятнадцать!

Нет… Это все происходит не со мной.

— Боч-ку! Боч-ку! Боч-ку! Боч…

— Ну же, потише! Эмили Вудс, ты где, наша опоздавшая?

— Здесь, здесь! — кричит Донна.

Видели, как в кино все иногда становится расплывчатым и замедленным? И слышны только свист и пара невнятных слов, будто их произнес Джабба Хат? Увы, сейчас такого не происходит. Все четко и ясно. Каждая идиотская шуточка Джеда, каждый взгляд двухсот человек, которые уже меня недолюбливают: быстрее бы выпить. Донна наклоняется, чтобы помочь мне встать.

Когда пальцы Донны смыкаются на моем запястье и тянут меня вверх, я запинаюсь о лямку рюкзака. Падаю лицом вперед, а платье задирается и открывает трусы на обозрение всех первокурсников, что позади.

— Эй, сегодня вторник!

— Поверните ее передом!

О боже! О боже! Я заливаюсь краской и одергиваю подол. Я одевалась целую вечность назад. Что у меня под платьем? О боже… Кажется, трусы-«недельки», шуточный подарок от Кристины. Да?

— Слава богу, уже пятница! — вопит кто-то.

Угу.

— Пят-ни-ца! Пят-ни-ца!

Дайте мне спокойно умереть.

— Тише там, народ! Иди сюда, Эмили из десять-пятнадцать! — громко кричит Джед.

Он впихивает микрофон в мои трясущиеся руки.

— Я Эмили Вудс. Я из…

— Оклахомы! — кричит девушка с полувыбритой головой. Кто-то хихикает и хлопает.

— …Висконсина.

Я отхожу в сторону.

— Куда! — Джед рывком возвращает меня на место. — Не так быстро, милочка! Нам нужно узнать что-то личное — чем ты занималась этим летом?

Я моргаю и смотрю на море лиц. Вряд ли сейчас уместно говорить о любвеобильных агентах из Эл-Эй, диетах или съемках на каблуках-стилетах.

— Э… это связано с модой, — наконец выговариваю я.

— Мода? Ну, тогда понятно, откуда такие сапоги! Спасибо, Эмили! А теперь миг, которого вы так долго ждали…

Все со всех ног бросаются праздновать. Я остаюсь на месте. Идеально! Снова-здорово. Школьный изгой. Шанса второй раз произвести первое впечатление точно не будет. Я запускаю руку в рюкзак, вытаскиваю минералку и залпом пью.

— Тебе явно нужно что-то покрепче, — тянет сладенький голосок.

Я отнимаю ото рта бутылку, и губы сами складываются в изумленное «о»: передо мной платиновая блондинка шести футов ростом и под двести фунтов весом. На вороте цвета фуксии смело сияет мандариновый шелковый шарфик; корни волос черные. Розовые босоножки украшают красные, зеленые и синие стразы. По сравнению с ее макияжем мой — легкий намек; а духами «Беверли-Хиллс» от Джорджо она облилась в таком количестве, что хватит на весь Беверли-Хиллс.

— Джордан, — представляется она, протягивая мне бутылочку виски «Дикая индейка». — Девять-семнадцать «С». Этажом ниже.

— Эмили. Десять-пятнадцать «С», — говорю я.

— Да, слышала.

Я беру бутылку.

— Я еще не была у себя, — говорю я, скручивая пробку. — Сейчас прямо пойду. — И больше не выйду.

Я делаю долгий глоток, а потом широким жестом обвожу экспонат номер один — себя.

Джордан фыркает:

— Что, из-за того, что сказала эта мисс панк-рокер? Да ладно! Людям с выбритой головой не стоит критиковать одежду других. А я так думаю, ты выглядишь отлично!

— Спасибо, — говорю я.

Конечно, не стоит доверять похвалам девушки, которая выглядит как коробка леденцов. И все-таки приятно, что хоть кто-то на моей стороне.

— И вообще, ты уже и так засветилась, — добавляет она. — Какой смысл теперь переодеваться?

Мои губы снова складываются в букву «о». Я смеюсь. И она тоже.

— Так, значит, девять-семнадцать «С»?

— Ага. Не забудь, Эмили-Эмма Ли. — Джордан улыбается. — Возможно, других подруг у тебя и не будет.