Его глаза сузились.

— Не найдут покоя? Что вы хотите сказать?

Лихорадочно подыскивая слова, она ответила:

— Есть такой местный обычай. Если с покойным не попрощался должным образом хотя бы один из его близких родственников, его душа будет блуждать. Тогда никто не сможет приблизиться к Вулвестону из страха перед призраками. Вы должны позволить мне, сэр Николас.

Он помедлил, потом откинул полог палатки и сделал ей знак войти. Джонет, сидевшая на своей лежанке, вскочила на ноги и бросилась к ней.

— Миледи, вы все-таки в безопасности! Я не знала, что и подумать в такой суматохе.

Мерион ответил:

— Она в достаточной безопасности. Скажите мне, мистрис Хокинс, правда ли, что люди в округе верят в появление призраков, если не будет соблюден некоторый обычай?

Элис затаила дыхание, но ей не стоило волноваться.

— Да, сэр, — ответила Джонет, широко раскрыв глаза. — Должны произойти правильные похороны, со священником и всем прочим, а член семьи должен произнести над умершими слова прощания.

Он кивнул:

— Тогда я прослежу за этим.

Мгновение спустя он вышел, и Элис бросилась в объятия Джонет.

— Я боялась, что ты не сообразишь, что сказать, — выдохнула она. — Но ты говорила правильно.

— Да, я подслушивала. Едва успела добежать до кровати, когда он откинул полог, и все боялась, что он заметит мой страх быть пойманной. — Она отстранилась и пристально посмотрела на Элис. — Что у вас на уме, госпожа? Опасную вещь вы задумали.

Элис кивнула. Действительно, будет опасно, и не только потому, что она могла заразиться смертельной болезнью. Если сэр Николас узнает, что она солгала ему, он может стать не таким терпеливым, как сегодня. Элис доверилась судьбе, а она обманчива.

— Я должна увидеть моего брата Роберта, — поведала она.

— Значит, его светлость вам ничего не сказал?

— Он говорил в бреду много, но совсем бессвязно. По-моему, он хотел сказать, что или Линкольн, или Ловелл все еще жив, а может быть, Дэйви или даже Роджер. Очень может быть, что в замке и сейчас кто-то прячется.

— Тогда чем скорее мы уедем отсюда, тем лучше, — практично заметила Джонет, помогая ей снять тяжелый плащ, а потом занялась поясом, туфлями и шнуровкой.

Элис знала, что она права. Прячущимся, если таковые оставшись, будет только безопаснее, когда они уедут вместе с солдатами.

— Сэр Николас сказал, что мы отправимся в путь сразу же после погребения, — уведомила она.

Несколько минут спустя, зарывшись в меха, она попыталась оживить в памяти события прошедшей ночи, но воображение подвело ее. Голова болела, и она чувствовала такую усталость, что хотела проспать неделю. Когда она заснула, сон оказался беспокойным, она изнывала от жары под мехом и вес время сбрасывала его.

Джонет разбудила ее рано и запричитала, увидев лихорадочный румянец у нее на щеках и темные круги под глазами, но Элис приказала ей прекратить причитания.

— От тебя у меня только сильнее болит голова, — огрызнулась она. — Перестань. Скоро мы уедем, и я хорошо высплюсь.

Когда они вышли из палатки, туман уже рассеялся, и солнце ярко освещало холмы, теперь лиловые и зеленые от вереска и папоротника. Леса на юге, окаймляющие горизонт, легендарный Шервудский лес, добавляли в пейзаж темно-зеленых пятен, и хотя Элис никогда не путешествовала в том направлении, она знала, что за лесом лежат Ньюарк и замок Ноттингем — последний оплот Плантагенетов, но, вероятно, сейчас он, как и остальные, в руках Тюдора. Недалеко на востоке текла река Трент; широкая, глубокая и голубая, она спешила на север, чтобы влиться в Хамбер. Внизу простирались обширные болота и топи Линкольншира, но сегодня пейзаж, который она когда-то любила, совершенно не интересовал ее.

На завтрак подали только сушеное мясо и эль, потому что хлеб кончился, но у девушки сама мысль о еде вызывала неприязнь. Нет сомнения, подумала она, что ее желудок так реагирует на зло, которое она причинила молоденькому Йену прошлой ночью.

Вспомнив о нем сейчас, она собрала все свои силы и отвагу и пошла искать сэра Николаса.

— Где Йен Макдугал?

— В моей палатке, — коротко ответил он. — Он останется там, пока мы не будем готовы свернуть лагерь.

— Он под арестом?

— Нет, но он слишком изможден, чтобы что-то делать. Его все еще мучает боль, как вы можете догадаться. — Он внезапно посмотрел ей в глаза и нахмурился:

— Вы не больны, миледи? Вы плохо выглядите.

— Я вполне здорова, — возразила она, несмотря на головную боль и усталость. — Вы послали за священником?

— Да, тут есть два монаха из монастыря в Ботри, которые заботятся о больных в соседних деревнях. Один из них согласился провести заупокойную службу. Он скоро придет.

— Сначала я хочу видеть Йена Макдугала.

Сэр Николас кивнул:

— Как пожелаете. Том проводит вас. — Он повернулся и кликнул своего оруженосца.

Едва увидев, что Йен, худощавый юноша с рыжими волосами, лежит на животе, а спина его все еще обнажена и он от боли не может вынести прикосновения к ней, Элис послала за Джонет.

— Принеси свой бальзам на травах, — приказала она. Потом, обращаясь к Йену, объяснила:

— Он успокоит боль и вылечит тебя.

Йен выдавил слабую улыбку.

— Я никогда и подумать не мог, что настанет день, когда я попрошу красивую женщину убрать от меня руки, но правду сказать, мне очень больно. Вы не должны прикасаться ко мне, госпожа.

Но когда Джонет вернулась, Элис приказала ей и Тому держать Йена, пока она будет втирать бальзам прямо в его раны своими собственными руками. Хотя она старалась прикасаться как можно нежнее, она знала, какую невыносимую боль причиняет ему, и каждый его стон отдавался во всем ее теле.

— Прости, Йен, — шептала она со слезами на глазах. — Это моя вина. Ты не представляешь, как мне жаль.

Он слабо протестовал, и хотя она не знала, вызван его протест ее словами или прикосновениями, она не переставала смазывать все его раны ароматной мазью.

— Теперь ты сможешь надеть рубашку, — разрешила она. — Не куртку и не кольчугу, но день обещает быть теплым, а к ночи ты уже сможешь терпеть и более тяжелые ткани.

Том, наблюдавший за ее манипуляциями с затаенным любопытством, сразу же вышел, чтобы принести рубашку. Когда он вернулся, Элис встала:

— Поспи, Йен, до отъезда. Езда будет невыносима, если ты не отдохнешь.

— Да, госпожа, — пробормотал он. — Благодарю вас.

Она вышла и обнаружила, что приготовления к похоронам ее родных уже начались.

Три грубо сколоченных гроба перенесли из замка на кладбище на соседнем холме над рекой. Она поспешила найти сэра Николаса, проклиная головную боль, все еще терзавшую ее, и молясь, чтобы у нее хватило сил, потому что день обещал быть трудным.

Деревянные гробы поставили на грязную землю около трех наспех вырытых могил. Монах в коричневой рясе подошел к первому из них и осенил его крестным знамением. Сэр Николас, стоящий рядом с ним, сделал Элис знак выйти вперед.

— Я не одобряю, — проговорил он, — но священник согласился, что вы должны взглянуть на покойных.

— Право живых — увидеть своих близких в последний раз, — пробормотал монах.

— Да, но она может заболеть и тоже умереть, — возразил сэр Николас. — Людей, умерших от чумы, хоронят быстро, часто даже без отпевания, чтобы защитить живых.

— Это не чума, — напомнил ему монах, — и даже те, кто умер от чумы, имеют право на достойное погребение, сын мой.

— Я согласен. — Мерион сделал знак своим людям. — Откройте гроб ее светлости.

Элис шагнула вперед, на самом деле не имея желания смотреть на лицо своей матери, но зная, что должна, если хочет увидеть мальчика, которого называли ее братом. Подняли крышку гроба, но лежащая в нем фигура мало значила для нее. Она почти не знала свою мать и могла смотреть в ее лицо без эмоций. Элис держала в руках четки, она молча помолилась, перекрестилась и отошла.

Открыли второй гроб. Она подошла и с удивлением посмотрела на находящегося в нем мальчика. Она никогда не видела его раньше, но его светлые волосы выглядели для нее более знакомыми, чем лицо матери. Она не раз видела короля Эдуарда и знала Недди, сына младшего брата Эдуарда, покойного герцога Кларенса. Умерший мальчик такой же Плантагенет, как и любой из них…

Элис показалось, что она сходит с ума, мысли ее стали путаться, метаться, голова закружилась. Помня, что сэр Николас стоит рядом с ней, она не имела права своим поведением вызвать его подозрения. Она должна перебирать четки и шевелить губами, не важно, что мышцы отказываются повиноваться ей. Слезы потекли из ее глаз, головная боль стала невыносимой, кожа как будто горела огнем, дыхание стало прерывистым, затрудненным. Она почувствовала, что у нее онемело лицо, руки и ноги тоже. Секунду назад они горели, а сейчас болезненно покалывали.

Когда она стала падать, сэр Николас подхватил ее на руки.

Глава 4

Ее тело горело. Голова болела, а живот как будто пронзали острые ножи. Хуже всего, что она не могла шевелиться, даже чтобы открыть глаза, — такая слабость охватила ее. Она слышала голоса, приглушенные, но ожесточенно спорящие о воде.

Вода. Элис попыталась заговорить. Она отдала бы свое лучшее платье и кушак за глоток воды. Бесполезно. Она не могла пошевелиться и, похоже, не владела своим голосом.

— Нет, нельзя! — Каркающий голос показался знакомым. — Хворь должна выйти из нее с потом.

Голос вернул ее в прошлое, к постели умирающего отца, к эху странных слов, которые он бормотал. Он как будто присутствовал сейчас в палатке, высокий и сильный, как раньше, до ее отъезда в Миддлхэм. Она попыталась позвать его, но он исчез, когда чей-то голос произнес:

— Она бредит. Без воды она умрет. — Голос не ее отца. Голос принадлежал сэру Николасу, человеку Тюдора, врагу.

Даже не открывая глаз, она могла видеть его, почти ощущала упругость кудрей под своей ладонью.

Почему она не может двигать руками? Она как будто связана, руки словно прилипли к бокам, ноги такие тяжелые и неподвижные. Холодная мокрая ткань коснулась ее губ, и благословенная влага просочилась в пересохшее горло. Влажная ткань остудила пылающие щеки и лоб. Элис заснула.

Сны не принесли утешения. Чудовища терзали ее, мрачные бездонные пропасти разверзались под ногами. Она видела перед собой черный туннель, в глубине которого виднелся далекий свет. Чей-то голос позвал ее, голос Элизабет. Но Элизабет в Шерифф-Хаттоне вместе с Недди… Милый Недди! Теперь он законный граф Уорвик. Но он никогда не будет ни таким, как его грозный дед, ни как отец. Недди не был таким коварным, как Кларенс. Но Недди и Элизабет не в Шерифф-Хаттоне, теперь Элис вспомнила. Они были… где-то.

Опять появились чудовища, и жар, ужасный жар. Она должна двигаться, должна убежать от всего. Кто-то держал ее. Она вырывалась, боролась с монстром, который пытался бросить ее вниз, в огонь, а потом вдруг оказалась свободна, но чувствовала, что падает в каком-то вихре, сопротивляясь, все ниже и ниже. Жар сжигал ее. Кто-то поймал ее и снова удерживал, и он был сильнее, чем она. Такой сильный, что бороться стало бесполезно.

Звавший ее голос затих, когда ее мысли витали далеко, но теперь она снова слышала его и хотела последовать за ним, шагнуть в темный туннель, увидеть, что там. Все, что угодно, будет лучше, чем сжигающий огонь и боль.

— Нет, Элис. — Всего два слова, но голос она узнала. Голос Анны — нежный, печальный, твердый. Туннель исчез. Она услышала другие голоса, очень близко. Один голос принадлежал Джонет, другой — сэру Николасу. Она слышала по меньшей мере еще два голоса. Странно довольная собой, что поняла, сколько голосов, Элис снова заснула тяжелым сном без сновидений.

В следующее свое пробуждение она услышала что-то новое. Кто-то играл на лютне и пел глубоким, приятным голосом на каком-то напевном языке, которого она никогда раньше не слышала. Любопытство придало ей сил, и она заставила себя открыть глаза.

Сначала она увидела только теплое оранжевое сияние масляной лампы, отбрасывающее темные пляшущие тени на стены палатки. Тут она вспомнила, где находится, и захотела узнать, кто поет. Разум подсказывая ей имя, но сама мысль ее казалось абсурдной. Он не стал бы петь для нее. Даже в воображении она не смогла представить изящную лютню в его руках.

Однако сидящий на табурете около постели был сэр Николас. Прижатая к широкой груди лютня казалась до смешного маленькой в больших руках, но его лицо выражало нежность. Элис увидела в его глазах удовлетворение. Он обладал прекрасным голосом, глубоким и приятным. Она не могла понять ни слова песни, но мелодия убаюкивала и умиротворяла.

Когда сэр Николас наконец замолчал, она спросила хриплым голосом, совершенно не похожим на ее собственный:

— Что вы пели?

— Валлийскую балладу, — спокойно ответил он. — Она рассказывает об истории жизни маленького пастушка и его овце, но она нравилась мне, когда я был мальчишкой и любил бродить с пастухами по холмам вокруг нашего дома. Мать часто ее пела мне. Как вы себя чувствуете?