— Будьте любезны немного подождать, — откланялся тот, быстро прошел через зал и скрылся за служебной дверью.

Богдан смущенно оглядывался по сторонам. Ему было неловко из-за сложившейся ситуации. Эта женщина делает с ним, что хочет. Она даже не подозревает, какую власть имеет над ним. Любовь с первого взгляда — это мгновенный удар, заставляющий сердце мчаться вскачь, поднимающий уровень гормонов на запредельный уровень, а разуму в этой жаркой компании и вовсе нет места. Богдан не мог думать. Единственное, на что он надеялся, что природный талант не изменит ему так, как бесстыдно покинула его смелость и уверенность. Он должен показать, что карандаш в его руках творит чудеса. Он сможет нарисовать ее портрет, глядя на который, она все поймет. Хотя зачем ей его разбитое сердце? Его осколки бесшумно падают на дощатый пол кафе, становятся невидимой пылью. Богдан вздохнул, вспомнив свою любимую сказку «Снежная королева». Пусть бы Миле, как Каю, попала она в глаз, сделав холодной, равнодушной, злой, а его, Богдана, поцелуй, смог бы растопить ледяное сердце.

— О чем задумался? — улыбнувшись, спросила Мила. Она достала из сумочки заколку и ловким движением подобрала волосы. Так ей было удобнее за столом. Все-таки предстоял пир, во время которого она должна получать только положительные эмоции. Официант уже принес на подносе их заказ. Поблагодарив его, Мила взяла в руки бокал с шампанским. — Так что? Тост за тобой.

— За красоту! — восхищенно глядя на нее, произнес Богдан и осторожно коснулся бокала Милы своим. Едва слышный звон показался ему музыкой. Она оказалась громче той, что ненавязчиво звучала из динамиков, развешанных вокруг.

— Прекрасно! — сказала Мила, сделав несколько глотков. Она давно не пила шампанского, тем более сухого. Сегодня она нарушала все запреты врачей, позволив себе забыть о своем здоровье. Она давала слово не относиться к нему наплевательски, но ведь может быть у человека праздник? Тем более, что она дарит его еще одному человеку, пока совершенно незнакомому, но несомненно хорошему.

— А ты давно рисуешь? — после нескольких минут дегустации принесенной закуски решилась спросить Мила. Она подумала, что именно в такой обстановке сможет кое-что узнать о Богдане. Ей было приятно его общество. И Мила совершенно не жалела о том, что тратила на него свое время. Это было ей в новинку — совершать необдуманный поступок, а потом находить в нем рациональное зерно. Положительные эмоции — что может быть лучше, что может быть полезнее для здоровья?

— Давно, — прожевав небольшой кусочек вырезки, ответил Богдан. Он вращал в длинных пальцах острый нож, внимательно глядя на тонкое лезвие. В его взгляде было что-то отрешенное, немного напугавшее Милу. Растаяла, захотела стать музой, добрым воспоминанием на всю оставшуюся жизнь. А что, если он маньяк, шизофреник, душевно больной человек, показавший ей чужие рисунки? Нож он держит замечательно, и глаза безумные. Вот попала… Миле с трудом удавалось не показывать охватившую ее панику. Она пыталась отогнать навязчивые мысли.

— А на улице ты давно обосновался?

— С лета, — Богдан с готовностью отвечал на вопросы.

— Где ты учишься?

— В университете на механико-математическом факультете. С точными науками у меня всегда был полный порядок. Пришлось одно лето полностью посвятить только им, чтобы не терять время. Я сдал несколько предметов, и меня зачислили на второй курс.

— Не понимаю, — Богдану снова удалось удивить и одновременно успокоить Милу. — Какой ты разносторонний человек. В тебе уживаются способности и к искусству, и к формулам. Интересно.

— Ничего интересного. Просто поступил, чтобы занять себя. Мама очень переживала, что я окажусь не у дел после того, как… Я ведь ушел со второго курса художественно-промышленного. Теперь вот обитаю в университете, учусь нормально, иногда даже повышенная стипендия проскакивает, а вообще это не мое.

— Как так получилось? — Мила взяла в руки запотевший бокал с шампанским.

— Одна очень сексапильная, очень уверенная в себе дама пожелала дать мне несколько уроков в частном порядке, а я отказался, Богдан положил приборы на тарелку. Его лицо снова стало напряженным. Разведя руками, юноша кисло улыбнулся. — Сейчас я бы вел себя по-другому, а тогда был молод, горяч, полон самолюбивых планов, горд. Вот при всем этом и остался. Меня выживали долгий, невыносимо долгий семестр. Откровенно заваливали на зачетах. A-а… Не хочу вспоминать…

— Значит, сейчас ты бы согласился на частные уроки? — почему-то выделив из ответа Богдана именно это, поинтересовалась Мила.

— Вам не понравилось то, что я сказал, — огорчился Богдан.

— Ты даже снова на «вы» перешел, — улыбнулась Смыслова. — Расслабься, это твое дело, твой жизненный опыт. Только ничего не бывает потом. Сейчас или никогда!

— Это точно, — Богдан вытер губы салфеткой и сделал пару глотков шампанского. При этом он не сводил глаз с Милы. Он все пристальнее вглядывался в ее лицо, казавшееся ему невероятно знакомым. Наверное, она напоминала ему кого-то. Кого? Нет, как Богдан ни старался, он не мог припомнить в своем окружении никого с подобным лицом.

— Ты неприлично долго и пристально разглядываешь меня, — нарочито назидательным тоном сказала Мила.

— Пытаюсь понять, отчего твое лицо кажется мне знакомым.

— Устарелый трюк, юноша, — отмахнулась Мила, вдруг позабыв о том, что он мог попросту увидеть ее по телевизору. — Придумай что-нибудь поновее.

— Да, точно! Это лицо, я видел его…

— Во сне, — перебила его Смыслова, решив, что сейчас совершенно не обязательно узнавать в ней известную телеведущую. — Типичная внешность, только и всего.

— Ты сама себе цены не знаешь, если так говоришь, Богдан залпом выпил оставшееся в бокале шампанское.

— Еще по бокалу?

— Нет. Это я для храбрости.

— Тогда закусывай, а то карандаш в руках будет подрагивать и мои неземные черты исказятся, — улыбнулась Мила.

Она с аппетитом доела жульен, понимая, что с вырезкой явно погорячилась. Отвыкший от обильной пищи желудок подавал признаки насыщения. Что называется, глазами бы съела, но увы… Зато тарелка Богдана была уже пуста. Он умудрился очень удачно сочетать еду и разговор. Мила решила, что пора заказать обещанный кофе. Официант оказался рядом в мгновение ока.

— Два кофе. Один без сахара, а второй?

— Два кофе без сахара, — подхватил Богдан.

— И счет, пожалуйста, — Мила проводила взглядом официанта, чувствуя некоторую неловкость. Она понимала, что Богдану тоже не по себе. Смыслова сделала вид, что внимательно разглядывает интерьер. Ей не было ровным счетом никакого дела до бревенчатых стен, украшенных старинными светильниками, букетами из сухих трав и цветов. Но Мила продолжала медленно рассматривать обстановку, чтобы только не встречаться взглядом с Богданом. С каждой минутой ситуация казалась ей все более безрассудной. Нужно было поскорее закончить со всем этим и снова возвращаться к привычной жизни, лишенной и намека на романтику. Водоворот эфиров, деловых встреч, обязательных знакомств закружил Милу с новой силой. Сопротивляться этому было глупо, бессмысленно. Ведь Смыслова, наконец, получила то, о чем мечтала. Работа и только работа, все служит любимому делу. Любимому, но не делающему ее счастливой. Все чаще Мила задумывалась над бесцельностью изматывающей суеты, в которую она добровольно впрягалась. Лишь Катюша с ее неуемной энергией, оптимизмом вселяла в Милу надежду на то, что и в ее жизни скоро появится место для праздников. Без них нельзя, без них край… Может быть, этот незнакомец, так пытливо рассматривающий ее из-под красивых темно-русых бровей, и есть первый шаг к этому долгожданному празднику. Ничего не бывает случайным, и то, что она почему-то решила пройтись по парковой аллее, вместо того, чтобы мчаться в суетном метро.

Они пили кофе молча, разглядывая поочередно то обстановку вокруг, то друг друга. Миле больше нравилось, когда Богдан был занят интерьером, новыми посетителями. Почему-то она была уверена, что узнай спутник в ней Смыслову, что-то будет безнадежно потеряно. Тогда она не увидит того, на что действительно способен этот робеющий от одного ее взгляда юноша. А ей вдруг безумно захотелось, чтобы он нарисовал ее. Она хотела увидеть себя глазами молодого мужчины, не скрывающего, какое впечатление она на него произвела. Наверное, ее нетерпение каким-то непостижимым образом отразилось на ее лице, потому что Богдан взглянул на Милу и быстро допил кофе, сделав несколько больших глотков. Заметив это, Мила усмехнулась:

— Разве можно так с кофе! — сама она, давно не ощущая любимого вкуса, смаковала каждый глоточек.

— Мне не терпится скорее приступить к работе. Предвкушаю наслаждение, которого не заслужил. Это подарок судьбы, настоящий подарок!

— Хорошо, тогда и я потороплюсь, чтобы не заставлять тебя ждать, — Мила допила кофе, зажмурила глаза. — Как хорошо. Я давно не получала столько удовольствия от еды.

— Я тоже, но больше — от общества.

— Ну что, пойдем в парк? — спросила Мила, оставляя деньги под своей тарелкой. Она сделала это незаметно для Богдана и поднялась вслед за ним. Улыбнувшись, она поежилась от одной мысли о пронизывающей сырости, которая хозяйничает за дверью этого уютного кафе.

— Пойдем, — Богдан быстро надел куртку, шапочку, намотал сверху широкий, длинный шарф белого цвета и, поймав чуть насмешливый взгляд Милы, засмеялся: — Я не Бендер, я только учусь. А фамилия моя Зотов.

— Богдан Зотов — звучит отлично, — прищелкнула языком Смыслова.

— Звучит, да? Звучит для чего? Никогда об этом не задумывался, — пожал плечами Богдан. Он направился вслед за Милой, не забыв захватить зонт и сумку со стульчиком, рабочей папкой.

Пока они брели по устланной мокрыми, грязными листьями парковой аллее, Богдан не сводил глаз с Милы. А она шла, время от времени поглядывая на своего спутника. Он ловил ее взгляд и тотчас быстро-быстро произносил:

— Сейчас, сейчас начнем.

Мила понимала, что Богдана не интересовал окружающий пейзаж. Он попросту тянул время, желая продлить удовольствие от общения с ней. Усмехаясь, она приняла его правила игры и терпеливо ждала момента, когда он будет готов творить.

— Пожалуй, здесь будет чудесно, — негромко произнес Богдан, останавливаясь и суетливо устанавливая свой огромный яркий зонт. — Дождь все еще моросит.

— Да? — касаясь кончиками пальцев уже намокших волос, иронично спросила Мила.

— Прости, я испытываю твое терпение, — виновато улыбнулся Зотов.

— Кажется, сейчас мне больше, чем тебе, хочется, чтобы ты нарисовал меня.

— Устраивайся и начнем, я сам сгораю от нетерпения.

Устроится на невысоком складном стульчике оказалось задачей не из легких. Мила подобрала длинные полы пальто, распустила волосы, тряхнула ими так, что они свободно рассыпались по плечам, спине. Она все никак не могла выбрать позу, в которой у нее получилось бы застыть хоть на пять минут. Но Богдан, казалось, не замечал ее проблем. Он сел напротив на коричневую, намокшую лавку, совершенно не замечая холода, сырости. Его лицо светилось от счастья, которое так нежданно свалилось на него. Он чувствовал такой подъем! Он всегда с душой относился к каждому портрету, к каждой работе, но сегодня был особый случай. Он уговорил позировать эту прекрасную женщину, такую удивительно далекую и близкую одновременно. Глядя на нее, ему казалось, что он давно знаком с ней, что встреча точно была. Но где и когда, он вспомнить не мог. Может быть, она ему приснилась? Это его муза, его шанс все изменить. Он так долго ждал этого. Мила ведь не знает, что Богдан уже больше двух лет не держал карандаша в руках. Как он жил эти годы? Он показывал ей свои работы, сделанные давно, очень давно, еще в пору его учебы в художественно-промышленном институте. Тогда он работал неистово. Не проходило дня, чтобы Богдан не приносил матери очередную работу. Мама всегда была его первым критиком, его опорой, вдохновителем. Она всегда верила, что из него получится хороший художник. Тем неожиданнее стал для нее уход Богдана из института со второго семестра второго курса.

— Что случилось, сынок? — Богдан помнил, как она смотрела на него и как потом тайком плакала. Ему хотелось провалиться сквозь землю, не рождаться вовсе, если его жизнь причиняет такую боль единственному близкому существу. Она была готова для него на все, на все и всегда, а он не оправдал ее надежд. Но Богдан не знал, что мама невероятно переживала еще и о том, чтобы ее сына не поглотила улица, сомнительные знакомства, чтобы он не сбился с пути, на который она всю жизнь пыталась направлять его. Анне Григорьевне стало гораздо спокойнее на душе, когда той же осенью Богдан поступил на механико-математический факультет университета.

— Твой папа тоже был силен в точных науках, — гордо произнесла она, узнав о выборе сына. Богдан был рад, что сумел успокоить мать. Но один вопрос все еще тревожил ее: — А как же быть с твоими рисунками, с твоими работами?