Саладин тотчас же понял намерение Реции. Горе и опасности рано развили в нем рассудок. Теперь он и сам тащил дальше свою спасительницу, беспрестанно оглядываясь назад.

Дервиши с факелами не дошли еще до выхода из развалин, когда Реция с мальчиком были уже в кустах, скрывавших их от взоров преследователей. Все дальше и дальше спешила она, тернии рвали ей одежду и до крови царапали ноги, но она не чувствовала боли: любой ценой надо было спасти себя и мальчика.

Они уже отошли на большое расстояние от стен и скрывались под сенью деревьев, как вдруг Саладин, боязливо прижимаясь к Реции, шепнул ей, что видит на дороге факелы.

Реция увлекала его все глубже и глубже в чащу леса.

Пробежав значительное расстояние по дороге, некоторые из дервишей поняли, что здесь не найти им беглецов, что, вероятно, они спрятались где-нибудь в кустах.

Двое продолжали бежать, а двое с факелами принялись обыскивать примыкавшие к развалинам кустарники.

Саладин и Реция заметили, что дервиши повернули в кусты.

Мальчик не мог идти дальше. Его маленькие ножки были изранены тернием.

– Так останемся здесь, – решила Реция, – войдем в этот большой густой куст.

– А если они найдут нас здесь, Реция?

– Тогда мы должны будем вернуться в нашу тюрьму.

– Спрячемся хорошенько.

Реция и Саладин раздвинули ветви высокого кустарника и забрались в самую середину его, со всех сторон окруженные густым лесом листьев и игл.

Здесь они надеялись укрыться от преследователей.

Было так темно и кустарники так густы, что они не могли видеть, что происходило вокруг.

Только по приближавшимся голосам и слабому свету они догадались, что дервиши близко.

Несчастные дрожали от страха в своем убежище, еще минута, и все должно было решиться. Что, если преследователи найдут их?

Саладин крепко прижался к Реции, и та прислушивалась, затаив дыхание, она слышала уже шаги дервишей, ясно могла разобрать их слова. Она услышала, что и остальные два дервиша поблизости обыскивали кусты, убедившись, что на дороге Реции не было.

Все ближе и ближе подходили они к тому месту, где укрывались наши беглецы, обыскивая чуть ли не каждый кустик.

Вот они уже у самого их убежища, стоит им раздвинуть ветви – и бедняги погибли.

Вдруг они повернули в сторону.

Реция свободно вздохнула и в радостном волнении обняла Саладина, теперь они снова стали надеяться.

Но уже через минуту один из дервишей вернулся назад, как раз к тому кусту, где сидели, прижавшись, Реция и Саладин. Теперь они совсем отодвинулись в другую сторону.

Дервиш раздвинул ветки и факелом своим осветил густо заросший кустарник. Густо сплетшиеся между собой сучья скрыли беглецов. Дервиш не заметил их и опустил ветви.

Теперь только Реция и Саладин были спасены.

Оба преследователя отправились дальше.

– Здесь их нет, – заметил один из них, – ведь не можем же мы обыскать весь лес!

– Может быть, их нашли другие!

– Вернемся, что терять понапрасну время!

Вслед за тем оба дервиша вернулись в развалины.

Раздвинув немного ветви, Реция следила за красноватым светом удалявшихся факелов.

Вдали она увидела остальных дервишей, также безуспешно возвращавшихся назад, и скоро, подобно блуждающим огонькам, мерцающий свет факелов совершенно исчез в стенах развалин.

Тут только поднялась Реция, за ней вскочил и Саладин.

– Ах, моя милая, дорогая Реция! – вскричал он. – Не оставляй меня! Возьми меня с собой!

– Куда? – невольно вполголоса вырвалось у Реции. – Куда нам теперь деваться?


В это самое время Шейх-уль-Ислам вполне вознаградил себя за утрату дочери Альманзора, последней отрасли дома Абассидов, захватив в свои руки ненавистного ему принца Юсуфа и его адъютанта.

– Теперь я узнаю ваше высочество, – сказал он, – тем не менее я должен просить вас пробыть здесь до утра, мне нужно известить его величество султана о неожиданном событии! И бей останется также при вашем высочестве, пусть его величество сам произнесет приговор!

– Я должен уйти! – вскричал принц Юсуф, увидев, что Реция уже убежала, тогда как непреодолимая сила влекла его к ней. – Зачем оставаться мне здесь, с какой стати?

– Ваше высочество, вероятно увлекшись соблазнительными речами, проникли в эти места, – отвечал Мансур-эфенди, – и теперь не выйдете отсюда до тех пор, пока его величеству султану не будет известно все!

– Донести обо всем его величеству султану ваша светлость может в любое время, – обратился Гассан к Шейх-уль-Исламу, – но ничто не дает вашей светлости права держать здесь под арестом императорского принца и меня! Подобное насилие не останется без последствий!

– Побереги для других свои угрозы и увещевания, – отвечал Мансур-эфенди со всем высокомерием, на какое был только способен, – я остаюсь при своем решении.

– Я не могу оставаться здесь! – воскликнул Юсуф, делая несколько шагов в том направлении, куда бежала Реция. – Я должен уйти!

– Запереть ворота! – приказал Шейх-уль-Ислам.

– Ваша светлость не думает о последствиях подобного приказа? – спросил, дрожа от гнева, Гассан, между тем как окружавшие Мансура дервиши бросились исполнять его приказание.

– Я ни за что не останусь, если бы даже осмелились употребить силу! – закричал Юсуф.

– Будь рассудителен, принц! – шепнул Гассан.

– Если вашему императорскому высочеству угодно расположиться поудобнее, здесь к вашим услугам есть комната.

– Мы заключенные? Так это правда? – в негодовании спросил принц.

– Это неслыханное насилие! – воскликнул Гассан.

– Кто виноват в насилии, пусть решит его императорское величество! – с ледяным равнодушием отвечал Шейх-уль-Ислам.

– Так останемся же здесь. Пусть решится, имеет ли этот человек право поступать с нами, как с заключенными! – запальчиво вскричал принц, видя невозможность следовать за девушкой, красота которой произвела на него такое впечатление.

– От вашего высочества зависит выбор места, – ответил Мансур-эфенди, пожимая плечами. – Если вам угодно остаться здесь, я против этого ничего не имею! За мной! – обратился он затем к своим спутникам.

Дверь с шумом захлопнулась за ними.

Принц Юсуф и Гассан остались одни, в крайнем негодовании на ненавистного им Мансура.

Фонарь слабо освещал страшный коридор Чертогов смерти.

– Что скажешь ты на это приказание, Гассан? – обратился крайне взбешенный всем этим принц к своему наставнику.

– Скажу, что мы должны пока уступить, чтобы остаться правыми!

– Я согласен с тобой! Одно только тревожит меня!

– Что же это такое, принц?

– Что я не могу последовать за освобожденной узницей! Утешимся же той мыслью, что, по крайней мере, мы исполнили свое намерение и освободили Рецию!

– Ваше высочество хотели бы следовать за ней? – спросил сильно удивленный Гассан.

– Ах, да, Гассан, мне хотелось бы еще раз увидеть ее, еще раз поговорить с ней! О, как хороша она!

– Кажется, ваше высочество очарованы ее красотой?

– Мне так хотелось бы следовать за ней, и вдруг мы принуждены остаться здесь, – печально сказал Юсуф. – Пойдем в тот покой, где так долго томилось прелестнейшее существо на свете!

С этими словами принц вошел в бывшую темницу Реции. Лицо его сияло радостью, точно он переступил порог святилища.

– Вот здесь она жила, здесь она плакала! – продолжал он. – Там она отдыхала, в то окно смотрела! Останемся в этой комнате, Гассан?

Гассан молча смотрел на очарованного первой чистой любовью принца.

– Теперь я благодарен Шейх-уль-Исламу за то, что он не отпустил нас. Я могу теперь быть в том покое, где еще час тому назад томилась Реция! Здесь ступали ее ножки, там на постели отдыхала она – останемся здесь, Гассан! – сказал Юсуф, обнимая своего любимца. – Понимаешь ли ты, что наполняет и волнует мою душу!

– Я с удивлением слышу и вижу это, принц!

– Чему ты удивляешься? Оттого, что я не обращаю внимания на приставленных ко мне в услужение рабынь и одалисок, не заключил ли ты, что я не могу любить ни одной женщины? Или тебя удивляет, что так внезапно все во мне потянулось к ней? – спрашивал Юсуф. – Разве я сам знаю, как это случилось? Та непостижимая сила, что непреодолимо влекла меня принять участие в ее освобождении, была уже предчувствием любви! Мне казалось, что иначе не могло и не должно быть, точно нужно было освободить часть меня самого! Теперь я разгадал эту загадку!

– Реция уже не свободна, принц! Боюсь, что любовь эта будет несчастной!

– Это вопросы, до которых мне нет никакого дела, Гассан. Я должен увидеть Рецию – одна эта мысль занимает меня! Мне приятно быть в той комнате, где она так долго жила. Видеть прелестную девушку, не спускать своих очарованных глаз с ее прекрасного лица, слушать ее чудный голос – вот что мне нужно! Все остальное нисколько меня не касается.

– Тем пламеннее еще эта любовь, принц! Я боюсь той минуты, когда ты из ее уст услышишь, что она принадлежит другому, что она любит другого!

Принц подумал с минуту.

– Ты боишься этого? – сказал он. – Я же нет, Гассан! Ты думаешь, ее любит другой – а я думаю, что все должны любить Рецию.

– Ваше высочество…

– Не зови меня так, Гассан, в этот прекрасный час, прошу тебя, зови меня своим другом, зови меня Юсуфом, не иначе.

– А свита, принц?

– Когда мы одни, зови меня Юсуфом.

– Какое счастье! – сказал Гассан, заключая принца в свои объятия. – Это новое доказательство твоей благосклонности – большая честь для меня, Юсуф.

– А для меня – это еще никогда не испытанное мной блаженство! Но что ты хотел сказать?

– Ты неверно понял меня, Юсуф. Я сказал, что Реция любит другого.

– Это нисколько меня не тревожит, Гассан. Оставь мне мою прекрасную мечту, зачем стараешься ты разрушить ее?

– Чтобы впоследствии не пришлось тебе, Юсуф, испытать горькое чувство разочарования.

– Не делай этого, дай мне помечтать, оставь мне мою любовь. Знаешь ли, Гассан, все твои слова бессильны против этой любви. Она владеет моим сердцем, она наполняет мое существо, все остальное исчезает перед ней. Не думай также, что, любя Рецию, я должен непременно обладать ею. Мне хотелось бы только следовать за ней, хотелось бы еще раз увидеть ее, еще раз поговорить с ней – что будет дальше, не знаю. Ты беспокоишься о будущем, о чем-то таком, что мне и в голову не приходит! Я ее люблю, Гассан, вот все, что я знаю.

Так прошла ночь. Утром принцу тяжело было расставаться с тем покоем, где каждый уголок напоминал ему о Реции.

Крытая дворцовая карета была по приказанию султана послана в развалины. Юсуф и не подозревал бури, вызванной на его голову Шейх-уль-Исламом, но Гассан предвидел ее и вооружился твердостью.

Карета отвезла принца с его адъютантом во дворец Беглербег.

Упоенный любовью Юсуф был занят своими мечтами. А султан в сильном волнении ходил взад и вперед по кабинету. Он был в страшном гневе на принца из-за доноса и ловкого подстрекательства Мансура.

Он немедленно велел позвать к себе принца.

Юсуф, как ни в чем не виноватый, спокойно вошел в покои своего державного отца. Он хотел уже подойти к нему, чтобы по обыкновению поцеловать у него руку, но султан гневным движением отстранил своего сына.

– Что ты наделал ночью? – сердито закричал Абдул-Азис. – О каком неслыханном насилии докладывают мне? Разве достойно принца идти против законов? Неужели должны еще поступать ко мне жалобы на моего сына?

– Мой милостивый владыка и отец изволит на меня гневаться? – спросил Юсуф.

Его удивленный тон, казалось, еще более взбесил султана.

– Что еще за притворство? – закричал он. – Ты не знаешь разве, что наделал? Принц неслыханным никогда насилием довел себя до того, что провел ночь в заключении, как какой-нибудь пьяный софт! Прочь с глаз моих! У меня нет более сына Юсуфа! Прочь с глаз моих!

В такие минуты султан не мог владеть собой. Он был в гневе.

– Пощади, державный отец и государь, – сказал Юсуф.

– Нет тебе пощады! Прокурор передаст тебе мой приговор! – вскричал султан.

– Прокурор? Отчего милостивый мой отец и повелитель не скажет мне сам, какое наказание заслужил я?

– Нельзя ли без вопросов! Не смей выходить из дворца, если не хочешь быть задержанным часовыми, – прибавил султан.

– Так я и здесь заключенный? – пробормотал Юсуф. Приказ этот, казалось, более всего печалил его: теперь он не мог отыскать Рецию.

– Ступай в свои комнаты! – приказал султан, повелительным жестом указывая на дверь.

Юсуф попытался еще раз пасть к ногам отца, но тот отвернулся от него. Казалось, что принц разом потерял любовь отца. Задумчивый вернулся он к Гассану и рассказал ему о немилостивом приеме.

– Я опасался этого, Юсуф. Будем надеяться, однако, что его величество не даст склонить себя к насильственным мерам, но с той самой минуты, как ты упомянул мне о прокуроре, я предчувствую беду, – с мрачным видом отвечал Гассан.