Я повернулась, и меня вырвало на пол.

Зайон закрыл ноутбук и сунул в компьютерную сумку, как и другие мои вещи.

– Что ты делаешь?

– Везу тебя домой.

Я посмотрела на пол.

– О боже, мне надо это убрать.

– Нет, не надо. Уже вызвали уборщицу. Пойдем со мной.

Мы вышли из здания, и он поймал такси. Как только мы забрались в салон, он заговорил.

– О чем ты думаешь, Джо? – Его голос был мягким, как хлопок. Хлопок, который выращивали во многих милях отсюда, на земле хлопка.

Я истерично захихикала.

– Джози. – Зайон повернулся ко мне. Казалось, он где-то далеко. И все как будто происходило в режиме замедленной съемки. Все было расплывчатым. Смазанным. Я смотрела в окно, а мимо проплывали здания. Где-то далеко звонил мой телефон. И снова звонил.

Когда мы добрались домой, Зайон уложил меня на диван и подоткнул под спину подушку. Схватив мой глюкометр, он проколол мне палец. Я наблюдала за ним, но все как будто происходило с кем-то другим.

– Ты хоть что-то съела на обед, Джо?

Он нашел мою сумку и вытащил таблетку глюкозы.

– Прими, Джози. Немедленно.

Я положила таблетку в рот и проглотила ее. Зайон принес мне коробку с соком, и его я тоже выпила. Он мог бы подать мне тарелку с шоколадным тортом и пинту пива. И я бы все это съела и выпила. Мне было все равно.

Через пятнадцать минут я пришла в себя. Зайона рядом не было.

– Зайон?

Он появился мгновенно.

– Слава богу. Как ты себя чувствуешь?

– Что мне теперь делать?

– Прямо сейчас ты отдохнешь. Затем я приготовлю тебе обед. А потом мы обо всем поговорим.

Я закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании: вдох – выдох. Боль, которую я ощущала по прошествии всего двух недель с Микой, только доказывала, что никакое прожитое счастье не компенсирует боль потери. Не этим ли утром я думала, что могу радоваться моменту? Как я могу быть счастлива сейчас, если это означает, что потом я буду день за днем проводить в страданиях?

Чуть раньше, утром, я была готова отдаться чувству. Хуже того, я почти забыла о том, как разбили сердце моей маме, которая лет десять купалась в любви. Я корила себя за то, что предала ее, поддавшись преходящим эмоциям. Я набралась решительности победить это чувство. Коробки с едой. Как я позволила себе связать еду и любовь?

Когда я немного успокоилась, Зайон, подав мне тарелку, сел рядом:

– Ты готова поговорить?

Он сделал что-то вроде буррито. Это было не так волшебно, как блинчики с грушей и имбирем, зато он никому не платил, чтобы их приготовили для меня. Да и героя он из себя не изображал. Он просто готовил для меня, потому что любил по-настоящему.

– Зайон, я когда-нибудь говорила, что люблю тебя?

– Ох, я тоже тебя люблю. Хотя мне не нравится тебе в этом признаваться. Ты не в моем вкусе.

Я расхохоталась:

– Очень жаль. Это облегчило бы мою жизнь.

– Правда? Хочешь, чтобы я возился с этим всем? – Он принял нелепую позу, ссутулившись, втянув щеки и выпучив глаза.

– А кто не хотел бы найти такого героя?

– Твоя правда. Однако я думаю, кое-кто другой нравится тебе больше, чем я. Или нравился.

– Да. Нравился.

– А теперь? Эта статья не повлияет на твои чувства, ведь правда?

– Мои чувства? – произнесла я, всхлипывая. – Зайон, он просто использовал меня. Ты не читал статью? Он цепляет девушек и внушает им, что любит их. А потом бросает. И я одна из этих девушек. Боже, какая я дура. – На глаза навернулись слезы уже второй раз за день.

Зайон сходил в ванную комнату и принес мне салфетку.

– Мы с тобой одну и ту же статью читали?

Я вытерла глаза и фыркнула:

– С чего такой вопрос?

Он сел рядом и сжал мое колено.

– Да, у него была целая вереница женщин. И ты это знала. Все эти отношения позади. Ты это тоже знала. Все эти женщины теперь высказываются в прессе. Одни факты.

Каждое его слово приносило боль, но я сделала глубокий вдох – мне было интересно услышать, как он развернет эту кошмарную ситуацию в другую сторону.

– Продолжай.

– Как минимум, две девушки – из числа фанаток. Они в принципе готовы на ни к чему не обязывающие отношения, ты же знаешь. Но ты и понятия не имеешь, что Мика им обещал. Вероятно, ничего. Они получили от него ровно то, что хотели. Ты заметила, что ни у одной из девушек, которые добрались до рок-звезд рангом повыше, интервью не брали? Почему нет? Почему лишь у тех, о ком больше никто не пишет?

Смысл в его словах был, но меня это не убедило.

– И что? Они все несчастны. Это никак его не оправдывает. Откуда мне знать, что он не бросит меня, что я ему тоже быстро не наскучу? Посмотри на Викторию Седжвик. Она встречалась с одним из членов группы Адама, когда я в последний раз наводила о ней справки. И она утверждает, что Мика любил ее. Разве я чем-то от них отличаюсь?

– Она сказала, что любила Мику, и думала, что он любит ее. Это не означает, что он правда любил. И давай будем честными. Виктория Седжвик – та еще прилипала. Ты даже не знаешь, встречается ли она еще с тем музыкантом. А если и да, то не удивлюсь, что при этом она подбивает клинья и к Адаму.

Я фыркнула. Как будто хоть кто-то может заставить Адама отвлечься от Иден.

А потом я вспомнила, что Иден сказала о том, как Мика на меня смотрит. И еще она упоминала, что никогда раньше он не приводил девушку домой. И никогда не говорил, что любит хоть одну из этих девушек.

Мой телефон снова зазвонил. Я потянулась в карман, надеясь, что, несмотря на все несчастья, это Мика. Но когда я увидела входящий вызов от отца, я сбросила звонок и швырнула телефон подальше, на кофейный столик. Я просто не смогу вынести лекцию от него в довершение ко всему прочему. Я не могла даже думать о том, что он скажет, чтобы мне стало еще хуже.

Особенно огорчало то, что и без слов я понимала, зачем он звонит. Я знала: он скажет, что я опозорила его и его семью. Он потребует, чтобы я вела себя лучше и перестала встречаться с тем, кто порочит меня. И тонкий голосок внутри даже уговаривал меня взять телефон, позвонить ему и сообщить, что у нас с Микой все кончено, только чтобы услышать в ответ: «Nalla, хорошо». Как будто ради разнообразия я хоть раз поступила правильно. А потом, быть может, он испытает гордость и примет меня снова.

Но мне было тридцать три года, а он не проявлял ко мне отцовских чувств как минимум полжизни. Он не имел права указывать, как мне жить и кого любить. И я не собиралась повторять его ошибки.

Потом я подумала: возможно, я знала, что он хочет сказать мне, но ему следовало услышать, что хочу сказать ему я. Я схватила телефон и нажала кнопку вызова. Слушая странные гудки, я осознала, что у него, должно быть, уже больше десяти часов вечера. Каким образом он мог быть в курсе?

Телефон щелкнул.

– Анушка, куколка моя. – Я уже пару месяцев не слышала его голос, и всякий раз он казался мне удивительным. Даже когда злился на меня, отец контролировал тон и старался разговаривать нежно и успокаивающе. Главная проблема с ним была не в том, как он ко мне относился. И все же легче было сделать вид, что он ужасный человек, чем признать: я не простила его за то, что он ушел от нас с мамой.

– Ты звонил?

– Да. Я звоню, чтобы поговорить о том, что происходит с этим мальчиком. – После долгих лет жизни с мамой его английский был почти безупречен, хотя акцент чувствовался. Отец тяготел к более тяжелому индийскому акценту. Однако было очевидно, что в последнее время он не особенно часто думал на английском. Речь нараспев была характерна, скорее, для членов его семьи, а не для него. Он снова стал тем, кем родился, вернулся к истокам. Что он стал бы делать с дочерью вроде меня?

– Здесь нечего обсуждать. Это бульварное чтиво. Я ничего плохого не делала.

Он быстро сказал что-то на малаяламе – и на заднем плане послышался женский голос.

– Аника, люди знают, что ты Нампутири. Они прочитают статью, и это отразится на моей семье. Я услышу об этом уже завтра.

Я пожалела, что позвонила.

– Папа, усидеть на двух стульях невозможно. Не получится объявлять меня членом семьи, только когда я тебя позорю. Если ты хотел, чтобы я принадлежала к твоей семье, то мог сделать такой выбор много лет назад. Но ты ушел.

Зайон, приблизившись сзади, потер мои плечи. Я была благодарна ему за участие в моей жизни. И несмотря на возраст, именно он скорее был мне отцом, чем человек на другом конце воображаемого телефонного провода. Зайон присматривал за мной, отмечая мои победы и сочувствуя при поражениях. Он давал мне советы, и кормил, и делил со мной кров, и буквально спасал мне жизнь.

Мой отец хотел еще что-то сказать, но мне уже необязательно было слушать. Даже если бы он признал, что ошибся тогда, много лет назад, или ошибся сегодня, для меня это не имело никакого значения. Я больше не нуждалась в его признании. Как ни странно, именно неодобрение отца, а не слова Зайона, привели меня к заключению, что нужно дать Мике шанс оправдаться. Да и мне всегда нравилось играть в адвоката дьявола.

– Папа, мне пора идти. Я должна кое с кем поговорить. – Я отключила телефон и встала. – Зайон, я иду на улицу.

Я спустилась в метро и села в поезд, который направлялся на юг, в Парк-Слоуп. Я не знала, будет ли Мика дома, но хотела поговорить с ним, глядя в глаза. Слишком велик был риск недопонимания.

Повернув на его улицу, я тут же обнаружила фотографа на нижней ступеньке лестницы, ведущей к его входной двери. Еще один папарацци облокотился о дерево на другой стороне улицы. Я развернулась, прежде чем они заметили меня.

Я побежала в кафе за углом и заказала горячий чай. Сидя за столиком у самой дальней стены, таращилась в телефон, размышляя, с кем связаться в первую очередь – с Микой или с Иден. Никто из них не пытался позвонить мне. Статья появилась всего пару часов назад. Быть может, они ее не видели. Или, возможно, они пытались решить, что с ней делать.

Единственное уведомление, помимо дюжины пропущенных звонков с незнакомых номеров, говорило о том, что меня упомянули в «Фейсбуке». Я открыла его и увидела, что Мариса Беннет, эта мерзопакостная мамина соседка, скинула ссылку на статью в мамину ленту со словами «Приятно видеть, что Джози Уайлдер веселится в Нью-Йорке на полную катушку».

Я поморщилась от такой пошлости. Да, мама с гордостью размещала все материалы, где упоминалось обо мне. Исключением стала лишь эта статья. Мариса же не преминула унизить маму через меня. Но маме почти всю жизнь приходилось отбиваться от стерв вроде Марисы, так что ее ответ представлял собой самую великолепную тираду, которую я прочитала, с тех пор как началась вся эта заварушка: «Да ладно, Мариса! Будь у тебя такая возможность, ты бы точно не отказалась».

Пожалуй, отбиться лучше я и сама не смогла бы, а потому улыбнулась, и этот обмен любезностями стал для меня первым поводом для смеха за целый день. Я все еще хихикала, когда зазвонил телефон. Я не узнала номер, но у меня возникло смутное подозрение, что со мной пытается связаться Мика. Я ответила, и в ухо тут же запищал комариный мужской голос – мне обещали горы денег за подробное интервью. Все, что от меня требовалось, – продать им жирный кусок моей жизни.

Я дала отбой и подула на чай, раздумывая, надо ли выждать, пока репортеры не уйдут от дома Мики, или прорвать их строй и постучать в его дверь. Прежде чем я успела что-то решить, Зайон отправил мне сообщение со ссылкой на сайт конкурентов, разместивших видео с Микой на фоне таргетированной рекламы. «Эта женщина из Уильямсберга контролирует уровень глюкозы при помощи одного странного трюка».

Заголовок звучал так: «Известный ловелас Мика Синклер подтвердил, что встречается с фотографом-папарацци Джо Уайлдер». У меня задрожали руки, когда я выудила из кармана наушники и нажала кнопку «Воспроизведение».

Мика в обтягивающих выцветших джинсах и белой футболке с большим красным солнцем, как на японском флаге, открыл входную дверь.

По крайней мере, он вышел не в пижаме.

Он подошел к ближайшему оператору и протянул ему руку. Я открыла рот, придя в ужас от нападения стаи акул, и подумала: «Беги, Мика, беги!» Но он меня не услышал.

Он потрепал оператора по плечу, когда тот не захотел пожать ему руку.

– Эй, Сэм, верно? Что происходит?

Оператор, снимавший видео, подошел ближе и выкрикнул вопрос, ради которого они и пришли:

– Можете прокомментировать статью, которая вышла сегодня в «Дейли фид»?

На лице Мики отразилось смятение, но он быстро взял себя в руки.

– Простите. Я не читал никакой статьи. Что вы хотите узнать?