Уэйн едва не рассмеялся вслух.

— Конечно нет.

— Всегда знал, что у тебя есть голова на плечах, — проворчал сэр Мортимер. — Да и слава Богу, примадонну ты из себя не строишь.

— Не возражаете, если я немного пройдусь? После ужина вы мне подскажете, к какому редактору обратиться.

— Обязательно. И если это, — он похлопал ладонью по рукописи, — произведет такое впечатление, на какое я рассчитываю, тебе обеспечено место в правлении. Компании не помешает гений в экономике за столом заседаний.

Уэйн обернулся от дверей с изумленным видом, сменившимся благодарным смущением.

— Не знаю, что и сказать, с… Мортимер. Я так благодарен…

— Ну, пока еще не за что благодарить, — ворчливо перебил Уэйна сэр Мортимер, жестом отпуская его, но морщинистое лицо старика было довольным.

Уэйн вышел, тихо притворив за собой дверь. Он позвал дворецкого и попросил его передать конюху, чтобы тот помыл его машину. Потом он направился наверх, в комнату леди Беатрис. Пришло время разделаться с ней раз и навсегда. Он открыл дверь и быстро огляделся. Плотные шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак. Леди Беатрис в чем мать родила лежала в центре огромной кровати с черной бархатной маской на лице. Уэйн усмехнулся и прошел к кровати, не сводя глаз с лежащей на ней женщины. Он отметил, что она поддерживает хорошую форму — тело было стройным и привлекательным.

Она вздохнула и похлопала ладонью рядом с собой.

— Поторопись, Джон, — прошептала она улыбаясь.

Уэйн посмотрел на кровать, оглянулся на дверь и тоже улыбнулся, взявшись за пуговицы своего модного пиджака.

Беатрис услышала шорох снимаемой одежды и потянулась, как кошка в предвкушении наслаждения. Уэйн, уже полностью раздевшийся, сел на край кровати и дотронулся до ее лодыжки, проведя рукой по гладкой коже. Взглянул на закрытое маской лицо и ощутил острое желание. Он знал, что добровольно она с ним не ляжет, ибо понимала, что отказ — ее единственное оружие. На сэра Мортимера она не имела никакого влияния, поскольку не смогла родить ему наследника.

— Гм… да, — пробормотала Беатрис, раздвигая ноги.

Он встал на колени и пальцами свободной руки начал ласкать ее лоно. Беатрис застонала и облизнула губы.

Уэйн принялся целовать ее, не пропуская ни одного заманчивого местечка. Постепенно он добрался до грудей, обводя языком твердые соски. Когда она подняла руки, чтобы коснуться его спины, он ловко поймал их и прижал по обе стороны ее головы — он боялся, что она обнаружит отсутствие растительности у него на спине или удивится ширине плеч. Джон был значительно меньше его ростом и наверняка волосатее.

— Скорее, скорее, — торопила она его жарким шепотом.

Уэйн улыбнулся, раздвинул ей ноги и вошел в нее.

— Да, да, скорее, — снова простонала она, и Уэйн злорадно ухмыльнулся.

— Все, что скажешь, дорогая, — прошептал он по-французски. Беатрис замерла и напрягла руки, пытаясь вырваться.

— Ах ты французский подо… — начала она, но он прервал ее поцелуем и одновременно еще глубже вошел в нее.

Беатрис почувствовала, как судорожно дергается тело при таком вторжении. Никогда прежде ей не приходилось ощущать такой огромный пенис внутри себя. Она застонала, сначала от гнева, потом от страсти, с которой ничего не могла поделать. Чувствовала, как растягиваются мускулы влагалища, чтобы вместить его. Ей хотелось закричать, обругать, убить, но помешал оргазм. Она выгнула спину и вздрогнула, а Уэйн продолжал ритмично двигаться, наблюдая за ее потным лицом с насмешливым удовлетворением. Но ему было этого мало. Он быстрым движением сорвал с нее маску. Хотел, чтобы она видела, кто ее трахает. Глаза ее распахнулись, в них читались ненависть, презрение и страсть.

— Я тебя убью, — задыхаясь, выговорила она.

Уэйн рассмеялся, все ускоряя темп, и увидел, как ее лицо беспомощно исказилось еще в одном оргазме. Он кончил сам и свалился на нее, прижав ее к кровати.

Беатрис тяжело и со свистом дышала. Уэйн быстро поднялся и оделся.

— Благодарю вас, леди Платт, было очень мило, — сказал он с безукоризненным английским произношением.

Беатрис смотрела ему вслед. Потом с яростным воплем схватила изящную мейссенскую вазу стоимостью в несколько тысяч фунтов и швырнула в него, норовя попасть в голову. Но Уэйн успел закрыть за собой дверь и только слышал, как разлетелся на куски драгоценный фарфор. Теперь ему оставалось лишь дождаться, когда она начнет забавляться с настоящим Джоном, и послать в ее комнату сэра Мортимера. Этим он отплатит ей за все те гадости, которые она нашептывала на ухо мужу. Весело насвистывая, он направился в свою комнату.


В Лондоне Вероника ужинала с Себастьяном и сэром Джулиусом.

— Уф, невероятно вкусно, — пробормотала она, пережевывая сочный кусок говядины по-веллингтонски.

— Я знал, что ты приедешь, и велел приготовить на шестерых, — пошутил сэр Джулиус.

— Вы — поросенок. Себастьян, ведь он поросенок, верно? — обратилась она к Себастьяну за поддержкой.

— Он похрюкивает, когда ходит, — согласился Себастьян с совершенно серьезным лицом, отпивая глоток красного бордо.

Сидящая напротив Вероника начала давиться от смеха.

Сэр Джулиус добродушно хлопнул ее по спине, потом повернулся к Себастьяну.

— Видишь? Ну куда с ней можно пойти? — пожаловался он. — Она, еще когда совсем маленькой была, ела как баклан. Расскажи ей что-нибудь интересное, это единственный способ обуздать ее прожорливость.

Вероника швырнула в сэра Джулиуса салфеткой, но он удачно отбил ее вилкой. Себастьян улыбнулся.

— Но нельзя же допустить, чтобы бедная девочка подавилась? Это не галантно. Что же мне рассказать? Ну, например, мы недавно проводили интересный психологический эксперимент…

— Надо же, — восхитилась Вероника, наигранно захлопав ресницами. — Скорее рассказывай!

Себастьян немного смутился.

— В прошлом году в Америке проводили эксперимент по измерению соответствия. — Вероника тупо смотрела на него. — В этих случаях добровольца помещают в одну комнату с тремя или четырьмя подставными лицами, — пояснил Себастьян.

— Подставными лицами? — удивленно переспросила Вероника.

— Как правило, помощниками врачей, не настоящими подопытными свинками. Тестер выдает подставным и испытуемому простую задачу на сложение, скажем 15+34+58. Что-то в этом роде.

— Сто семь, — быстро ответил сэр Джулиус.

— Верю вам на слово, — усмехнулся Себастьян. — Все подставные лица дают одинаковый ответ, например сто шесть. Подопытный, возможно, все несколько раз пересчитал и получил правильный ответ, но в большинстве случаев он тоже скажет — сто шесть.

— Чтобы не выделяться из толпы, — заметила Вероника, хорошо понимавшая, почему большинство людей именно так и поступает.

— Да ну, — фыркнул сэр Джулиус, — я бы все равно назвал правильный ответ.

— Вы — да, — согласился Себастьян и откинулся на стуле, потому что экономка принесла десерт — мандариновый торт с орехами.

— Я вас ненавижу, — заявила Вероника, уставившись на роскошный десерт. — Вы хотите, чтобы я растолстела, признавайтесь.

— Значит, ты не хочешь? — спросил сэр Джулиус, отрезая небольшой кусок и протягивая его Себастьяну.

— Нечестно! — простонала Вероника. — Я хочу кусок побольше.

— Говорил тебе, настоящий баклан. — Сэр Джулиус разрезал торт пополам и плюхнул огромный кусок на тарелку перед изумленной гостьей.

Вероника бросила на сэра Джулиуса убийственный взгляд и потянулась за ложкой.

— Как сейчас дела в компании? — спросил Себастьян Веронику немного позже, когда они сидели на диванчике и потягивали кофе, переваривая обильный ужин.

— Неплохо. Тоби почти и не работал, а теперь, когда Уэйн… ну, у них с сэром Мортимером все налаживается. Уэйн организовал европейский отдел, который просто здорово работает. Все ходят и улыбаются. Особенно работники бухгалтерии. Первоначальные вложения сэра Мортимера уже окупаются.

— Значит, все пришло в норму, — тихо заметил Себастьян и как бы между прочим поинтересовался: — Вы с Уэйном все еще встречаетесь?

Вероника покраснела и улыбнулась. Выражение такого счастья появилось на ее лице, что Себастьян встревожился и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Сидящий рядом сэр Джулиус замер.

— Гм, — пробормотала Вероника, вспоминая ночи, когда они с Уэйном занимались любовью. Ничего не могло быть прекраснее. И все же… — Он — замечательный, — тихо произнесла она, и сэр Джулиус бросил взгляд на Себа.

Уже в течение нескольких месяцев, прошедших с того дня, как Себастьян предложил Уэйну помощь, он время от времени встречался с ним.

После каждой такой встречи Себастьян тщательно записывал свои наблюдения. Хотя сэр Джулиус знал, что Себастьян видит в Уэйне пациента, он беспокоился. Разумеется, Себ никогда не обсуждал с ним проблемы Уэйна, но старик считал, что Уэйн куда более серьезно болен, чем кажется Себастьяну. Конечно, он талантлив, но все-таки еще очень молод и неопытен.

Теперь Себастьян осторожно обратился к Веронике.

— Все между вами происходит слишком быстро. Понимаешь, это не всегда хорошо для мужчины.

— О, но Уэйн совсем другой, — быстро сказала Вероника. Слишком быстро. Она защищала его без особой уверенности. Сэр Джулиус чувствовал это по напряженности в ее голосе. — Он — замечательный человек, правда. Я… — Она встретилась взглядом с добрыми, все понимающими глазами Себастьяна, в которых не было осуждения, и запнулась. — Иногда, — призналась она с некоторым страхом, — у меня возникает чувство…

— Да?

— Не знаю, как объяснить. Мне кажется, что он не всегда… ну… осознает, что происходит. Как будто жизнь — это нечто, через что надо пройти… Он все видит в черном и белом цвете, никаких других оттенков… О, черт, не нахожу слов.

— Все в порядке, — утешил ее Себастьян. — Я понимаю. И мне думается, что он видит куда больше черного, чем белого.

Он вообще сомневался, видит ли что-нибудь Уэйн в белом цвете. Тот мало рассказывал о детстве, но Себастьян понял, что ему не хватало материнской любви. Давным-давно С. Левин вырастил крыс, половину которых он каждый день гладил и ласкал, к другой же половине не подходил. Обласканные крысы раньше открыли глаза, меньше терялись в необычной обстановке и были менее эмоциональны. С этих опытов началась теория, утверждающая, что отсутствие материнской любви ведет к особой форме психопатии. Чем ближе он знакомился с французом, тем больше убеждался, что тот не испытывает никаких чувств к людям, а делит их на определенные категории — врагов, жертв или союзников. Себастьян внимательно присматривался к нему, видел, как глубоко он переживает оскорбления, как старается прореагировать «нормально» на любую эмоциональную ситуацию. Но как можно все это объяснить бесконечно влюбленной в Уэйна Веронике? И тем не менее он считал своим долгом предупредить ее. Но не успел он заговорить, как она повернулась к нему и сказала:

— Знаешь, Уэйн постоянно о тебе упоминает. Мне кажется, у него больше нет друзей. Во всяком случае, я не видела ни одного. Даже когда он переехал из «Виндзора» в свою новую квартиру, он никого не пригласил на новоселье.

Себастьян кивнул, прекрасно сознавая, за кого его держит Уэйн, — гибрид между духовником и потенциальной жертвой. После того визита в «Виндзор» Себастьян постоянно ощущал, какую опасную игру он затеял с французом. Уэйну было бы куда проще сразу зачислить его в категорию врагов, и тот факт, что он до сих пор этого не сделал, говорил об уровне мастерства Себастьяна.

Конечно, Уэйн ему лгал. Он твердо знал, что рассказ о семейных виноградниках во Франции сплошная ложь, но это само по себе не слишком существенно. Уэйн, завороженный их крепнущей дружбой, говорил больше, чем сознавал. Себастьян уже знал, что мать редко ласкала его, что с раннего возраста родители были в нем разочарованы, и еще он ощущал наличие психопатической ревности к другим детям. Особенно ужасало Себастьяна отношение Уэйна к своему отцу.

Себастьяну очень хотелось защитить Веронику, его трогала ее открытость и теплота. Поэтому он сказал довольно резко, отбросив привычный такт:

— Мне думается, что Уэйн ненормален психически, Вероника. Я считаю, что он способен практически на все…

Вероника моргнула, пораженная тем, что обычно добрый и мягкий Себастьян мог сказать такую жестокую вещь. Она прореагировала инстинктивно, заглушив в себе тоненький голосок, подсказывающий ей, что он прав.

— Это неправда, — горячо возразила она. — Ты просто не любишь Уэйна, верно? Вы оба не любите. Я не слепая, я вижу.

Себастьян попытался ее успокоить.

— Нет, ты ошибаешься. Ты не понимаешь…

Вероника встала.