– Интересно, зачем она вам понадобилась? Планировали облаву? Или операцию по ликвидации? – Кэтрин вышла за Кином из спальни. – Скорее, первое. Должно быть, у Галло есть на тебя компромат. Ты хотел нагрянуть туда и позаботиться о том, чтобы, если с ним случится что-то непредвиденное, в доме не осталось улик, изобличающих твои темные делишки. – Она оглянулась через плечо. Джо просматривал ящики письменного стола. Разумно. Кин – человек осторожный и важные документы мог держать под рукой.

Они вышли на лестницу.

– Что у него есть на тебя?

– Да катись ты! Я отдам вам, что хотите. Это все, что вы от меня получите. – Кин включил свет в кабинете. – Если провернуть все как следует, я еще смогу остаться в стороне. Кто знает, может, Галло всех вас убьет?

– Надежда умирает последней. – Кэтрин задержалась у двери, а Кин подошел к столу и стал открывать ящики. – Но в твоих интересах, чтобы Ева была живой, когда мы попадем туда. В противном случае Джо сорвется с катушек, и тогда живых просто не останется.

– Еще один сумасшедший? – хмуро проворчал Кин. – После Галло мне не привыкать иметь дело с чокнутыми.

– Вот как? А зачем вообще возиться с Галло? Почему бы просто не посадить его под крепкий замок и выбросить ключ? – Ответа не последовало, и она покачала головой. – Вот оно что! Ты так и сделал, да? Отдал его корейцам, но те ключ не выбросили, а сохранили.

– Никто его никому не отдавал, – попытался защищаться Кин. – Галло сам вызвался. Он был рейнджером и прекрасно понимал, на какой риск идет.

– Галло провел в тюрьме несколько лет. Вы не могли организовать обмен?

– Нам это было невыгодно. Если бы мы признали, что Галло наш человек, пришлось бы давать непростые объяснения, оправдываться.

– Боже мой!

Кин усмехнулся:

– Ужасно, да? А чего ты ожидала? Ты же знаешь, как все работает. Цель должна быть достигнута, и каждый делает все, что для этого требуется.

Да, Кэтрин знала, как все работает, но случай с Галло выглядел особенно отвратительно.

– Он все-таки сбежал? Надеюсь, с вашей помощью?

Кин не ответил.

– Вот и карта. – Он достал из ящика и бросил на стол сложенный лист. – Здесь же несколько сценариев операции по устранению, предлагавшихся нашим отделом.

– Так вы помогли ему бежать? – переспросила Кэтрин.

– Мы не могли рисковать. – Нейт Кин пожал плечами. – У него и без нас отлично получилось. Его забрали с побережья и переправили в Токио. Лечили. Обеспечили всем необходимым.

– В каком он был состоянии?

– А почему ты спрашиваешь? Какое тебе дело? Галло – твоя цель.

– По твоим словам, он сумасшедший. В таком случае Еве может угрожать опасность. Мне нужно знать, что с ним. На чем он может сорваться? Что может спровоцировать приступ?

– Галло сильно досталось. Первые два года он провел в одиночной камере. Его пытали. Каких-либо внешних повреждений врачи не обнаружили.

– А психика?

– Галлюцинации. Периоды полного аутизма. Кошмары. Приступы неконтролируемого гнева. По прошествии шести месяцев мы убедили врачей, что его можно выписать и передать на наше попечение.

– Зачем он был вам нужен? Почему вы не оставили его в госпитале?

– Не могли.

– Почему?

– Галло бредил и… говорил лишнее. Иногда просто бушевал, как сумасшедший. Мы не могли допустить, чтобы корейцы узнали о его задании. Вашингтон оказался бы в очень неловком положении.

– И вы забрали его из медицинского учреждения. Лишили медицинской помощи. Что дальше?

– Вернули на работу. Дали возможность делать то, чему его научили. Не забывай, что Галло – рейнджер.

– Вы использовали больного человека с неустойчивой психикой?

– Он отлично справлялся. Мы сами удивлялись.

Несколько секунд Кэтрин молча смотрела на Кина.

– Вы отправляли Галло на задания с расчетом, что он погибнет. Он мешал вам, и вы хотели убрать его чужими руками. Поручали самые опасные задания.

– Ерунда. В любом случае он выжил, так ведь?

Она промолчала.

– Сочувствуешь? Жалеешь? Ладно, посмотрим, что запоешь, когда он приставит нож к твоему горлу, – едко сказал Кин. – Или когда обнаружишь тело Евы Дункан в каком-нибудь овраге.

– Я его не жалею. – Кэтрин подошла к столу, взяла карту и сунула в карман. – Знаешь, иногда меня воротит от всех нас.

– Взяла? – спросил у нее за спиной Джо.

– Да. Собиралась избавиться от него.

Кин напрягся.

– Нет, убивать тебя я не стану. Это было бы, выражаясь твоими словами, неблагоразумно, а мы ведь должны быть практичными, да? Хотя я бы с удовольствием пустила тебя в расход. Что-то мне подсказывает, что сдался ты уж больно легко и, похоже, решил нашими руками сделать какую-то свою грязную работу. Но с соблазном я как-нибудь справлюсь, а о том, чтобы ты нам какую-нибудь подлость не устроил, позабочусь. – Она опустила руку в карман и достала шприц. – Будешь сопротивляться – воздух попадет в кровь, и дело может закончиться эмболией. Другой вариант – четырнадцать часов здорового сна.

– Не надо.

– Тебе выбирать. – Она воткнула иглу ему в шею.

Через две секунды Кин рухнул на стол.

– А ты подготовилась, – заметил Джо.

– Привычка. Мой наставник, Ху Чанг, всегда предпочитал химию грубой силе. – Она повернулась к Джо: – Хотя в данном случае боль была бы предпочтительнее. Кин – дерьмо. То, как они обошлись с Галло, отвратительно.

– Знаешь, мне наплевать. У него Ева.

Кэтрин кивнула:

– Да. И у нас в запасе четырнадцать часов, после чего придется иметь дело с армейской разведкой. А еще ведь надо добраться до Юты. Так что давай поторопимся. Помнишь Дорси? Того парня, с которым мы летали в Россию? Я уже связалась с ним, пока ехала к тебе. Подумала, может пригодиться.

– Когда он здесь будет?

– Дорси сейчас в Майами. Должен ждать нас в Национальном аэропорту имени Рейгана. Погрузимся, изучим карту, продумаем план действий и посмотрим, что у нас получится.

– Жаль, он сдался слишком быстро, – разочарованно проворчал Джо, взглянув на Кина.

– Он не хотел иметь никаких дел с Галло. – Кэтрин шагнула к двери. – Посмотри, как они нянчатся с ним. Он определенно взял их на чем-то. Помогать не станут.

– И без них обойдемся. – Джо открыл дверцу машины. – Пусть только не мешают.


В комнате кто-то был.

Ева открыла глаза. Сердце колотилось. Взгляд заметался в темноте.

– Все в порядке. Не бойся. Это только я.

Джон.

Теперь она увидела его – неясная тень в кресле у окна.

Ева выдохнула и села.

– То есть твое присутствие должно внушать мне ощущение безопасности? Что ты здесь делаешь?

– Ничего сексуального. Хотя я понимаю, о чем ты подумала. Мы ведь с тобой не книжки вместе читали.

– Это осталось в прошлом.

– Не разделяю твоей уверенности. Я и сейчас не могу смотреть на тебя без волнения. То ли это память, то ли воображение… Впрочем, я здесь по другой причине.

– Я включу лампу.

– Не надо. Мне будет легче в темноте. – Он помолчал. – Нужно сосредоточиться, исключить все постороннее, все, что отвлекает. Иначе не смогу говорить. Спрашивай о Бонни.

Она напряглась:

– Ты убил ее?

– Нет.

– Тогда что ты делал в Атланте?

– Хотел увидеть ее.

– Ты знал о Бонни? Кто тебе рассказал? Дядя Тед?

– Нет. Дядя умер, когда я был еще в корейской тюрьме. Если он и писал мне, я его писем не получал. Я любил его. Жаль, что не смог быть рядом в самом конце.

– Писем могло и не быть. Он получил извещение о твоей смерти.

– Знаю. Они выдали желаемое за действительное, хотя и не слишком преувеличили.

– Как ты узнал о Бонни? – повторила Ева. – Как узнал, что у меня ребенок от тебя?

– Я ничего не знал. Не был уверен. – Джон откинулся на спину. – Прости, Ева. Я обещал беречь тебя и защищать.

– Я сама тебе не позволила. Хотела оставаться независимой и совершила глупую ошибку. Хотя… Нет. Бонни не была ошибкой. Ошибкой было бы не дать ей жизнь. Бонни была самой счастливой, самой любящей и любимой девочкой на свете.

– Но тебе пришлось нелегко.

– Разве это что-то меняет? Она была со мной семь лет. Знаешь ли ты, какое это чудо?

– Черт! – Он вдруг вскочил, пересек комнату и опустился на колени перед кроватью. – Нет, Ева! Я не сталкивался с чудесами и ничего о них не знаю. А может, и сталкивался. – Джон прижался лицом к покрывалу, и его голос звучал глухо: – Может быть, ты была чудом. Я болтался, неприкаянный, а ты дала мне… что-то. Да, был секс, но, мне кажется, он вел куда-то еще. Мы просто побоялись идти дальше. И все потеряли. Упустили свой шанс.

– А теперь уже поздно.

– Поздно? Да, наверное. Но это еще не конец. Не знаю даже, будет ли этому когда-нибудь конец. Во всяком случае, не сейчас. Бонни…

– Джон, ты ведь даже не знал Бонни.

– Не знал? – Он повернул голову и прижался щекой к ее руке. – Когда меня схватили и бросили в тюрьму, чувство было такое, словно я там сгнию заживо. Я старался отвлечься, думать о чем-то далеком. Вспоминал дядю Теда… как хорошо нам было вместе. А еще думал о тебе. Мечтал. Вспоминал. Секс, конечно, там тоже присутствовал, но не всегда. Иногда я как будто погружался в чистое, прохладное озеро. В камере было жарко, душно, грязно, но ты… – Джон не договорил и умолк, наверное, на целую минуту. – Время шло, и лучше не становилось. Только хуже. Со мной делали такое, что я уже не мог удержаться ни за дядю Теда, ни за тебя. Я знал, что умираю.

– Джон…

– Нет, я не пытаюсь тебя разжалобить. Просто должен сказать тебе все это. А ты должна это знать. Прошло около трех лет в заключении, когда мне стала сниться Бонни.

Ева хотела что-то сказать и не смогла, ее словно парализовало.

– Ты, конечно, не веришь. Да и с чего бы? Ладно, скажу так. Мне снилась маленькая девочка с курчавыми рыжими волосами и карими глазами. В первый раз ей было годика два, два с половиной. Счастливая, улыбающаяся… Я почувствовал… даже не знаю… Но я смог за нее ухватиться. Она стала для меня якорем. Она спасла меня.

– И что… Она часто тебе снилась? – с трудом разлепив губы, спросила Ева.

– Часто. Едва ли не каждую ночь. Иногда я даже не мог понять, день это или ночь. Просто закрывал глаза, и она уже была передо мной. Она подрастала. А еще… еще она разговаривала со мной.

– О чем?

Джон покачал головой.

– Да ни о чем. О разном. Как пошла в школу… Иногда пела песенки, которые разучивала. Помню, одна ей особенно нравилась. Что-то про красивых лошадок. Иногда она просто сидела и улыбалась. Как будто знала, что мне плохо и я не могу с ней говорить.

– «Все красивые лошадки»?.. – Сколько раз она сама пела дочери эту песенку? Даже в тот последний вечер, перед тем как Бонни похитили. – И она сказала тебе, что ее зовут Бонни?

– Нет, не говорила. В какой-то момент, не сразу, я просто понял, что ее так зовут. Понял, что она – часть тебя. И часть меня.

Внутри все дрожало.

– Ты лжешь мне, Джон? – спросила она тихо, напрягая последние силы, чтобы не сломаться. – Если лжешь – гореть тебе в аду.

– Я уже горел в аду. И знал, что схожу с ума. Но меня спасла от безумия маленькая девочка, которая пела и улыбалась и никогда не спрашивала, где я и что со мной происходит. Не спрашивала, потому что знала – я не смогу ответить. Я сохранил рассудок только благодаря ей.

В глазах защипало, и Ева зажмурилась, сдерживая слезы.

– Когда это кончилось?

– Примерно через месяц после того, как меня доставили в Токио. Я еще лежал в госпитале, в бреду и лихорадке. Она вдруг перестала появляться. Я говорил себе, что она была частью галлюцинаций, но в глубине души знал – девочка настоящая, она существует, живет где-то. Говорят, нечто подобное случалось в войну. Жены приходили к мужьям на фронте, рассказывали… всякое. Некоторые называют это астральными проекциями. Но со мной было не так. Девочка была настоящая, и я знал, что она – моя. Я испугался. Решил, что должен все проверить, убедиться, что она – не галлюцинация. И что я не сумасшедший. После госпиталя поехал в Атланту. Ты уже переехала из старого дома в другой, на Морнингсайд.

– Да, не хотела, чтобы Бонни росла в трущобах.

– Дом был старый, красивый, на передней веранде розовая герань. Я стоял через дорогу, на другой стороне улицы, и ждал, пока она придет домой из школы. На ней был клетчатый золотистый топик и джинсы, в волосах какая-то яркая заколка. Ты встретила ее на автобусной остановке, взяла за руку, улыбнулась, и я понял, что у вас двоих все будет в порядке. Ты поступила в колледж, твоя мать выправилась, вы с дочкой любили друг друга. У тебя было все, что ты хотела. Вы определенно не нуждались во мне. Больной, психически неполноценный, я стал бы для тебя дополнительной обузой.