Восточный город уже имел явные приметы Запада.

Только несколько первых дней молодой специалист судебной медицины из Германии провел в столичном отеле «Кабул». Очень скоро он решил переехать в одну из предложенных ему квартир. Михаэль Штурм выбрал в надежде, что со временем Лилиан Хорн переедет к нему, уютный домик с садом в дипломатическом квартале города, окруженный высокой каменной стеной.

В доме сохранилась обстановка в национальном стиле: пол был устлан коврами, вдоль стен стояли шкафы, украшенные богатой резьбой, в комнатах диваны, большие и маленькие низкие столы с разбросанными вокруг подушками – ни стульев, ни кресел не было. Для освещения использовались цветные висячие лампы, спускавшиеся с потолка на медных цепях.

Михаэль Штурм надеялся, что Лилиан Хорн понравится этот дом. Ничто не помешает ей выбрать комфортабельную квартиру в современном здании или дом за городом. Это решать только его будущей жене.

В профессиональном отношении он пока был занят мало, потому что инструменты все еще не прибыли в Кабул – проводить аутопсию или лабораторные исследования не представлялось возможным, и ему приходилось ограничиваться тем, что он устанавливал причину смерти путем внешнего осмотра трупов.

У него оставалось много свободного времени, которое он использовал для знакомства со страной и людьми, афганской судебной системой и работой полиции.

Его заинтересовали условия отбытия наказания осужденными. Государство не обеспечивало заключенных ни едой, ни питьем, ни одеждой – их содержание возлагалось на родственников. Поэтому страшнее официально вынесенного приговора для преступников было, если их род отказывался от них. Рассчитывать на то, что их примет другой род, не приходилось, они опускались все ниже и ниже…

Телесные наказания в виде порки за мелкие преступления были обычным явлением.

Михаэль Штурм верил, что вскоре в стране укоренятся цивилизованные обычаи и нормы, и надеялся своим трудом способствовать этому.

С немецким посольством он поддерживал постоянный контакт, хотя бы из-за того, что в этой мусульманской стране был запрет на алкоголь. Посольство щедро снабжало его привычными напитками, одновременно наставляя, чтобы в дальнейшем все необходимое ему присылали из дома, наряду с консервами и соленым сливочным маслом. Так тут поступали почти все иностранцы. На доставку заказов из Европы уходило почти четыре месяца.

Прислуга для ухода за домом была дешевая. Михаэль Штурм сначала решил, что обойдется одним слугой – афганским женщинам запрещали работать у европейцев. Ни один из афганских слуг не годился, чтобы выполнять все необходимые по дому работы. Один умел только чистить обувь, ухаживать за одеждой и коврами, другой – готовить еду, третий – заботиться о саде, а четвертый – самый бедный – драил, ползая на коленках, полы. Но беспокоиться о том, что они что-то украдут на кухне и унесут домой, не приходилось. То, что ели европейцы – христиане, – считалось нечистой едой.

Все, что он видел и узнавал, он подробно описывал Лилиан Хорн в письмах, которые он, как ему посоветовали старожилы, сам носил на почту и ждал, когда их проштемпелюют в его присутствии, чтобы быть уверенным, что негашеные марки не будут украдены. Авиапочтой письмо в Европу доходило дней за десять. Проходил целый месяц, прежде чем он получал ответ – несколько строчек ее прямым твердым почерком, которые делали его счастливым человеком. Он тут же отвечал на них и начинал нетерпеливо ждать нового письма.

Прежде чем он что-то услышал от самой Лилиан Хорн, он прочел в одной из немецких газет, что по делу об убийстве Ирены Кайзер произведен новый арест.

Обычно требовалось шесть недель на то, чтобы немецкие газеты дошли до Кабула. Михаэлю повезло, что в руки ему попалась газета всего недельной давности. Вероятно, ее привез кто-то из немецких туристов и бросил потом на базаре.

Михаэль Штурм пробежал глазами заголовки на первой полосе и сунул свою находку в карман пиджака, собираясь дома не торопясь прочесть ее от корки до корки.

Вечером, сидя на террасе, он занялся газетой, внимательно читая о событиях, которые еще не утратили своей актуальности, как было всегда при чтении старых газет.

На второй полосе он увидел заметку, тут же лишившую его душевного покоя. «Неожиданный поворот в деле об убийстве Ирены Кайзер!»– прочел он заголовок. «Вчера уголовной полицией произведен арест. После короткого допроса Геральдина Л., давняя любовница фабриканта Курта Кайзера, созналась, что перерезала лезвием горло его супруги. Сенсационное убийство, вызвавшее больше года назад огромный интерес далеко за пределами Рейнско-Рурской области…»

Далее следовало краткое изложение известных Михаэлю событий. Он с бьющимся сердцем пробежал глазами эти строки.

«Геральдина Л., – стал он читать дальше, – призналась в совершении убийства, заявив, что хотела освободить своего возлюбленного от мук брачного союза с тяжелобольной женщиной. В своих показаниях она возлагает большую долю вины на Кайзера, не сдержавшего данного им обещания жениться на ней.

Фабрикант отрицает, что хоть в малейшей степени имел отношение к подготовке и совершению преступления».

Михаэль Штурм кинулся к телефону и позвонил шефу афганской полиции.

– Мне надо срочно вылететь в Германию, – заявил он торопливо, – если есть ночной рейс, то лучше прямо сейчас.

– Что так? Уж не собираетесь ли вы покинуть нас? Вам не нравится в Кабуле? Вы недовольны условиями работы?

– Напротив, я хочу привезти сюда свою невесту, хочу жениться.

– Это совсем другое дело. Возьмите отпуск по случаю свадьбы. Вы, наверное, получили телеграмму? Поздравляю!

Михаэль Штурм поблагодарил и положил трубку. Его развеселила мысль, что шеф полиции мог подумать, будто невеста телеграфировала ему, что у нее будет ребенок, и он поспешной женитьбой должен загладить свою вину. Но у него сейчас вовсе не было времени объяснять это недоразумение.

Не раздумывая, он побросал кое-какие мелочи в дорожную сумку, сел в «мерседес», предоставленный в его распоряжение правительством, и помчался в аэропорт, одержимый одним желанием – увидеть как можно скорее Лилиан Хорн и заключить ее в свои объятия.

40

Само собой разумеется, Лилиан Хорн раньше Михаэля узнала об аресте Геральдины Л. и о признании ею своей вины. Испытывая в первый момент чувство освобождения от давившего на нее груза прошлого, она готова была тут же отправить телеграмму Михаэлю Штурму. Но все-таки не сделала этого.

Молодой врач, о котором она так много думала в бессонные ночи и монотонные часы работы, давно уже не был ей безразличен. Она не знала, любила ли она его, не знала, способна ли она вообще кого-нибудь любить, но ей было абсолютно ясно, что никто не значил для нее сейчас больше, чем он.

После всего, что она пережила, ей страшно хотелось уехать с ним на другой конец света и начать новую жизнь.

Но у нее не хватило мужества позвать его. Расстояние было столь велико, письма так долго находились в пути, что она боялась, как бы не ослабело его чувство к ней. Будет лучше отдать инициативу в его руки, она не хотела предпринимать никаких шагов первой.

Свое полное освобождение она отпраздновала с теми немногими людьми, с которыми теперь общалась, и была весела в компании, омрачая воспоминаниями о заключении настроение окружающих. Она чуть не пригласила к себе наверх одного молодого человека, студента Академии художеств, который привез ее после вечеринки домой, но вспомнила о Михаэле и отправила юношу восвояси.

Все последующие дни Лилиан разрывалась между надеждой обрести покой с Михаэлем и мучительным страхом вновь пережить разочарование. Она уверяла себя, что он просто еще ничего не знает о новом развитии событий, однако сердце ее трепетало от нетерпения.

Однажды, придя после деловых переговоров домой, она увидела Михаэля сидящим на маленькой лесенке, ведущей в ее мансарду. Он так и заснул – весь в пыли, с дорожной сумкой у ног и раскрытой газетой на коленях.

Лилиан села рядом с ним, положила ему руку на плечо и нежно поцеловала в щеку.

Он проснулся и посмотрел на нее – в эту секунду им показалось, что с сотворения мира не было более близких людей на свете, чем они.

– Вот ты и приехал, Михаэль! – сказал она.

– Лилиан!

Они замерли в долгом поцелуе. Потом он спросил:

– Сколько тебе понадобится, чтобы закруглиться здесь?

– Ты так торопишься? – спросила она, предпринимая слабую попытку вернуться к своему прежнему насмешливому тону.

– Да. Мы и так уже потеряли очень много времени. – Он постучал пальцем по газете. – Ты читала? Кайзер застрелился.

– Знаю. Так что теперь правды до конца все равно не узнать.

– Его смерть – признание вины. Во всяком случае, так это будет квалифицировано судом. Наверное, все так и было, как рассказывает Геральдина, – он подбил ее на преступление. Все должно было выглядеть как самоубийство. А на тот случай, если номер не пройдет, они бросили на тебя тень подозрений.

– Мне всегда казалось, что я в состоянии все понять, но как же можно так глубоко пасть! Думаю, что я уже никогда не смогу поверить ни одному человеку.

– Нет, сможешь. Мне. Твоему мужу. А сейчас мне хотелось бы принять горячую ванну, обнять тебя и выспаться. Как насчет этого?

– Нет ничего проще. Исполню твои пожелания с удовольствием.

– А завтра, прямо с утра, закажем объявление о нашей свадьбе. – Он с трудом поднялся, взял ее за руку и потянул за собой. – И тогда не будет больше Лилиан Хорн, а появится фрау Штурм.

– Странно, – сказала она, – у меня вдруг такое чувство, словно я совсем молоденькая девушка!

– Ты самая прекрасная девушка в мире! – Он обнял ее. – И я так тебя люблю!