Черт, именно это я и собирался сказать. Единственный другой ответ, который приходит на ум слишком унылый, чтобы облачать его в слова.

— Ну? — подталкивает она меня.

— Я не знаю, — обманываю я, не желая продолжать этот разговор.

— Ты знаешь. Я вижу это по твоему лицу и по тому, как ты ссутулился. Я вижу это по тому, как ты опустил взгляд.

Я поворачиваю голову и смотрю на нее, а потом вздыхаю и откидываюсь на диванную подушку.

— Я верю в конец; в конец своему здоровью, конец своего здравого ума и конец своего счастья. Миранда сделает все, чтобы добиться этого. Она собирается лишить меня всего. Я ненавижу ее, Фейт. Я по-настоящему ненавижу эту женщину. — Фейт прищуривается, как будто пытается понять, что происходит, и я отвечаю на ее вопрос. — Через две недели состоится суд, на котором она будет бороться за то, чтобы получить полную опеку над детьми.

— Что? Она не может забрать у тебя детей.

— Это на усмотрение суда. Но это несправедливо. Какие-то незнакомцы будут решать будущее мое и моих детей. А все потому, что Миранда хочет мести и хочет показать свою власть и богатство. Я уже говорил, как сильно ненавижу ее? — Последнее предложение — это смесь злобы и сарказма, потому что иначе я бы расплакался. Или закричал. Или кулаком проделал дыру в стене. Сейчас я на грани того, чтобы совершить любое из вышеупомянутых действий.

— Ты должен бороться. Изо всех сил, — говорит Фейт с решимостью, которую мне хотелось бы чувствовать в своем сердце. С решимостью, которая не оставляет места сомнению.

Но у меня его слишком много. Сомнение — это внебрачный ребенок страха. Я ненавижу страх. Поэтому в моем сердце сомнение идет бок о бок с решимостью. Оно не перевешивает его. Они сосуществуют.

Я согласно киваю.

— Я не могу потерять их, Фейт. — Мой голос полон грусти и неверия в свои силы.

— Ты не потеряешь, — уверяет меня она. А потом встает и, подойдя к входной двери, открывает ее. Она наклоняется и поднимает с полу коврик с буквами «W» и «E» и закрывает дверь. А потом направляется ко мне и кладет коврик прямо передо мной. Встав на него, Фейт улыбается и говорит:

— Мне нужно обнять тебя. Прямо сейчас.

Я беру руку, которую она протягивает, чтобы помочь мне.

Фейт опускает взгляд на коврик, на котором мы оба стоим, а потом смотрит мне в глаза.

— Мы, — говорит она. — Ты не одинок, Шеймус. Я с тобой.

Я обнимаю ее и позволяю себе выплеснуть все плохое. Нет, не на Фейт. Я откачиваю весь негатив из головы, через тело к ногам и наружу, как будто вытаскивая пробку из ванной. Я чувствую, как исчезает страх и напряжение, даже если всего лишь ненадолго.

Я ощущаю, что она делает то же самое. Объятие, которое начиналось скорее, как физический акт, потому что нам обоим нужно было убедиться, что мы здесь и друг для друга, постепенно превратилось в что-то более эмоциональное и поддерживающее.

— Огромное-преогромное больше, чем спасибо, — шепчу я ей в ухо.

— Огромное-преогромное, — тихо отвечает она. Я чувствую, что в нас обоих что-то изменилось. Ее слова были не просто принятием моей признательности, в них также было признание. Признание желания.

Моя совесть и я — расходимся во мнениях. Я слишком чувствую женщину, которая прижимается ко мне. Женщину, с которой я хотел бы забыться, даже если только на сегодня. Я мысленно очерчиваю границы. Границы, которые мне не следует переходить. Но мой рот работает над этим будто отдельно от меня.

— У тебя есть парень, Фейт? — тихо спрашиваю я, уткнувшись во впадинку между ее ключицами.

— Нет, — шепчет она.

Я слышу ее ответ. И понимаю, что он означает. Меня бросает в жар ее нерешительный, грустный голос, в котором слышится надежда. Надежда, которая умоляет о последствиях… незамедлительных последствиях.

Последствиях, которые заставляют меня забыть о границах и прикоснуться губами к ее коже. Она слегка приподнимает плечи, а потом тихо выдыхает.

Я ловлю губами ее выдох … а потом провожу кончиком языка вдоль ее ключицы к основанию шеи.

Она в ответ сжимает в кулаках мою футболку.

Я всегда считал, что физическая близость — это своего рода разговор и любовный обмен. Но у меня еще никогда не было партнера, который был бы добровольным собеседником.

До этого момента.

Кончики пальцев слегка проводят по внутренней стороне руки, от запястья к плечу, вызывая мурашки.

Теплое дыхание на коже в перерывах между поцелуями чуть ниже уха, вызывает дрожь.

Смена позы, когда одна нога оказывается между двумя другими, которые обнимают ее в ответ.

Начало поцелуя, нежного и нерешительного, который приветствуют раскрывшиеся навстречу губы.

Взаимное избавление от футболок.

Прикосновение в обмен на прикосновение.

Поцелуй в обмен на поцелуй.

Сердце в обмен на сердце.

Доверие в обмен на доверие.

Мы обмениваемся всем этим, пока не приближаемся, а может даже слегка пересекаем, границу, которую я до этого мысленно нарисовал. Я не отдаляюсь, но и не продолжаю дальше. Она тоже не требует большего и, кажется, вполне довольна продолжить разговор, не вмешивая в него секс.

Даже когда мы перебираемся на диван, и она садится мне на колени, наше общение не опускается ниже талии. Темп и глубина меняются как волны в океане, за которыми я люблю наблюдать. Некоторые накаты слабые и легкие. А некоторые — высокие, с белыми верхушками и обрушиваются с бешеным неистовством. Отлив и прилив происходят так естественно, что я, даже не колеблясь, иду на поводу своих инстинктов. Колебание требует сомнения и неопределенности, но ничего из этого невозможно, когда я прикасаюсь к Фейт.

Примерно час спустя наши тела начинают сливаться друг с другом и нас накрывает блаженное сытное покрывало изнеможения. Медленно, очень медленно, мы останавливаемся. Фейт кладет голову мне на плечо, упираясь лбом в шею, а я опускаю на нее свой подбородок. Наши тела довольно принимают эту позу как предшественницу финального объятия.

— Огромное-преогромное спасибо. — Это последнее, что слышу я, перед тем как мы оба засыпаем.

Глава 28

Ботокс, пальто и судьба

Миранда

Флешбэк

Шеймус со своим рассеянным склерозом проходит то взлеты, то падения. Иногда заболевание вроде идет на убыль, а потом возвращается и так по сумасшедшему, неправильному и нелогичному кругу. Не то, чтобы я особо поддерживала его. Когда я дома, что происходит нечасто, то вижу, как он борется. К ногам вернулась чувствительность, но ее отсутствие заменила боль. Он не жалуется, но я замечаю, как это сказывается на нем, когда он двигается или ходит. Его походка перестала быть легкой и превратилась в неуверенную. Это некрасиво. Знаю, это звучит черство, но даже несмотря на то, что его лицо все еще выглядит божественно, я не могу принять физическую не совершенность Шеймуса.

На год, после рождения Киры, я вернулась к мужу, потому что Лорен не хотел меня в сексуальном плане. Я не обращала внимание на отсутствие влечения, потому что в темноте нашей спальни могла заниматься сексом с Шеймусом, а думать при этом о Лорене.

Но это продолжалось не слишком долго. Через несколько месяцев я начала приводить себя в порядок. Ботокс и персональный тренер делают меня еще привлекательнее, чем обычно, а когда я появляюсь перед дверью Лорена в одном пальто, он, не теряя времени, снимает его и грубо берет меня прямо напротив стены в коридоре.

Я остаюсь у него на два дня. Кажется, новость о том, что я теперь стерильна, заводит Лорена. Его аппетит ненасытен, как будто он месяцами изнывал от желания вкусить то, что могу ему дать только я. Моя судьба снова на правильному пути.

Отъезжая на такси от его дома, я показываю вселенной еще один фак. Однажды я вернусь сюда. С новой фамилией. Или сгорю дотла, пытаясь добиться этого.

Глава 29

Шантаж — это звучит слишком грубо

Миранда

Флешбэк

Мне тридцать три года. У меня очень успешная карьера. Я вице-президент технологической компании, которая за последние несколько лет увеличила свои доходы в десять раз — все благодаря моему руководству и управлению. Моя репутация в бизнесе говорит за себя. Я создала ее, четко следуя своему мастер-плану: деньги, имя, власть.

Я ничего не боюсь.

Главное, что боятся меня.

Бабушка гордилась бы мною.

Деньги так и сыплются на меня. У меня очень высокая зарплата, но я никогда не забываю попросить о надбавке. Я перевожу ее на банковские счета или делаю вложения, о которых Шеймус ничего не знает и никогда не узнает. Близится мой день Х и когда он настанет, Шеймус очень пожалеет, что был настолько глуп, что подписал брачный контракт, на котором я настаивала, и по которому все мое будущее имущество в случае развода останется моим. А он пусть довольствуется жалкими сорока тысячами в год. Эта мелочь разлетается в ту же секунду, как попадает на его банковский счет: тратится на коммунальные услуги, еду, страховку, на выплаты по кредиту на его убогую машину и потребности детей. Шеймус из тех людей, которые, наверное, не увидят ничего плохого в том, чтобы жить бедно. Деньги ничего не значат для него. Самое важное — это дети и помощь людям. Идиот.

Не смотря на все мои успехи, я в тупике.

Я до сих пор живу с Шеймусом. С детьми. Фасад все еще цел и невредим.

Я так, черт возьми, устала от этого фасада.

Я думала, что его будет достаточно. Хороший муж, два с половиной ребенка и белый деревянный забор хорошо выглядят в глазах людей. Это уровень, по которому общество оценивает тебя. Хорошие оценки, даже если они фиктивные, компенсируют мою безжалостность и жестокость. Даже если люди будут считать меня сукой, они все равно скажут: «О, но у нее такие милые дети и муж. Она не может быть настолько плохой». Мой фасад нейтрализует все мнения обо мне. И это работало пока я стремилась к большему и лучшему. Но теперь моя судьба — это фасад на стероидах. Устраняем добродетель и заменяем ее излишеством. Излишество - какое восхитительное слово.

Мне нужна моя судьба.

Она и так уже запоздала.

Кире только что исполнилось четыре года.

Лорен еще ни разу не встречался с ней. И, так и не признал ее.

***

Несколько раз в месяц я летаю в Сиэтл. Мы занимаемся сексом, как кролики, а потом я возвращаюсь домой. Опустошенной. Даже рядом с ним я все равно чувствую себя опустошенной, потому что знаю, что как только все закончится, меня выставят вон. А я не хочу этого. Я заслуживаю быть с ним. Заслуживаю быть гребаной королевой для короля.

Раньше я думала, что люблю Лорена-мужчину и в какой-то мере так оно и было, однако, больше всего меня привлекает то, что делает его Лореном. Я люблю его дом. Его деньги. Его могущество. Люблю его деловую хватку. Холодную, расчетливую уверенность и убежденность в том, что победитель получает все. Словом, он — это я, только с членом. Ну кому бы это не понравилось? Быть вместе. Совместная собственность. Это моя самая сокровенная мечта, гребаная финансовая фантазия.

И пора воплощать ее в жизнь, потому что уже понятно, что Лорен не собирается покупать корову, если можно получить молоко бесплатно.

***

Уже поздно, время близится к полночи. Я улетела в последнюю минуту. Вместо того, чтобы пойти после работы домой, поехала в аэропорт и села на ближайший рейс в Сиэтл. Сейчас я в такси, направляюсь домой к Лорену, чтобы показать сколько ему будет стоить молоко этой сучки.

В сумке от «Луи Виттона», свисающей с плеча, находится билет в будущее, к моей судьбе. Я устала ждать. Нужно действовать. Я привезла с собой папки с документами, которые кропотливо собирала последние несколько лет на случай, если понадобиться заставить его посмотреть на вещи моими глазами.

Как только водитель поворачивает на его улицу, я звоню Лорену.

Он отвечает на третьем гудке.

— Миранда?

— Открой ворота. Я здесь. — Ему нравится, когда я приказываю. Но также нравится приказывать мне. Это как битва характеров; извращенный ритуал спаривания.

— Ты здесь? — спрашивает он, но его голос не звучит удивленно. По пятницам я приезжаю довольно часто.

— Прямо перед домом, — отвечаю я, как раз в тот момент, когда водитель останавливается перед воротами.

— Я только сейчас закончил деловой ужин. — Деловой ужин означает секс с дорогой проституткой. Я наняла частного детектива, чтобы он проследил за Лореном. И знаю, что он любит: темные волосы, большие сиськи и извращения. У меня есть фотографии. А еще у него склонность к несовершеннолетним девочкам. Хоть они и выглядят как двадцатилетние, большинству из них еще нет восемнадцати. Он очень, очень испорченный мальчик.

— Не торопись, — с улыбкой говорю я.