— Приехали, — не отвечая на вопрос, отрешенно произнес Максим. — Я поставлю машину на стоянку и приду.

— Я могу уснуть, — запахивая полы пальто, сказала Мила. — От Кирилла подробностей не дождешься, а я должна быть в курсе его выбора. Немного деталей не повредит. Ты просветишь меня?

— Мне девушка понравилась, — коротко ответил Максим.

— Это означает, что она похожа на меня? — кокетливо улыбнулась Мила.

— Надеюсь, что нет.

— Ничего себе!

— А что ты хотела услышать? — возмутился Смыслов. — Выходи, пожалуйста. Иди и ложись спать. Я задержусь: хочу пройтись. Не стану спешить.

— Пройтись? Ночью? Зачем?

— Какая разница? Я начну охранять твой сон на полчаса позже, — Максим выдержал пронизывающий взгляд и нетерпеливо несколько раз нажал на педаль газа. Мила скривила губы и вышла, слишком громко хлопнув дверью.

Она всегда сдерживала свое слово. Во-первых, зайдя в дом, Смыслов застал ее спящей, а во-вторых, через три дня, вернувшись с работы раньше обычного, Мила показала ему ключи от квартиры. Улыбаясь, она ждала реакции.

— Ты найдешь время преподнести их лично или соизволишь передать через доверенное лицо? — иронично поинтересовался Максим, снова погрузившись в работу за компьютером. Его пальцы побежали по клавишам. Внешне он выглядел спокойным, но внутри снова появилось знакомое леденящее чувство отчаяния и безысходности. Мила презрительно поджала губы. — Назначь время, чтобы наверняка.

— Ха-ха-ха, — тихо произнесла Мила, хлопая в ладоши. Ей стало обидно: Смыслов не оценил ее щедрости, желания поразить, задобрить Кирилла. Она хотела компенсировать свое вечное отсутствие дорогим и нужным сыну подарком. Наверняка, он даже не мечтал об отдельной квартире, но Максим все портит и ведет себя ужасно. — Я не понимаю тебя.

— Иногда хочется быть непредсказуемым.

— Макс, я ведь хочу как лучше, — вкрадчивым голосом сказала Мила. Два ключа, звякнув, легли на рабочий стол Смыслова.

— Понимаю, не отрываясь от дисплея, ответил Максим.

— Кирилл обрадуется. Я уверена, что он будет счастлив.

— Да? Откуда такая уверенность? Ты даже не знаешь, какие яйца он любит, — попытался съязвить Максим.

— Яйца — это мелочи. Ну, не вредничай, — Мила из последних сил сдерживалась, чтобы не испортить такой прекрасный день. — Это будет наш с тобой свадебный подарок сыну.

— Да? — Смыслов повернулся. В его потемневших серых глазах появилось выражение открытой неприязни. — Будем считать, что я подарил ему дверной глазок в этой квартире, а ты — все остальное.

— Тебя это беспокоит? Долевое участие? — Мила села в кресло, чуть подавшись вперед. — Мы ведь одно целое. Как ты можешь беспокоиться по такому поводу?

— Дипломатические мосты нужно было наводить раньше.

— Я затронула твое самолюбие? Столько лет ты даже не намекал на то, что оно настолько уязвлено.

— Ну, что ты, дорогая. Я счастлив, что мне дали понять, насколько мало значит в нашем «одном целом» мое мнение, мой вклад. Я ведь просто муж великой Милы Смысловой. Спасибо, что прославила мою фамилию, — Максим поднялся и шутовски низко поклонился. — Всегда готов оказать услугу.

— Как это не похоже на тебя. Ты все портишь!

— Нечего портить, — Максим снова сел за компьютер. — Извини, у меня накопилось много работы. Поговорим в другой раз, когда появится грандиозный повод.

— Мне кажется, что без Кирилла нам вообще не о чем будет разговаривать, — поднимаясь, заметила Мила. — Жаль.

— Тебе не жаль. Тебе нет дела ни до чего и ни до кого. Если бы ты хоть немного переживала, как женщина, как мать, все было бы по-другому.

— Не стану спорить.

— Еще бы. Все настолько очевидно.

— Но мне действительно жаль, что ты оказался таким, как большинство. Ты тоже не в состоянии с радостью пережить чужой успех! Зависть — удел мелких душонок.

Мила никогда не забудет, каким взглядом посмотрел на нее Максим. Сначала это была злость, потом — отчаяние, а в завершение — его серые глаза повлажнели. Смыслов был на грани слез. Мила поспешила выйти из комнаты. Пожалуй, именно после этого разговора их отношения стали стремительно двигаться к разводу. Все было логично. Мила не пыталась что-либо предпринять, чтобы наладить мир в семье. Ничто не могло заставить ее сделать шаг навстречу. Зная мягкий нрав Максима, она понимала, что нескольких теплых слов хватило бы, чтобы он снова стал прежним, а она — спокойно занималась работой, пропадая на телестудии с утра до позднего вечера, но… Пропасть между двумя еще живущими бок о бок людьми росла, вылившись в монотонное озвучивание судьей их решения перестать быть мужем и женой. Теперь и по закону они перестали ими являться. По правде говоря, Мила и сама не до конца осознавала, что это все же произошло…


В тот же день Смыслова приехала к Ирине без предупреждения. Перспектива провести первый вечер свободы в одиночестве Милу не прельщала. Ей не хотелось приехать домой и оказаться, так сказать, перед свершившимся фактом развода. Максим давно забрал свои вещи и не приезжал сюда. Он оставил ключи в тот самый вечер, когда сказал, что им нужно развестись. Он уехал на дачу и словно забыл о существовании этой квартиры, в которой они прожили почти пятнадцать лет. Мила ни разу не задавала себе вопрос: не скучает ли он по этим стенам, атмосфере этого дома. Быть может, ему изредка хочется посидеть в своем любимом кресле, зайти в комнату сына. Для него все это было неотъемлемой частью жизни. Лишившись привычного ритма, он не мог не выбиться из колеи. Что говорить о нем, если даже на Милу нахлынула неожиданная волна беспокойства. Не то чтобы она боялась остаться одна, раскаивалась в произошедшем. Смыслова не могла до конца понять, что именно ощущает, а потому решила: общество лучшей подруги — это то, что ей сейчас нужно. Ирина всегда умела ее успокоить или просто внимательно выслушать. И вообще, они давно не виделись, не разговаривали по душам. Хмелевская называла их посиделки сеансами очищения.

— Голова должна выплеснуть ненужную информацию, особенно если та негативная, — обязательно повторяла Ирина. Она всегда была готова выслушать свою непредсказуемую подругу.

Нужно было держать марку. И поэтому, уже стоя перед дверью Хмелевской, Мила старалась придать лицу беззаботное выражение, продумывала бойкую, фразочку о том, что с этого момента они обе — женщины свободные. Больше ничего в голову не приходило. Мила надеялась, что ответная реакция подруги подскажет ей дальнейший ход разговора. Единственное, в чем Мила была уверена, так это в том, что, в отличие от Хмелевской, она не собиралась окунаться с головой в поиск спутника жизни. Сначала ей хотелось разобраться с тем, во что превратится ее жизнь, когда рядом не будет Максима. Резко нажав на кнопку звонка, Смыслова даже не удосужилась посмотреть на часы. Было за полночь. Дверь довольно быстро открылась, хотя и эти несколько секунд ожидания утомили Милу.

— Оп-па! — лицо Ирины не выражало привычной радости от созерцания стоящей на пороге подруги, хотя и не выглядело сонным. — Привет.

— Привет, Извини, что я поздно.

— Да, поздновато.

— Ириша, — Мила сразу ощутила ее настроение, но старалась сохранять приветливое выражение лица. Хитро подмигнув, она спросила: — Я помешала?

— Честно говоря, я не одна, многозначительно произнесла Ирина. Вместо того, чтобы, как обычно, пригласить Милу в дом, она запахнула халат, вышла на лестничную площадку и прикрыла за собой дверь. — Извини, но сегодня я никак не могу стать гостеприимной хозяйкой. Так уж складывается, пойми меня правильно. Извини, Милочка.

— Понятно. Бывает. Очередной шанс?

— Вроде того.

— Бог с тобой. Возьми, выпейте за мое освобождение от уз брака, — Смыслова протянула Ирине бутылку коньяка.

— Поздравляю, — Хмелевская отвела глаза. В ее голосе не было ни удивления, ни жалости, ничего.

— Да, я это сделала! — с вызовом произнесла Мила, но подруга молчала — никаких комментариев. Потом как бы нехотя произнесла:

— Извини, я понимаю, ты хотела поговорить об этом…

— Нет, нет. Все в порядке. И поговорить я хотела не об этом. Мало ли на свете интересных тем? — едва скрывая разочарование, ответила Мила и махнула рукой. — Просто хотелось посплетничать.

— Посплетничать? — Ирина удивленно посмотрела на Милу.

— Да, иногда и я на это способна, — улыбаясь, сказала Смыслова. — Значит, в следующий раз. Ну, все, привет. До встречи.

— Созвонимся, ладно?

— Ладно. Иди, а то шанс уснет…

Это было полгода назад, а Смыслова снова ощутила горечь разочарования. Хотя зачем обижаться? У каждого есть право на личную жизнь, и у лучшей подруги тоже. Но все же что-то произошло и в их отношениях. Произошло не в тот поздний вечер, когда Ирина отказала ей в привычном гостеприимстве. Это произошло гораздо раньше. Они стали реже созваниваться, еще реже встречаться, чтобы поболтать о том о сем. После развода с Максимом охлаждение в отношениях с подругой стало еще более очевидным. Заехать без предупреждения, чтобы поговорить с ней, теперь не имело смысла: Мила несколько раз простояла поздним вечером перед закрытой дверью и в один из таких «проколов» решила, что нужно выдержать паузу, подождать, пока подруга соскучится и даст о себе знать. Но Хмелевская все не звонила, не приезжала. Как будто в сутках стало меньше часов, и никак ей не найти времени на привычное общение. Потом Миле пришла мысль, что у Ирины в разгаре очередной роман. Это было так на нее похоже: уходить со всей страстью в новое чувство, идеализируя избранника, а потом с той же страстью и отчаянием разочаровываясь в нем. Последнее время очередное увлечение приносило все больше горечи, нежели тепла и любви, о которых так часто говорила Хмелевская. Период одиночества в ее жизни как-то слишком затянулся. Последние два года Ирина постоянно твердила о том, что у нее нет никакой личной жизни, что она стареет, а тот, о ком все ее мечты, явно живет в другом измерении.

— Он ближе, Ириша, — успокаивала подругу Мила. — Нужно лишь встретиться. Это обязательно произойдет, ты только не впадай в отчаяние.

— Да, тебе хорошо рассуждать, имея такого идеального мужа, как Макс. Это ж вымирающий вид! И надо же было ему так в тебя влюбиться! — Ирина театрально заламывала руки.

— Раньше надо было отбивать, — улыбалась Смыслова. Она была так уверена в нем.

— Это сделать никогда не поздно. Было бы желание, — Хмелевская многозначительно посмотрела на Милу, не замечая на ее лице и тени сомнения. Слова Ирины пролетели мимо нее.

Почему-то только теперь, в этот дождливый июльский день Мила услышала в словах подруги откровенную зависть. Интонации, выражение глаз не давали повода для сомнений. Ирина даже не собиралась этого скрывать, а Мила была настолько самоуверенной, что не обращала на это внимания. Конечно, очевидно, что Ирина завидовала, завидовала всегда. Свою так и не сложившуюся к сорока пяти годам личную жизнь она всегда сравнивала с бурной, интересной, многогранной жизнью лучшей подруги. Мила вдруг вспоминала, как Хмелевская любила словно в шутку выставлять напоказ ее недостатки. И делала это всегда в присутствии Максима:

— Смыслова, хотя готовить ты так и не научилась, но стол сервируешь отменно! Тебя нельзя не любить, даже зная, что ты вообще кроме своего телевидения ничего и никого вокруг не замечаешь, — и все в таком роде.

Мила никогда не комментировала слова подруги и не удосуживалась понаблюдать хотя бы за реакцией мужа. Она была настолько уверена в нем, что не обращала никакого внимания на мелкие выпады Ирины. Тем более что Мила никогда не видела в них злобы, подтекста. Только сейчас, вероятно, обижаясь на долгое молчание, Смыслова созрела для другого, более пристального взгляда на поведение подруги. Разозлившись на себя за то, что сама пытается очернить дорогие ей воспоминания, Мила нервно закурила очередную сигарету. Разглядывая серое облако, она покусывала губы. Мила не ощущала привычного удовольствия, расслабления. Раньше она очень редко позволяла себе курить дома. Максим вообще отрицательно относился к этой ее привычке. И это было единственным замечанием, которое Мила принимала от него безоговорочно. Однако прислушиваться к его просьбам Смыслова, как всегда, не собиралась. Вред от курения? Все очень индивидуально. Скажи себе, что сигарета полезна, и никакого вреда организму не будет. Важно настроить себя на положительное и не быть мнительным созданием. Кто кроме тебя самого знает, что нужно для спокойствия и гармонии? Мила относилась к своей привычке с иронией, подчеркивая, что ей ничего не стоит в один прекрасный момент вообще отказаться от сигарет. Только не нужно на нее давить. Всегда получится обратный результат.

Теперь за полгода холостой жизни Мила все чаще позволяла себе курить дома. Это был ее протест. Сначала она делала это на кухне, включив вытяжку, используя освежитель воздуха. Позднее — в комнатах, зачастую забывая даже окно открыть. Мила чувствовала, что все ее вещи приобрели устойчивый запах табака, который не заглушали даже, любимые духи. Но и это ее не останавливало. Когда некому было говорить о том, что этого не нужно делать, Мила почувствовала себя обиженной: значит, никому нет дела до того, сколько этих чертовых сигарет в день она достает из пачки. Никому вообще нет до нее дела, а она пытается держать довольную мину при плохой игре. И почему ей в голову лезут такие мысли? Чертов отпуск. Погода… Да, обмельчала Смыслова, если свое дурное настроение пытается объяснить тривиальным дождем. Чувство дискомфорта разрасталось пропорционально желанию все-таки услышать хотя бы голос Хмелевской. Несмотря на занятость, Мила скучала по Ирине. Она даже снилась ей. В этих снах Мила или упрекала подругу за долгое молчание, за то, что она так легко обходится без нее, или угрожала вычеркнуть из памяти раз и навсегда. Особенно приятно было, когда во сне Ирина начинала безутешно плакать. Из ее невероятно синих глаз лились потоки слез. Она вытирала их небрежно рукавом, словно стыдясь, но остановить их не могла. Она не произносила ни слова, но Мила знала: Хмелевская невероятно боится полного разрыва. Это доставляло Смысловой неописуемое удовольствие. Ирина страдает, а значит, не все потеряно. Сон в руку. Еще немного — и они снова будут сплетничать по вечерам. Ведь их связывает столько лет дружбы, женской дружбы. И пусть многие считают, что это понятие существует исключительно в воображении, Смыслова знала, что о ней и Ирине можно спокойно говорить, как о самых близких подругах. Здесь двух мнений быть не могло. Их дружба проверена временем. Ничто не смогло разрушить ее, о чем же переживать сейчас? К тому же Хмелевская крестная мать Кирилла. Порой это больше, чем родство. Но, уговаривая себя, что все в порядке, Мила не понимала причин тревоги, старательно пускающей корни внутри, приносящей боль и чувство страха.