Просто прижимаюсь, на самом деле, это и поцелуем-то назвать сложно. Да так и замираю, даже не закрыв глаз, глядя в его, медово-карие, с более тёмными вкраплениями и расширенным зрачком.

Я не знаю, зачем делаю это, объяснения, кроме «захотелось» нет, но нужно ли оно вообще? И понимаю — нет. Понимаю в тот самый момент, когда он отмирает, первым начиная настоящий уже поцелуй.

В моей голове Фей — это ураган и торнадо, поэтому тем контрастнее сейчас эта до ужаса щемящая нежность. Прикосновения губ, осторожные, едва ощутимые. Рука, отводящая волосы от лица, да так и оставшаяся на щеке, будто в отражение моей. Вторая, опустившаяся на талию, но не фиксирующая, а разве что притянувшая чуть ближе.

Целоваться с ним таким — это как гладить дикого кота, тигра или барса, когда в любую секунду вместо ласкового мурлыки перед тобой может оказать грозный зверь. Но пока от доверчиво ластится к рукам и позволяет чесать себя за ушком, а ты может ненадолго почувствовать себя всемогущей. И совершенно сумасшедшей, тут уже и сомнений быть не может…

Губы у него пахнут самбукой, на которую парни перешли после коньяка, и это вкусно настолько, насколько вообще может быть и пьяняще также, хотя куда мне ещё… Но в какой-то момент пропустив манёвр и оказавшись прижатой спиной к тому самому шкафу, на который опирался Фей, я плюю на всё. Кроме него, разумеется.

Мой кот ведёт себя примерно, будто опасаясь спугнуть, так что приходится действовать самой. Или провоцировать, это как посмотреть. В любом случае, стоит лишь приоткрыть губы, а руки забросить ему на шею, слегка проникая под воротник, изучая напряжённые трапециевидные мышцы пальцами, как он понимает всё правильно, разом становясь настойчивее. И руки на талии смыкаются плотнее, со вполне понятным намёком — «не убежишь». Да я и не собираюсь.

Он теперь не целует — играет. Дразнит, гад такой, зная, что сейчас ему простят не только это, даже большее. Проникает языком, но стоит мне сделать попытку прикоснуться к нему своим, как отпрядывает назад. Прикусывает, но не до боли, а так, словно желая показать, кто здесь главный. И в любой другой момент я бы все силы бросила, чтобы не уступить, теперь лишь расслабляюсь податливо.

Фей отрывается от губ, отмечая поцелуями невидимые сейчас ямочки на щеках, касается носа, заставляя щекотно морщиться, спускается к шее. На мне платье с высоким воротом, но он не собирается сдаваться, отодвигая ткань и грея обжигая дыханием высокоградусным, как абсент.

Мой личный сорт абсента, с полынным привкусом…

Вот добирается до уха, прикусывая краешек, касаясь зубами колечка-хеликса, отчего по телу разливается волна возбуждения, а шея покрывается мурашками. А затем ниже, захватывая мочку, вместе с золотым крылом бабочки…

В этот момент меня словно током пробивает и это ощущение к приятным отнести нельзя никак. Подаренные Ильёй серьги становятся тем маяком, за которое цепляется ушедшее в приятный туман сознание. И теперь, разом прояснившись, оно выдаёт одну-единственную мысль: «Что я творю?!».

Фей не сразу осознаёт, что я замерла соляным столбом, но когда всё-таки понимает, слегка отстраняется, чтобы взглянуть в лицо. А у меня самое больше желание — закрыться руками. Что я наделала?!

Я, которая три года культивировала в себе ненависть к едва знакомому на тот момент парню, выбравшему другую. Которая с брезгливостью взирала на Маркова, застукав того за лобызаниями за моей спиной.

И вот сейчас, проводив молодого человека в командировку, сама же полезла с поцелуями к Котову, как последняя шлюха. Молодец, Кристина, просто медаль тебе за поведение, достойное образцово-порядочной девушки.

— Крис? — голос у Фея тихий, почти на грани слышимости. — Что такое?

— Извини, я… не могу…

Меня буквально передёргивает от брезгливости к собственному поведению, и он это, похоже, чувствует, убирая руки и делая шаг назад.

— Не можешь?

— Чем я только думала? — я вцепляюсь в волосы обеими руками, до боли, хоть так пытаясь отрезвить разум.

И почти пропускаю, как меняется выражение лица Фея и темнеют глаза. А голос теперь такой холодный, что можно использовать для заморозки льда:

— Действительно, чем? Наверное, решила, в отсутствии Ильи, и я на что сгожусь? — я поднимаю на него ошеломлённый взгляд, почти не понимая сути слов, только рубленный, болезненный какой-то тон. — Вот видишь, как хорошо, что ты вовремя одумалась.

— Фей, ты…

Сбрендил, если реально так считаешь. Но договорить он не даёт, перебивая, весь напряжённый как струна и со стиснутыми в кулаки руками:

— Именно. Прозрела и поняла, что это всего лишь я?

Меня начинает трясти, как от холода. Так, что хочется обхватить себя за плечи, хотя его объятия подошли бы куда как лучше. Тем более я не понимаю, что сделала не так, чем спровоцировала его на подобное к себе отношение.

Но я же девушка, чёрт возьми, значит априори должна быть мудрее. Поэтому делаю этот же шаг, вновь уменьшая расстояние между нами и поднимая руку, желая коснуться его лица. Но Фей перехватывает её за запястье, аккуратно, но настойчиво отводя в сторону.

— Знаешь, что? Нахрен твою жалость! — он размыкает пальцы и отворачивается, быстрым шагом преодолев несколько метров до двери. И развернувшись только на пороге. — Если думала, что меня устроит роль запасного аэродрома… В задницу, Крис. Я с детства делится не умел.

Он просто уходит, чуть вдалеке слышится звук удара, словно кулаком со всего размаха заехали по стене, а я стою в прострации, забыв даже опустить руку.

Что это, блин, такое было?! Какие в хренам собачьи аэродромы? Какая жалость?

Внутри что-то настойчиво требует пойти следом, заставить себя выслушать, даже если он не захочет этого делать, но гордость встаёт комом в горле и застилает глаза мутной пеленой. Фей сам сделал какие-то дебильные выводы просто на пустом месте, так какого чёрта я должна оправдываться?

Вместо оправданий я сползаю на пол, на этот раз ради разнообразия по дверце шкафа, а не по стенке, и опускаю голову, упираясь лбом в колени.

Поздравляю, Крис.

Счастливого тебе, млять, двадцатидвухлетия…



Глава 16


Ночью мне так и не удаётся толком поспать — сначала сеанс мазохизма в виде холодного душа, в попытке протрезвить организм, потом чай с малиной и тортом уже наоборот, для согрева, а затем бессмысленное гипнотизирование потолка при убавленном до минимума свете. Не то, чтобы сон не шёл вообще, хотя и это тоже, скорее не давала уснуть мучащая совесть вкупе с пришедшим осознание — так дальше нельзя. Хотела я того или нет (хотя, буду честна перед самой собой — хотела, да ещё как), тянуло меня к Фею всё сильнее. Так что тот момент, когда мы окажемся как минимум в одной постели, виделся уже не чем-то из категории «когда рак на горе свистнет», а стремительно приближающимся поездом. Того и гляди размажет по рельсам, как госпожу Каренину.

С одной стороны, в этом был определённый смысл: может того нам и было нужно, сбросить накопившееся напряжение и осознать, что какие-то там чувства не более, чем происки распустившейся фантазии. Но с другой… Я не могла так поступить с Ильёй. И дело даже не в том, что себя при этом реально чувствовала, как шалава, а ощущение это премерзкое, а в том, что он не заслужил такого к себе отношения. Илюша был хорошим, пожалуй, слишком хорошим для такой, как я. И соответствовать ему было тяжело, да и не нужно, если разобраться.

Тасуя эти мысли в голове, как истрёпанную, постоянно норовящую выскользнуть из рук колоду, я всё-таки прихожу к общему знаменателю с собственным разумом. Ближе к утру, правда, почти сразу вырубившись под так и не выключенную люстру, за полтора часа до будильника.

Стоит ли говорить, что внешний вид и самочувствие теперь борются за первый приз в номинации «Хуже некуда», а держусь я исключительно на голом энтузиазме, да кофе из автоматов, который вообще предпочла бы никогда не пить.


На большом перерыве Лиза под руку утаскивает меня на минус первый этаж, водружает на стул в уголке, а сама удаляется за очередной порцией допинга (ещё более отвратительной, на самом деле), да клеклой булкой с бумажной сосиской. Люблю университетскую столовую, что тут скажешь.

А потом терпеливо ждёт, пока я загружаюсь кофеином настолько, чтобы превратиться в человека мыслящего и разговаривающего.

Я бы с куда большим удовольствием отмалчивалась и дальше, но Бэт вообще сложно обмануть, а когда ты вот ни капли не похож на вчерашнего, довольного жизнью, именинника, так уж точно. И я вроде бы готова к моральной головомойке, которую прекрасно устроила себе сама, без непосредственного вмешательства личного психотерапевта, но никак не к…

— Если бы ты не была моей лучшей подругой, я тебя уже возненавидела бы.

Я звучно давлюсь кофе и, с трудом откашлявшись, хрипло переспрашиваю:

— Прости, что?

— Да-да, душа моя, ты всё правильно расслышала, — язвительно уведомляет она. — Крис, ну это кабздец.

Вообще да, тут не поспоришь, причём как применительно к конкретной ситуации, так и вообще, но ненавидеть-то за что?!

— За то, что так измываться над Тимофеем — это бесчеловечно, вот реально тебе говорю. И окей, если бы тебе он на самом деле не нравился, был противен или что-то в таком духе, то тут взятки гладки, согласна. Я бы первая помогла отгонять его поганым веником. Но вот эти шашечки «к сердцу прижму, к чёрту пошлю»… Млять, женщина, у тебя совесть вообще есть?!

Лиза вообще добрая, милая и покладистая, в большинстве своём, но сейчас она, кажется, на самом деле зла. И я, если честно, немного её понимаю, но почему опять все шишки на меня?

— Он сам виноват не меньше, между прочим!

— Тем что овцу упрямую выбрал? Это точно. Нашёл бы себе адекватную девушку, которая точно знает, чего хочет и жил спокойно. Но не-е-ет, угораздило влюбиться, бедного. Ну, чего ты так на меня смотришь? Я неправду говорю?

Мне обидно до ужаса, к горлу подступает ком, и хочется просто развернуться и уйти. Но что-то внутри не даёт этого сделать, нудя, что цели оскорбить и обидеть Лизка точно не преследует. А ещё напоминает, как я вытаскивала её из чрезмерно затянувшейся депрессии, и что «тряпка несчастная» и «хрен ли нюни распустила?» были в тот день самыми мягкими выражениями. Поругались мы тогда конкретно, но зато подруга взяла себя в руки, чего я, собственно, и добивалась. И меня, похоже, пытались теперь лечить моими же методами.

Так что вместо того, чтобы дать волю эмоциям, я стискиваю зубы, едва не откусив кусок пластикового стаканчика.

— Правду. Но ты себе не представляешь, как хочется тебе этот кофе сейчас за шиворот вылить.

Бэт усмехается, но глаза остаются холодными, почти злыми:

— Ну, давай, если тебе легче станет. Повеселим окружающих заодно, что уж. Крис, я тебя очень люблю, правда. И поддержать всегда готова, только скажи. Но смотреть, как ты день за днём из-за собственных дебильных принципов или чего там ещё, портишь целых три жизни, не собираюсь.

— Я решила расстаться с Ильёй, — выдаю я вдруг, прерывая её.

— Повтори?

Повторить? Да мне несложно, собственно.

— Расстаться. С Ильёй.

С Лизы разом сползает серьёзное выражение, с которым она вещала секунду назад, оставляя привычную мне девушку, чьи эмоции буквально на лбу написаны.

— Ты ведь сейчас не прикалываешься надо мной, да?

— Если только мне в четыре утра нечем было заняться, кроме как придумывать такой оригинальный прикол, — на меня накатывает такое спокойствие, что его скорее следовало бы назвать пофигизмом.

А вот подруга, наоборот, начинает возмущаться:

— Так какого чёрта я тут распинаюсь? Блин, ты хоть представляешь, как мне тяжело было решиться высказать тебе всё это? Думала, вот поругаемся сейчас и что? Фей мне, конечно друг, но если выбирать между им и…

— Бэт, успокойся. Я не обижаюсь, хоть вот про овцу обидно было. Коза плюшевая меня как-то больше устраивала.

Лиза смотрит на меня, как самец этой самой овцы на новые ворота, а потом падает лицом на скрещённые руки, начав бубнить так, что приходится прислушиваться:

— Арр, как же ты бесишь временами. За этот месяц нервы мне истрепала больше, чем за предыдущие три года.

— Терпи, что я могу сказать? Может ты в прошлой жизни щенков топила и теперь карма догнала?

— Всё, зубы мне не заговаривай, — она снова усаживается прямо, игнорируя разрывающий барабанные перепонки звонок. — Что там с Ильёй?

— Просто подумала, что на самом деле нечестно вмешивать его в эту ситуацию, особенно после вчерашнего. Не знаю, как ему в глаза смотреть, — одно дело прошлый раз, когда кошак сам поцеловал меня и совсем другое, когда инициатива, а главное желание, исходили от меня.