Прошло чуть больше года, как они стали официально именоваться мужем и женой. В их порывистых, страстных отношениях это не изменило ровным счетом ничего. Однако за складывающимся, налаживающимся бытом для Кирилла незримо стоял образ матери. Ему все чаще не давала покоя мысль, что это ей они обязаны за все блага, нежданно-негаданно свалившиеся в виде грандиозного подарка. И наступил момент, когда вместо радости квартира стала вызывать у Кирилла только негативные эмоции. Это не было навязчивой идеей, беспокоившей его ежечасно, ежеминутно. Но, все же возникая, комплекс долга не давал ему покоя. И в этот день, вернувшись с работы домой, он едва притронулся к приготовленному Катей ужину.

— Что ты такой хмурый? — с беспокойством спросила она. — Комплекс понедельника?

— Мне не по себе.

— Неприятности на работе? — Катя наблюдала, как Кирилл вышел из кухни в коридор и вернулся с пачкой сигарет. Он нервно закурил, резко выпуская струю дыма в сторону вытяжки, игнорируя красиво сервированный стол, зажженные свечи, плавающие в широкой, низкой хрустальной вазе.

— Не обращай внимания. Пройдет.

— Мне нелегко видеть тебя таким подавленным. Может быть, я смогу чем-то помочь? Поделись, Кирюша.

— К сожалению, дорогая женушка, ты ничем мне не можешь помочь.

— Даже так? — Катя опустила глаза. Ей было обидно, что запланированный праздник может не получиться. — Значит, у нас, как в большинстве семей: у мужа свои проблемы, а у жены свои.

— Ну, не нужно так, прошу тебя. Просто мне трудно даже говорить об этом лишний раз и еще с тобой, — Кирилл посмотрел на расстроенное лицо Кати и понял, что придется сказать, иначе она вообразит себе невесть что. — Катя, просто я снова чувствую себя должником. Я все время думаю, когда же смогу сам купить вот такую квартиру, обставить ее по своему вкусу и жить, зная, что никому ничего не должен!

— Господи, Кирилл, разве можно так говорить? А что тогда мне делать?

— Ты — другое дело. Тебя это не касается. Ты не ждала все детство самого крошечного проявления внимания. А теперь она попросту откупилась, решила так купить мое расположение, — раззадорившись в очередной раз, Кирилл ходил по кухне взад-вперед в сером облаке сигаретного дыма.

— Перестань, Кирюша, ты опять об этом, — пыталась вразумить его Катя. — Зачем во всем видеть плохое? И раньше ты, кажется, был рад тому, что можешь жить отдельно. И родители были в этом уверены. Они хотели сделать как лучше.

— Да, отец как всегда молча принял ее решение. Уверен, она не советовалась с ним.

— Это их отношения, не вмешивался бы ты.

— У Милы Николаевны ни с кем нет отношений. У нее есть только работа, ее авторская программа и все, что необходимо для удачного эфира.

— Кирилл, ты несправедлив к Миле Николаевне, — Кате было неприятно выслушивать его претензии.

Свекровь казалась ей воплощением женственности и целеустремленности. Всякий раз, когда она видела ее на экране, не переставала восхищаться ею. Еще не будучи женой Кирилла, она совершенно случайно узнала, что известная Мила Смыслова — не просто его однофамилица, а мать. Тогда Катя принялась расспрашивать Кирилла о ней, пытаясь узнать как можно больше о женщине, которая в какой-то степени была ее кумиром, образцом совершенства. Но ее вопросы натыкались на безликие, ничего не проясняющие ответы. И длилось это до тех пор, пока Кирилл не вспылил. Они даже поссорились тогда, и Катя решила, что в этой семье не все в порядке. А что именно, она надеялась узнать в скором времени. К тому же она надеялась познакомиться с самой Милой. Это было желание, с которым Катя ложилась и вставала. Она мысленно проигрывала сцену знакомства, отрабатывала выражение лица, подбирала слова, но Мила Николаевна была постоянно на работе или в командировке. Поэтому Кате приходилось довольствоваться обществом двух мужчин Смысловых. Однако ничего вразумительного о Миле она не слышала ни от Кирилла, ни от Максима Сергеевича. Оба вели себя так, словно Милы вообще не существовало или, по крайней мере, она находилась где-то очень далеко. Они явно избегали разговоров о хозяйке этого дома.

И вот теперь, когда Кате уже стали ясны обиды мужа, недомолвки свекра, она не перестала восхищаться Милой Николаевной. Эта красивая, стильная, энергичная женщина по-прежнему оставалась ее кумиром. Катя смотрела на ее гладко причесанные светлые волосы, неброский макияж, модный костюм, думая о том, что ей самой никогда не достигнуть такого совершенства. Раздосадованно глядя на свои вьющиеся каштановые волосы, Катя сравнивала их с длинными белыми локонами Милы. А серо-зеленые чуть раскосые глаза казались ей слишком узкими, невыразительными. От этих грустных мыслей ее отвлек голос мужа:

— Катя, давай не будем говорить о маме, — умоляюще сложил руки Кирилл.

— Нет, будем. Повторю, что нельзя так относиться к родной матери.

— Да? А сколько раз она была у нас в гостях? Когда последний раз вообще разговаривала по телефону с тобой, со мной? Кто из нас входит в зону ее внимания, заботы? Она вообще знает смысл слова «забота»? — не сдавался Кирилл. — И ты ничего не изменишь! Ничего, пойми же! Ты ей вот свитер связала? А она его не наденет ни разу. Помянешь мои слова.

— Наденет, наденет, — упрямо твердила Катя. Она помнила, с каким удовольствием вязала для свекрови просторный свитер из мягкой, нежной бежевой шерсти. Долго подбирая нитки, Катя вдруг почувствовала, что должна взять именно эти. Приятные, нежные на ощупь, они обязательно придадут вещи ощущение уюта. Катя была уверена, что при такой занятости Миле Николаевне не хватает этого. — Наденет и сделает она это тогда, когда пожелает сама, а не для того, чтобы сделать приятное мне.

— Скажи спасибо, что она вообще взяла этот твой подарок. Это не ее стиль. Ты ведь не Соня Рикель и не Армани.

— Я лучше.

— Твое хвастовство не имеет границ, Екатерина. Наверное, ты права, что поступаешь именно так. Верить, что ты лучше всех — это здорово, — сдался Кирилл и только теперь окинул взглядом празднично сервированный стол, бутылку красного вина. Резко меняя тему, Кирилл спросил: — А что у нас за торжество?

— Неужели ты уже способен замечать то, что происходит вокруг? — Катя подняла руки к потолку, потом театрально сплела их на груди и выдохнула: — Гроза миновала.

— Миновала, выкладывай, что за повод.

— Так вот, я лучше всех Армани, Валентино и Юдашкиных.

— Согласен, согласен, — устало улыбнулся Кирилл, глубоко затягиваясь.

— Потому что я скоро стану матерью твоего ребенка, — улыбаясь, произнесла Катя и откинулась на спинку плетеного стула, дожидаясь реакции Кирилла. Он мгновенно перестал маячить перед глазами Кати и застыл с дымящейся сигаретой в руках. Потом подбежал к раковине, затушил сигарету, быстро открыл форточку. Этого ему показалось мало, тогда, выбежав из кухни, он вернулся с освежителем воздуха, и через мгновенье везде витал аромат лимона. Продолжая улыбаться, Катя покачала головой: — Женщины в моем положении очень неоднозначно реагируют на запахи. Ты перестарался, любимый. Дым нравится мне больше этой жуткой химии.

— Катюша, Кирилл присел рядом, обнял ее ноги. — Это и было твое утреннее рандеву? Поход к врачу?

— Ты так догадлив.

— Почему ты не взяла меня с собой?

— Потому… — Катя взъерошила его волосы.

— Прости, малыш. У меня всегда только черное и белое. Я столько внимания уделяю мелочам.

— Есть такое, — согласилась Катя.

— Тебе нелегко со мной?

— Ты большой ребенок, Кирюша. Надеюсь, став отцом, ты все-таки повзрослеешь и начнешь видеть полутона.

— Я сделаю все, абсолютно все, чтобы ты была со мной счастлива. И я невероятно рад, что у нас будет малыш, — поглаживая колени Кати, он преданно смотрел ей в глаза. — Ну, Катюш, я готов. Начинай капризно выдвигать желание за желанием.

— Для начала давай позовем всех на воскресный обед, — предложила Катя.

— Всех? Это кого?

— Милу Николаевну, Максима Сергеевича, моих родителей.

— Ты снова за свое, — поднимаясь, недовольно произнес Кирилл: — Зачем тебе это нужно, Кать?

— Это нам нужно, тебе, мне, малышу. Это называется полноценная семья.

— Ага, ты научи меня, ведь я всю жизнь в неполноценной рос при живой матери-героине труда.

— Кирилл!

Катя осторожно отвела руки Кирилла, поднялась и вышла из кухни. Иногда ей было невероятно тяжело общаться с ним. Он превращался в упрямого ребенка, начинающего вспоминать все детские обиды. Они оставили свой отпечаток в душе Кирилла, делая его время от времени капризным, раздражительным, несправедливым. Он переставал слышать окружающих, полностью уходя в собственные переживания. Они уводили его в далекие времена, когда рядом с ним был отец, а мама, как недоступная красавица, улыбалась им с экрана телевизора.

— Как ты можешь говорить в таком тоне о родной матери?! — сказала Катя, когда Кирилл вслед за ней вошел в комнату. — Я вот своей абсолютно не помню. Все бы отдала за одно воспоминание о ней не со слов отца. За одно прикосновение…

— Что значит, своей не помню? — удивился Кирилл. — А Жанна Андреевна, она тебе кто?

— Отец женился на ней, когда мне было четыре года. А моя мать умерла при родах. Я убила ее.

— Не говори так.

— Всю свою сознательную жизнь я живу с этим комплексом вины.

— Ты никогда не говорила со мной об этом, — укоризненно заметил Кирилл.

— Я считала Жанну Андреевну своей матерью и никогда бы не узнала правды, если бы она сама не рассказала. Она прекрасная женщина. Знаешь, она призналась, что побоялась рожать ребенка от отца, чтобы никогда не упрекнуть себя в том, что будет по-разному относиться к детям. Это она решила, что в нашей семье будет один ребенок, один объект внимания и заботы.

— Невероятно, — тихо сказал Кирилл, вспоминая спокойное, приветливое лицо Жанны Андреевны. Ему даже казалось, что Катя похожа на нее больше, чем на отца.

— Да, вот такие дела, — покусывая губы, произнесла Катя. — Рассказала мне мама обо всем, и как будто ничего не изменилось. Я не перестала любить ту, которая была со мной всю жизнь. И благодарна я ей еще за то, что она не стала ничего скрывать, в отличие от отца. Знаешь, он фотографии мамины прятал долгие годы, чтобы не травмировать меня. Наверное, он был по-своему прав. Но кто знает, в каком возрасте человек готов ее услышать, правду? Я тогда вздумала обижаться на него, а сейчас понимаю — не должна была… Когда я смотрю на фотографии родной мамы, у меня сердце останавливается. Я себя в ней вижу, понимаешь? Это то, что называется зовом крови. Это стержень, то самое чистое, что дается каждому. Нужно только не осквернить. А ты имеешь наглость говорить о женщине, подарившей тебе жизнь, так неуважительно! Не смей больше делать этого при мне!

— Ты тоже давай потише, а то я могу обидеться.

— Обижайся, бог с тобой.

— Невероятно! — воскликнул Кирилл. — Чем она добилась твоего расположения? Чем задобрила?

— Она мать моего мужа и скоро станет бабушкой моего ребенка. По-моему, этого достаточно! — Катя отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

— Катя, — Кирилл увидел в ее глазах столько отчаяния, столько боли, вызванной непониманием. Ему стало стыдно, что такой день может остаться в памяти как воспоминание о неприятной ссоре, выяснении отношений. Нет, это ни к месту. Пусть думает что хочет о Миле. Нельзя ей теперь так огорчаться. — Катюша, ты у меня такая мудрая, что рядом с тобой я рискую навсегда остаться мальчишкой.

— Смыслов, перестань подлизываться.

— Не перестану.

— Это означает, что ты согласен со мной?

— Да, — слукавил Кирилл.

— Как много же мне нужно было сказать.

— Тебе нужно было сделать это раньше.

— Всему свой черед, и этому разговору — тоже, — Катя подперла щеку ладонью и, вытянув губы дудочкой, смотрела на Кирилла.

— Что?

— Ничего. Любуюсь тобой.

— А может, вернемся к остывшему ужину? — предложил Кирилл.

— Хорошо. Хотя он уже не будет таким торжественным, как намечалось.

— Я настолько все испортил?

— Давай не будем продолжать, — Катя поднялась с кресла, подошла к Кириллу, взяла его за руку. — Пойдем, я умираю с голоду, а мне теперь это ни к чему.

— Кать, я люблю тебя, — устроившись напротив нее, вдруг сказал Кирилл. — Если бы ты только знала, как я счастлив, что ты со мной.

— Я знаю.

— И это все, что ты можешь мне ответить? — открыв бутылку вина, Кирилл налил его в бокалы. — Я не верю своим ушам!

— Я тоже люблю тебя. Сейчас мне кажется, что даже ребенка не смогу любить сильнее. С тобой связано столько светлого, доброго. Знай, что я всегда буду с тобой. Ты моя первая любовь, настоящая, на всю жизнь. Ты — отец моего будущего ребенка, и я так хочу, чтобы он был похож на тебя.