Мама смотрит на меня; ее глаза недовольно сверкают. Мне страшно.

— Ты занималась сексом, Джейн? — Секс — это наш с Дэном секрет. Она не должна ничего о нем знать.

Я очень быстро мотаю головой. Я в курсе, что врать нельзя. «Ложь — это грех», — говорит мама.

— Ложь — это грех, Джейн. Не ври, иначе Господь накажет тебя.

Я молча сижу, ожидая, когда на меня обрушится гнев Господа или мамы. Мне не хочется ни того, ни другого.

—Я должен осмотреть ее. Вы предпочтете остаться или выйти? — говорит доктор.

— Я останусь, — произносит мама. Но по ее голосу и не скажешь. Скорее, ей хочется ударить меня ремнем, который висит в ее шкафу.

Врач просит меня снять нижнее белье и лечь на стол, а сам настраивает какие-то штуковины, которые выглядят как рожок мороженого на конце. Я делаю, как он говорит. Доктор надевает перчатки, достает из ящика пакет и разрывает его. Я не вижу, что внутри, но слышу, как он кладет что-то на небольшой металлический поднос, который стоит рядом с ним. Мне не нравится этот звук. Он слишком громкий.

Мужчина поднимает по очереди мои ноги и кладет их в рожки мороженого.

Когда он просит меня подвинуть бедра ближе к нему, я перестаю улыбаться и думать о мороженом.

— Нет, — восклицаю я. Он увидит, что у меня под платьем, а я этого не хочу.

Я слышу, как они с мамой вздыхают. У мамы это выходит зло, как когда она цитирует Библию перед тем, как наказать меня: «Я накажу мир за зло, и нечестивых — за беззакония их». Его же голос звучит раздраженно, как у моей самой нелюбимой учительницы, когда я говорю, что не понимаю ее вопросы.

— Я не смогу осмотреть тебя, если ты не придвинешься ближе и не согнешь ноги.

Я не хочу, чтобы он осматривал меня. Но мамин взгляд говорит, что она в ярости и мне лучше делать то, что просят.

Я пытаюсь не думать о происходящем и выполняю требование доктора. У меня трясутся колени, когда он раздвигает их. И я ничего не могу с собой поделать.

— Прекрати трястись и дай ему осмотреть себя, — рявкает мама. Таким голосом она обычно отправляет меня в комнату, когда к ней приходят мужчины.

И тогда я начинаю плакать, задерживая дыхание, чтобы не издать ни звука. Только слезы текут по лицу.

Перчатки доктора холодные и мокрые. А мои слезы настолько горячие, что я крепко зажмуриваюсь.

— Ты можешь почувствовать неудобство, — произносит мужчина.

Я не понимаю, о чем это он, пока внутрь меня не проскальзывает что-то, похожее на ложку. Она холодная, но я не чувствую никакого неудобства. А потом он что-то делает и мне становится больно. Доктор, вы большой обманщик. Такое ощущение, будто он раздвигает меня изнутри.

Когда мужчина вытаскивает ложку, боль прекращается. Зато он засовывает в меня пальцы. Мне хочется вырвать. Только Дэн может дотрагиваться до меня там. Я сглатываю, пытаясь сдержать тошноту.

— Все нормально. У нее есть гинеколог? — Он разговаривает с мамой, будто меня и нет в кабинете.

— Я запишу ее к своему, — отвечает мама.

Доктор уходит.

— Одевайся. Я буду ждать тебя возле регистратуры. Тебе нужно сдать много анализов. — Мои глаза все еще закрыты, но я вижу ее злость. Она ярко-красная, как огонь.

Не переставая плакать и дрожать, я натягиваю на себя одежду.

Все обратную дорогу мама молчит. Я знаю, что она приберегает злость и ярость до дома. Дом — единственное место, где она позволяет себе срываться на мне. И это всегда больно.

Я не говорю маме, что у меня был секс с Дэном. Я пообещала ему, что никогда и никому не расскажу об этом. А у меня хорошо получается хранить секреты.

***

В следующую среду, когда Дэн приходит ко мне домой, я говорю ему, что беременна. Он выглядит удивленным. У него бледнеет лицо, как у мамы в прошлом году, когда я рассказала ей, что съела четыре ее особых брауни. Мы идем в комнату и целуемся несколько минут, а потом он встает и просит меня встать на колени. Я так и делаю. Дэн говорит мне открыть рот. Я подчиняюсь. Он засовывает член мне в рот. Я начинаю задыхаться, но он все повторяет:

— Расслабься, Джейн. Мне будет хорошо. Ты ведь хочешь, чтобы мне было хорошо? — Я киваю.

Он говорит, чтобы я сосала его член, как леденцы, которые мне нравятся. Я так и делаю, но это совсем не похоже на леденцы. Вскоре он начинает двигать бедрами, а я продолжаю сосать. Потом хватает меня за волосы и двигается быстрее.

— Вот так, Джейн. Идеально. Продолжай. — Мне нравится, что он говорит «шоколадным» голосом. Пока рот не наполняет горячая жидкость. Я кашляю и срыгиваю ее, а остатки сглатываю. Мне не нравится эта жидкость: она липкая и соленая. Дэн обхватывает член рукой и дергает его. Это, наверное, больно, но выражение его лица делает меня счастливой.

— Хорошая девочка, — говорит он. — Очень хорошая. Я хочу попробовать кое-что еще перед тем, как уйти.

Не знаю, что он имеет в виду, но большинство вещей, которые делает Дэн, нравятся мне, поэтому я киваю.

— Хорошо.

— У твоей мамы есть какое-нибудь масло для готовки? — интересуется он.

Я снова киваю.

— Иди и принеси его, красавица.

Я возвращаюсь с растительным маслом. Он берет его и ставит на пол. А потом просит меня встать на колени.

Я встаю. Мне не нравится, когда Дэн занимается со мной сексом в такой позе, потому что он не может целовать меня. А я люблю целовать его.

Он прикасается ко мне сзади. Это приятно. Потом разрывает пакетик с «резинкой» и засовывает в меня член. Это тоже приятно, но он почему-то крепко держит меня за бедра и вбивается сильнее, чем обычно.

— Мне будет не хватать этого, — говорит он. Я не понимаю, что он хочет этим сказать. Дэн вообще много говорит, когда двигается во мне и обычно его слова не имеют никакого смысла. По большей части, он ругается. Я знаю, что это грех, но, когда он произносит их «шоколадным» голосом, я забываю об этом.

Я чувствую, как он выходит из меня, поднимает бутылку с маслом и снимает с нее крышку. Но не оглядываюсь, чтобы посмотреть, что он делает. А потом мокрые от пота волоски на его груди прижимаются к моей спине, и он шепчет мне на ухо:

— Расслабься или тебе будет больно. Я не хочу делать тебе больно, Джейн. Хорошо?

— Хорошо.

— Дыши глубоко. Дыши глубоко, пока я не закончу. Ты ведь хочешь сделать мне приятное?

— Да, — даже не раздумывая, отвечаю я.

Дэн раздвигает мои ягодицы руками. Я чувствую что-то теплое и влажное. А потом он начинает проталкиваться в меня. Но не в обычное место. Что-то не так.

— Расслабься, — напоминает он мне.

Я не могу расслабиться. Я не понимаю, что происходит.

Дэн останавливается.

— Дыши. — То, как он произносит это…мне хочется сделать ему приятное. Хотя, я и не могу расслабиться. Я делаю несколько глубоких вдохов.

— Вот так, — говорит он, как мой любимый учитель, когда я правильно отвечаю на вопрос.

Дэн снова начинает двигаться. Медленно, но мне все равно больно. Противно и хочется в туалет.

— Мне не нравится, — восклицаю я, не в силах молчать.

— Все нормально. С тобой все будет хорошо. Просто дыши. — Он выходит из меня и мне становится легче, но потом снова резко проникает во внутрь. — Прости, но это так приятно. Я быстро закончу. Просто не думай об этом.

Мне становится больно. Очень-очень больно. Дэн крепко держит меня за бедра. Я не могу дернуться. Слышу, как он говорит, но не понимаю, что. Мне слишком больно.

— Пожалуйста, прекрати! Мне больно! Пожалуйста, прекрати!

Но он продолжает до тех пор, пока не раздается его крик:

— Черт, у тебя такая тугая задница!

Дэн вытаскивает член, но я продолжаю чувствовать боль. Мне не хочется смотреть на него.

Он уходит в ванную и приводит себя в порядок. Вернувшись, поднимает меня с пола, садит к себе на колени и нежно обнимает.

— Послушай, Джейн. Ты моя особенная девочка. Прости, что причинил тебе боль, но мне было так приятно, красавица. Я хотел, чтобы наш последний раз был особенным. Завтра я уеду, и ты больше никогда не увидишь меня.

— А как же школа?

Он качает головой.

— Меня не будет здесь. Но ты всегда должна хранить наш секрет. И никому не рассказывать о том особенном времени, которое мы провели вдвоем.

— Я никому не расскажу, — обещаю я.

Дэн широко улыбается. Так, что я могу пересчитать все его зубы.

— Вот и хорошо. — С этими словами он снимает меня с колен, встает и уходит.

А я думаю, что он имел в виду и увижу ли я его завтра в школе.

***

На следующий день его не было в школе.

Я не видела его ни во время ланча, ни в коридорах во время перемен.

Мне становится грустно, ведь он был моим единственным другом.

После уроков я на всякий случай захожу к секретарю, миссис Пикок. Когда я начала учиться, она сказала мне обращаться к ней по любым вопросам.

— А Дэн уехал? Навсегда?

Она недоуменно смотрит на меня.

— Дэн? Какой Дэн, милая? Ты знаешь его фамилию?

Я не знаю, поэтому качаю головой и говорю то, что знаю:

— Дэн. Он подметает в столовой после обеда.

— А, Дэн Крестмур, сторож. Прости, милая, но он больше здесь не работает. Позвонил сегодня утром и сказал, что вынужден уволиться и уехать в другой штат по семейным обстоятельствам. У него больна мать. — Она улыбается, даже не подозревая, что ее слова причиняют мне боль.

Бедный Дэн. У него заболела мама. Надеюсь, она поправится.

***

Мне совсем не нравится ходить в школу беременной. Дети дразнят меня чаще, чем раньше. Называют шлюхой и проституткой. Я пытаюсь не обращать на них внимание, но мне больно. Я и так выслушиваю эти же слова от мамы каждый день.

***

Мой живот стал просто огромным. Мама говорит, что скоро родится моя девочка. А еще она считает, что я слишком маленькая, чтобы воспитывать ребенка, поэтому ему найдут другую семью. Это называется удочерение. Мне становится грустно, но мама говорит, что так и должно быть. Я не встречалась с новой семьей, но они, наверное, милые и добрые, потому что купили маме новую машину. Тойоту «Короллу». Она голубая, как мамин любимый цвет и в ней есть кондиционер. Теперь мама всегда улыбается за рулем. Только эта улыбка почему-то не делает меня счастливой.

Глава 62

Ты была моей надеждой

Фейт

Настоящее

И Хоуп начинает рассказывать историю, которую я мечтала услышать двадцать два года.

— Ты родилась жарким июльским днем, в этой палате. Тридцатого июля.

Я прижимаю ко рту ладонь, пытаясь приглушить рыдания. Слезы застилают мне глаза, поэтому я вижу лишь очертания Хоуп. Я тяну ее за руку, вывожу из отделения и лишь потом прошу рассказать мне все, что она помнит.

Хоуп тихо садится в кресло.

Я устраиваюсь рядом.

Она берет мою ладонь в свою и смотрит на наши сцепленные руки.

А потом посвящает меня в события того дня.

— После обеда у меня начал сильно болеть живот. Мама вернулась с работы и, увидев, что простыни на кровати мокрые, отвезла меня в больницу.

— Она оставалась со мной во время родов. Сидела в кресле в противоположном конце комнаты. Мама ни разу не посмотрела на меня, но я знала, что она плачет. — Взгляд Хоуп подернут дымкой, будто она полностью ушла в воспоминания, пытаясь воссоздать каждую деталь моего рождения.

— Когда все закончилось, и доктор сказал, что это девочка, ты начала кричать. Твой плачь был тихим, но в тоже время громким, будто ты была крошечным котенком снаружи и львом внутри. И я улыбнулась, так как поняла, что ты сильная. Я не сказала этого вслух, но мысленно назвала тебя Хоуп, потому что именно это я чувствовала. Я чувствовала надежду.

— Медсестра положила тебя мне на грудь. Ты была крошечной, как куколка. Она улыбнулась мне так, будто была счастлива и огорчена одновременно, и прошептала: «Нам нельзя давать ее тебе в руки, но я думаю, что она заслуживает того, чтобы познакомиться с тобой. Пусть ваше знакомство и продлится лишь минуту».

— По моим щекам начали катиться слезы, и я не могла остановить их. Но мне не было грустно. Ты была такая красивая. Я погладила тебя по мягкой головке и сказала: «Я люблю тебя, Хоуп». Я никогда и никому не говорила этих слов до этого. Потому что никого не любила пока не увидела тебя. А потом я добавила: «Твои новые мама и папа будут хорошо заботиться о тебе. Ты вырастишь умной, милой, доброй и очень хорошенькой. Я рада, что первой познакомилась с тобой и никогда не забуду тебя». — Хоуп пристально смотрит мне в глаза и продолжает: — Я была права, ты стала именно такой.

— Вскоре вернулась медсестра. Я поцеловала тебя в лоб, и она унесла мою девочку. К новым маме и папе. Я не помню имен, но их фамилия была…

— Гроувс, — одновременно произносим мы. И у меня сжимается сердце от боли за себя и Хоуп.