Максин Барри - Судьбы

— Здесь. У тебя десять минут. — Карл открыл тяжелую стальную дверь, за которой находился ряд ящиков с папками.

Вольфганг кивнул.

— Спасибо. Ты как, с финансовой точки зрения… в порядке?

— Конечно. Это во имя старой дружбы.

Вольфганг хлопнул его по спине.

— Спасибо, старина.

Как только дверь закрылась, он принялся за работу, вываливая папки по концлагерю в большой железный бак для мусора. С мрачным удовольствием проследил, как с дымом улетучиваются улики против него, и улыбнулся. За спиной открылась дверь, и послышался предупреждающий кашель Карла.

— Еще несколько минут, — попросил Вольфганг не оборачиваясь. — Мой человек — Хейнлих сейчас в бункере на Тауентцинштрассе. Не можешь дать мне пару твоих полицейских?

— Хочешь сделать из него козла отпущения?

Вольфганг кивнул.

— Как только заберу у него документы, — подтвердил он. У работников СС хватало сообразительности не хранить все документы в одном месте. В том бункере их было меньше, но все равно они доказывали его причастность к нацистам.

— Я могу позвонить охраннику секции и попросить задержать его.

— Прекрасно. — Вольфганг помедлил, потом протянул руку. — Удачи тебе, Карл.

— И тебе тоже, дружище.

Машина все еще стояла перед зданием. День выдался мерзким, моросил унылый дождь. На Тауентцинштрассе его встретил Отто фон Штром, охранник секции, который сообщил ему дурные вести.

— Этот предатель Хейнлих сбежал, герр комендант. Его впустили в секцию лагерей по вашему письменному приказу, но, когда после звонка герра Циммельманна мы пошли взглянуть, его уже не было.

Вольфганг пришел в ярость, но с большим трудом сумел спокойно спросить:

— Что пропало?

Охранник явно ждал этого вопроса, сверился со списком и быстро сообщил требуемые сведения, для Вольфганга весьма неутешительные. Негодяй унес убийственные свидетельства не только против него, но и против других высокопоставленных офицеров.

— Понятно, — мрачно заметил он, садясь в машину. — Вы послали людей на поиски?

— Разумеется, герр комендант.

Вольфганг кивнул, но знал, что нет ни малейшей надежды. Отсалютовав охраннику, он повернулся к водителю.

— На вокзал, быстро.

Водитель кивнул и с понимающей улыбкой направил машину к центральному вокзалу. Сидящий на заднем сиденье Вольфганг кипел от ярости. Он недооценил Хейнлиха, а такое случалось с ним нечасто.

Вольфганг вышел у вокзала и сел в товарняк, перевозящий уголь. Они ехали через разгромленную сельскую местность. Он нервничал, вскакивая каждый раз, как поезд останавливался. Но постепенно местность стала более гористой. Они приближались к швейцарской границе, и Вольфганг начал успокаиваться. Вот только бы знать, где сейчас его подлый адъютант…

Фридрих Хейнлих медленно шел по берегу озера в Меерсбурге в поисках рыбачьей лодки, которая могла бы переправить его в Швейцарию. Он с довольной улыбкой похлопал по кейсу, который держал, прижав к груди, потом быстро отвернулся, заметив идущую в его сторону высокую белокурую женщину с двумя маленькими мальчиками. Он еще далеко не в безопасности. Знай он, что его начальник всего в паре часов пути от городка, он не чувствовал бы себя так уверенно.

Марлен Мюллер нашла скамейку на берегу озера и села.

— Иди сюда, Хельмут, — нетерпеливо обратилась она к старшему сыну, который подошел к перилам и остановился рядом с коротышкой с кейсом в руках.

— Да, мама, — ответил он, но не двинулся с места.

Марлен вздохнула и прижала к себе Ганса. Хельмут наклонился, взял камень и швырнул его в озеро. Белые чайки летали низко над ярко-голубой поверхностью озера. Ему не жаль было уезжать, он даже радовался предстоящим приключениям.

Марлен с нетерпением ждала Вольфганга. Одна она чувствовала себя неуютно, часто раздражалась. Черт бы побрал союзные войска! Она с горечью вспомнила, сколько прелестных вещей им пришлось бросить: картины, рояль, который стоил целое состояние, люстры и ковры, дорогую антикварную мебель.

— А на что похоже Монте-Карло? — спросил Хельмут, неожиданно возникая рядом со скамейкой.

— Не смей так подкрадываться к людям, — огрызнулась она.

Хельмут был очень высоким для своего возраста, и уже было ясно, что он вырастет в изумительного красавца. Светлые волосы имели легкий медный оттенок, лицо четко очерченное, твердый подбородок.

Мальчик пожал плечами и отвернулся, внимательно разглядывая мужчину. Хельмут был уверен, что видел его раньше. Он отличался практически фотографической памятью и никогда не забывал раз увиденного лица. Хельмут подозревал, что человек этот — офицер СС, направляющийся в Швейцарию. Его выдавало напряжение, с которым он сжимал свой кейс. Какой дурак, с осуждением подумал Хельмут. Почему бы ему не расслабиться и не сесть чего-нибудь выпить, дабы выглядеть обычным человеком?

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Фридрих оглянулся, но тут же успокоился, убедившись, что это всего лишь мальчишка. Хельмут же обрадовался. Да это же лейтенант… Хейнц? Нет, Хейнлих, адъютант отца. Почему отец не сказал, что тот едет с ними? Он неохотно повернулся, услышав крик матери, и потащился за ней в гостиницу. Его четырехлетний брат Ганс деловито обсасывал леденец. Хельмуту леденца не предложили, поэтому, когда мать отвернулась, он хлопнул брата по руке. Леденец упал на мостовую, а Ганс взвыл.

— Ты это нарочно, — всхлипывал он, размахивая кулачками.

— Вовсе нет, — соврал Хельмут.

— Потому что мама тебе не купила.

На мгновение Хельмут почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, и сжал зубы.

— Я уже слишком большой для леденцов, — заявил он. — Ты — малыш, а я почти взрослый.

Марлен повернулась и уперлась руками в бока.

— Давайте шевелитесь, а то я пожалуюсь отцу, что вы плохо себя вели. — Услышав эту страшную угрозу, мальчики припустились догонять мать.

Через два часа приехал Вольфганг. Марлен не выразила никаких чувств при его появлении. Он направился прямиком к Гансу и подбросил мальчика в воздух. Ганс весело рассмеялся.

— Катер уже в гавани, — коротко бросил он, ставя ребенка на пол. — Все упаковано?

Марлен кивнула.

Владельцем катера был швейцарец немецкого происхождения. Он кивнул Вольфгангу, который поблагодарил его и сразу же направился в небольшую рубку, где переоделся в гражданскую одежду. Хейнлих, сидящий на корме рядом с куском брезента, замер при звуке голоса Мюллера. Он побелел, бросился на живот и заполз под брезент, где и затаился, мелко дрожа. Он заплатил хозяину за молчание, к тому же рыбак не имеет представления об их знакомстве. Но вдруг он решит сообщить Мюллеру, что у него на борту незаконный пассажир и что не он один рвется к свободе?

Впервые в своей жизни Фридрих Хейнлих молился.

Через несколько минут суденышко уже выходило из гавани. Хельмут стоял у перил и смотрел на медленно исчезающий немецкий берег. Появился Вольфганг в строгом черном костюме и подошел к Марлен, которая стояла немного в стороне у перил и плакала. Хельмут подвинулся ближе, чтобы лучше слышать.

— Успокойся, — сказал Вольфганг со стальными нотками в голосе. — А то команда увидит.

— Я ничего не могу с собой поделать, — всхлипнула Марлен.

Вольфганг негромко выругался.

— Знаю. Но мы скоро будем в Монте-Карло. Сама увидишь.

Марлен вытерла глаза и шмыгнула носом.

— Я все же считаю, что нам лучше уехать в Боливию.

— Я не собираюсь жить в этом захолустье. Не волнуйся. Наши новые удостоверения личности сделаны идеально. Мы — американцы французского происхождения. Даже у наших детей теперь американские имена. Забавно, ты не находишь?

Марлен пожала плечами, ей было не до шуток. Ее теперь звали Мэри, это имя казалось ей безобразным. Ганс превратился в Генри, а Хельмут выбрал себе имя Уэйн. Как она подозревала, сделал он это главным образом назло отцу, зная, что тот никогда не дал бы ему такого имени.

— Надеюсь, вещи прибудут вовремя, — сказала она дрожащим голосом. — А вдруг корабль потонет?

— Глупости. Дом я уже снял, все бумаги здесь… — Он похлопал себя по нагрудному карману, где лежали паспорта, страховые полисы, удостоверения личности и другие бумаги, необходимые для новой жизни. — Мы скоро будем говорить по-французски, как местные жители, и по-английски тоже. Как у мальчиков дела с учебой?

Марлен передернула плечами.

— Хельмут…

— Уэйн, — резко поправил он.

— Уэйн, — послушно повторила Марлен, — делает замечательные успехи. Учитель говорит, что у него блестящий ум.

— А Ганс?

— Генри, — Марлен не отказала себе в удовольствии, — тоже ничего. — Она устало вздохнула. — Мне неприятно, что они лишаются корней…

— Знаю. Но тут уж ничего не поделаешь. Сейчас важно, чтобы они быстро адаптировались. Этот подлец Хейнлих исчез вместе с документами, за которыми я его послал.

Марлен ахнула и побледнела.

— Вольф…

— Все будет нормально. Я обещаю тебе, никто не свяжет Маркуса Д'Арвилля и семью, живущую в Монте-Карло, с берлинскими Мюллерами. Кроме того, возможно, Хейнлиха уже пристрелили как предателя.

Съежившийся в комок под брезентом, Хейнлих начал потеть. Он и носа, не покажет до тех пор, пока Мюллеры не высадятся на том берегу. Хозяин сумеет улизнуть от патрульных катеров швейцарцев, да они и так уже ушли далеко в сторону, направляясь к небольшому заливчику в нескольких милях от ближайшего городка или пограничного пункта. Вдруг Хейнлих заметил, что край его галстука высовывается из-под брезента. Он на сантиметр приподнял брезент и дрожащими руками начал втягивать галстук.

Хельмут краем глаза заметил движение, повернулся и присел на корточки в каком-нибудь метре от затаившегося адъютанта. На секунду испуганные карие глаза встретились с холодными голубыми. Слишком поздно Хейнлих узнал сына своего начальника. Хельмут улыбнулся. Хейнлих медленно опустил брезент, его сердце билось с такой силой, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Ему казалось, что он задыхается и сейчас умрет. Он с ужасом ждал, когда сынок Вольфганга позовет отца. Но прошла минута, и ничего не случилось. Затем Хейнлих услышал голос Мюллера совсем близко.

— Ну, Уэйн, мы скоро будем в Швейцарии. Я слышал, ты делаешь успехи в изучении языков.

— Да, папа. — Вольфганг не похвалил его, да Хельмут и не ждал похвалы. — Папа, разве лейтенант Хейнлих не приходил к нам однажды ужинать? — спросил Хельмут, прекрасно понимая, что Хейнлих в этот момент находится на грани истерики, прислушиваясь к каждому слову.

— Возможно. А в чем дело?

— Такой маленький, темный, с глазами-бусинками, как у кролика? — продолжал настаивать Хельмут, наслаждаясь своей тайной и пьянящим ощущением власти. В этот момент он понял, что должен иметь власть, неограниченную власть.

— Правильно, — резко ответил Вольфганг. — А в чем дело?

— Да так. — Мальчик пожал плечами. — Я только что слышал, как ты говорил о нем маме. Тебе бы хотелось знать, где он, папа? — Лежащий под брезентом Хейнлих сунул кулак в рот и обмочился.

— Еще как! — в ярости сказал Вольфганг. — Ты его видел?

Хейнлих замер, горячая моча текла по ноге, с костяшек пальцев стекала кровь. Прошла, казалось, вечность, прежде чем Хельмут произнес:

— Нет, папа. — Вольфганг кивнул и с теплой улыбкой повернулся к Гансу, играющему на палубе. Понемногу напряжение спадало. Он был свободен и чист, а остальное не имело значения.

Хельмут взглядом проводил отца и посмотрел на брезент. Лицо его растянулось в улыбке. Он только что обнаружил пьянящую радость власти над людьми, и жизнь сразу стала очень интересной.

Канзас, девять лет спустя

Из белого деревянного здания вырвалась радостно галдящая толпа юношей и девушек. Занятия кончились, летние каникулы! Кир Хакорт медленно шел по пыльной дорожке, размахивая связанными ремнем книгами, и старался припомнить, как проходил экзамен. Сдал он или нет? Он пожал плечами. Или да, или нет. Какой смысл зря волноваться?

— Эй, Хакорт, ты сегодня репетируешь? — Кир поднял глаза и увидел веснушчатую физиономию догнавшего его Билли Джонсона.

— Естественно, — сказал Кир. — И чтобы вы, уроды, мне пьесу не портили. Это должна быть современная трагедия, а вы готовы превратить ее в фарс!

Билли усмехнулся.

— Да будет тебе, Сесил, — Билл поднял руки, сдаваясь.

Это имя прилипло к Киру еще со времен его первой пьесы в школе, когда учительница назвала его Сесилом Б. Де Миллем… Но за прошедшие годы пьесы Кира стали главным мероприятием при сборе средств на церковь, принося денег больше, чем все лотки по продаже испеченных горожанами тортов и печенья и благотворительные распродажи вместе взятые. Однако клуб, созданный Киром, оставлял себе небольшую часть денег, чтобы его члены могли сходить в кино. Клубу ведь тоже надо жить.