— Ты мне запрещаешь? С каких это пор ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь? Думаешь, ты можешь просто стереть все эти годы, когда тебя не было, — даже после того, как ты вышел из тюрьмы? Ты вычеркнул меня из своей жизни. И ты хочешь, чтобы я похоронила эти воспоминания и притворялась, что этого никогда не было?

Слова дочери подействовали на Роджера, он отпустил ее руку и, прикрыв глаза и понизив голос, сказал:

— Он не подходит тебе, Кэсс. Поверь мне. Из всех людей только я знаю, на что он способен. Он…

Отец замолчал, погрузившись в свои мысли.

Она посмотрела на него, желая, чтобы он ушел, но Роджер, разумеется, этого не сделал. Двадцать лет назад она бы все отдала за то, чтобы он принимал участие в ее жизни, но не теперь. И она не позволит ему разлучить ее с Джеком — по какой бы то ни было причине.

Должно быть, он прочел ее мысли, потому что сразу сменил тему.

— Я приехал сюда, в Венецию, чтобы обсудить с тобой кое-что важное. Я должен тебе сказать…

Он был серьезен, Кэссиди никогда не видела его таким.

— Думаю, тебе лучше присесть. — Отец подвел ее к дивану и сел рядом с ней. Он не осмеливался поднять на нее глаза, смотря прямо перед собой.

— Что случилось? — спросила она. Укоризненный взгляд исчез, в его лице появилась озабоченность.

— Боюсь, мы скоро будем вовлечены в скандал.

— Какой скандал? Это из-за Джонатана?

Роджер положил ей руку на колено и нежно сжал. Он по-прежнему не смотрел на нее, лишь покачал головой.

— Челси Хаттон. Как давно ты с ней знакома?

— Совсем недавно. — Она вспомнила случайную встречу на кладбище. Но ей не хотелось придавать этому значения, и она сказала: — Мы познакомились на твоем приеме.

— Тогда ты должна знать, что она была подружкой Джека. — Роджер изучал ее лицо. — Что заставило тебя дать ей главную роль? Твое решение поменять актрису не могло зависеть от ее опыта или таланта.

Кэссиди решительно не собиралась защищаться:

— Джек настоял.

Роджер язвительно улыбнулся:

— Тебя это не удивило? Правда, роль Джека во всем этом наименее ужасна.

Но Кэссиди так не считала. Ее мысли блуждали: комната, полная роз, путешествие в Париж… бриллиантовое кольцо, такое большое, что могло затмить звезды. Слова: «Возможно, то, чем я живу, станет нашим». Каково место Челси Хаттон в этом уравнении? Клубок запутался еще сильнее.

— Что плохого может принести эта ситуация? — спросила она, заметив, что ее резкий тон напоминает тон Роджера.

— Несколько месяцев назад Челси пришла ко мне в офис. Она представилась тобой, моей дочерью, и охрана пропустила ее и позволила подняться наверх. Она пришла ко мне. Я попросил ее уйти, даже пригрозил, что вышвырну ее. Она отказалась. Она была вне себя, говорила, что она моя дочь и что мы должны быть вместе.

Роджер наблюдал, как выражение ее лица сменилось с растерянного на недоверчивое.

— Она ненормальная, да? Ведь это неправда? — Кэсс со страхом ждала его ответа.

— Возможно.

Ее сердце сжалось. Если бы она не сидела, то упала бы.

— Послушай, это возможно, я совершил ошибку. В наши дни никто не может быть уверен на сто процентов. Это были шестидесятые, все мы были неразборчивы. С другой стороны, все эти судебные процессы по установлению отцовства… Вполне возможно, что она лгунья, мошенница.

— А возможно, и нет. — Голос Кэсс дрожал. Она внезапно вспомнила фотографии, которые ей показывала Белла, особенно одну, на которой фотография Челси была смонтирована с фотографией Ланы. А еще эта случайная встреча на могиле матери. Была ли она действительно случайной?

— Я это улажу, Кэсс. Я просто хотел, чтобы ты услышала об этом от меня, на случай…

— На случай чего, папа?

Роджер глубоко вздохнул и провел рукой по волосам.

— Я предложил ей любые деньги, чтобы она оставила нас в покое. Астрономические суммы. Она отказалась. Я убежден, что ей нужны не деньги.

— А что?

— Может быть, мое публичное унижение. Известность, которая поможет ее карьере… Кто, черт возьми, может знать?

— У нее есть какие-нибудь доказательства, бумаги, чтобы подтвердить это заявление? — Теперь Кэсс говорила как детектив.

— Она говорит, что есть, но она отказалась показать их мне или Джеймсу.

Пока Кэсс переваривала услышанную информацию, он продолжал:

— Я не совершенен, Кэсс. Я совершил в жизни много ошибок. Одной из них было то, что я слишком любил твою мать. — Теперь он полностью завладел ее вниманием. — И я всегда любил тебя. Ты была… ты всегда была и есть самой важной частью моей жизни. Я наделал глупостей. Я…

Роджер замолчал. Вздрогнув, он продолжил:

— Я вижу кольцо у тебя на пальце, любовь переполняет тебя, ты вся светишься. Мне придется рассказать тебе все остальное. Правду. — Одна половина души Кэссиди всю жизнь ждала этих слов; но другая испытывала ужас. Она почувствовала, как сжалось ее сердце, любовь вытеснила гнев и страхи прошлого. Она слушала с открытой душой. — В какой-то мере я даже рад, что ты настояла на том, чтобы прочесть дневник матери.

Кэсс пристально посмотрела на отца. Прежде чем она что-то сказала, Роджер продолжал:

— Рей сказала мне, что он у тебя. Она хотела, чтобы я об этом знал. Это облегчает задачу.

Первым порывом Кэсс было заткнуть уши и убежать. Она чувствовала, что сейчас раскроется какая-то ужасная тайна.

— Я не знаю, сколько ты прочитала. Конечно, у нас с твоей матерью были очень сложные отношения. Мы не всегда хорошо относились друг к другу, — сказал он мягко. — Твоя мать очень переживала из-за своей красоты — была помешана на ней. Ей постоянно нужны были похвалы. Я не мог дать ей все, в чем она нуждалась, и никто бы не смог. Желаниям Ланы не было предела, и она обратила свой взгляд на других мужчин, они давали ей уверенность в себе. Думаю, с ними она чувствовала себя нужной, чего она никогда не чувствовала со мной.

Он откашлялся, прежде чем продолжить:

— У нее были проблемы, серьезные проблемы с психикой. Она наблюдалась у психиатра. Принимала лекарства… лечилась.

Кэсс выпрямилась. Роджер был прав: дневник действительно подготовил ее к тому, что она услышала. Многие его части были истеричными. Лана часто писала о самоубийстве, у нее была болезненная зависимость от любви. Должно быть, для Роджера это было невыносимо. Кэсс поняла, как трудно ему это рассказывать. Так что же им двигало? Что-то ужасное будет сказано сейчас.

— Она делала странные вещи… на несколько дней запиралась в своей комнате, плакала, отстранялась от меня и от всего мира. Потом она вдруг появлялась и казалась совсем другим человеком. — Он повернулся к ней, оценивая ее реакцию, затем продолжал: — Лана злоупотребляла спиртным и наркотиками — марихуана, валиум. Она была в центре светской жизни, рискованной и отчаянной… и изменчивой.

Кэсс увидела боль в его глазах.

— У нее были любовники, так много, что я сбился со счета. Я не могу передать неловкость, негодование, которое испытывал, когда мне наставляли рога на глазах у всех. Все знали об этом.

Его тон изменился. Он больше не злился. В его словах, беспорядочно слетавших с губ, появилась какая-то торжественность.

— Я не был ангелом. Боже, ее поведение причиняло мне такую боль. Это заставляло меня делать невообразимые вещи…

Кэсс почувствовала, что он подводит к убийству, к признанию, и она не хотела это слышать. Она не могла вынести мысли об этом. Все внутри нее задрожало при воспоминании о том, как она увидела безжизненное тело матери после громких выстрелов. Кэсс видела ботинки — с серыми носами. Полиция часами допрашивала ее о том, что она видела в замочную скважину, но она не могла вспомнить ничего, кроме ботинок.

Ее взгляд остановился на лице отца.

— Прекрати, — прошептала она. — Я не хочу ничего больше слышать. — Кэсс закрыла уши руками. Ее лицо исказилось от ужаса. — Прекрати! Прекрати! — кричала она снова и снова.

Роджер опустился перед ней на колени, обнял ее.

— Прости. Тебе надо было услышать это от меня. Я не мог позволить тебе прочесть это в ее дневнике.

Кэсс всхлипывала, ее лицо и руки были мокрыми от слез. Его лицо приблизилось к ней. Она почувствовала запах ликера, ее затошнило. Может, он так говорил, потому что был пьян и плохо соображал?

Схватив ее за руку, Роджер обрушил на нее слова:

— Джек был одним из ее любовников. Он был помешан на ней.

* * *

Кэсс набрала семерку на телефоне и в пятый раз прослушала сообщение.

— Привет, красавица, это Джек. Надеюсь, ты нашла время отдохнуть, а может, даже подремать. Ты выглядела такой уставшей утром, и в то же время такой желанной. Надеюсь, ты размышляешь над моим предложением. Я жду хороших новостей. В любом случае, для маскарада все готово. Ты увидишь самый великолепный бал-маскарад, который Венеция, Италия — весь мир когда-нибудь видели. Я заказал дворец Мадрид на ночь — все помещение. Это изумительный дворец, восемнадцатый век… на площади Сан-Марко. На это место стоит посмотреть во время Карнавала, и оно все твое для вечеринки. Приглашения разосланы актерам и съемочной группе, и сейчас, когда я говорю по этому проклятому телефону, они ищут костюмы — собаки, Казановы, Клементины… докторов, денди… может, единорога или огромного цветущего дерева. — Он замолчал на мгновение, и она услышала его смех. — Не могу дождаться встречи с тобой, детка. Спокойной ночи.

Потом гудок, щелчок, и механический голос, сначала по-итальянски, потом по-английски, сообщил дополнительную информацию. Она готова была прокрутить запись еще раз, но решила не делать этого. Слушать его голос было слишком мучительно. Сквозь слезы она смотрела на великолепное кольцо, которое Джек подарил ей меньше суток назад. Она вертела его в руках, проводя пальцем по четко ограненным краям. Она поднесла его к свету и посмотрела на все оттенки радуги, пляшущие по комнате. Одна часть ее души была наполнена печалью и утратой. Другая же часть негодовала, возмущаясь предательству. Как мог он быть таким холодным и расчетливым? Как она могла быть такой наивной и глупой? Манипулирование, сложные махинации, использование ее чувств — что еще можно к этому добавить? В один момент отец открыл ей глаза на прошлое Ланы и ее собственное будущее. Мотивы Джека к тому были ясны: воскресив в отношениях с Кэссиди свою связь с Ланой, он хотел причинить боль Роджеру. Кэссиди была просто средством, колесиком в этом механизме, созданном, чтобы уничтожить Роджера теперь, когда ее отец был болен и не мог завершить свой финальный проект. Эти мысли убили в ней все волшебные воспоминания об Италии. Теперь все встало на свои места. Джек настоял на том, чтобы Челси получила главную роль, потому что ему был нужен шпион. Возможно, он даже участвовал в плане Челси. Он эмоционально сломал Лану, и теперь его план был сломать ее. Как могла она позволить себе поддаться на его очарование? Теперь Кэсс верила в любовь Джека не больше, чем в то, что Челси была дочерью Роджера — ее сводной сестрой. По крайней мере, она узнала обо всем вовремя. Однако это не смягчило удар. Она чувствовала себя преданной, одураченной, опустошенной… как будто внутри у нее была пустота. Она закрыла глаза, перед ней стоял образ матери, будто она листала воображаемый фотоальбом, где на последней фотографии было безжизненное тело, распростертое на ковре возле кровати. И снова ботинки. Сияющие, необычные. У ее отца в шкафу была, по крайней мере, дюжина таких. Выстрелы, потом ботинки, потом тело Ланы. Назад и вперед, по кругу…

Вдруг ужасная мысль закралась в ее сознание: Джек… возможно ли, что это он убил ее мать? Был ли он настолько помешан на ней?

ГЛАВА 22

Кэсс посмотрела на часы. Челси уже два часа была в гримерной, и Кэсс начала нервничать:

— Я просила, чтобы Челси выглядела измученной и подавленной. По-моему, это не слишком сложно.

— Хм… — Рудольфо насмешливо осклабился.

— На что у них уходит столько времени?

Был последний день съемок. Часть съемочной группы занималась тем, что собирала дополнительный отснятый материал — отдельные кадры, пейзажи — на случай, если это понадобится. Все костюмы, осветительное и звуковое оборудование, которые были больше не нужны, упаковывали для отправки в Лос-Анджелес или для возвращения местным агентствам, которые предоставили все это в аренду кинокомпании. За день до этого Кэсс и Рудольфо дали всем незадействованным актерам и членам съемочной группы выходной. Сегодняшний эпизод требовал максимальных усилий от всех — гримеров, костюмеров, осветителей… от каждого. Конечно, больше всего усилий требовалось от Челси. И от Кэсс.

Рудольфо протянул ей очередную чашку кофе — третью за это утро.