Элоиза Джеймс - Супруг для леди

– Невозможно обернуть капитал и тому подобное без того, чтобы не столкнуться с парочкой людей, заинтересованных в том же самом. Естественно, мы никогда не встречались, поскольку я посылаю вместо себя секретаря, который занимается делами, требующими личного участия…

– Эван, – перебила Аннабел, – насколько ты богат?

Он улыбнулся ей, и в его облике не осталось почти ничего от наивного простачка.

– Полагаю, я самый богатый человек в Шотландии, плюс-минус один-два замка, – ответил он.

Аннабел откинула голову на подушку.

– Хочется верить этому.

– Потому что я охотно иду на риск, – сказал он, глядя на нее и забавляясь от души. – И этим я приумножил свою собственность. И порой мне кажется, что, избавляясь от нее, я избавляюсь от ответственности.

– Но все, что ты делаешь, возвращается к тебе сторицей, – предположила она.

Он кивнул.

– Если ты не трясешься над богатством, а просто работаешь, то оно само идет к тебе в руки. А если ты избегаешь обязательств, то они идут к тебе косяком.

– Я тебе не очень верю. Как бы ты себя чувствовал, как бы ты в действительности себя чувствовал, если бы перестал быть графом Ардмором? Это такая же неотъемлемая часть тебя, почти как если бы ты был средневековым феодалом, владеющим фермерами и крестьянами, и всеми теми людьми, что живут в замке и зависят от тебя.

Он серьезно отнесся к ее вопросу.

– Стало быть, если я лишаюсь титула графа…

– Да.

– И замка.

– Да.

– И всей собственности…

– Более того. Ты лишаешься всех людей, которые любят тебя и зависят от тебя. И обитателей коттеджей, своей прислуги, Мака. Всех людей и вещей, которые придают тебе вес в глазах света.

– В таком случае… а ты у меня останешься?

Была в его низком голосе нотка, от которой дрожь пробежала по ее телу, и она вымолвила, едва дыша:

– Полагаю, да. Я думала, что выхожу замуж за графа, у которого за душой нет ни гроша.

– В таком случае мне все равно. – Он даже не дотронулся до нее, а она почувствовала себя так, словно изведала сладчайшую ласку в жизни. – Если бы у меня была ты, то я бы смог начать все заново в этой лачуге и прокормить нас.

Аннабел попыталась улыбнуться, но губы ее задрожали.

– Я рада, что нам не надо здесь жить, – наконец вымолвила она.

– Я бы мог каждый день питаться картошкой с маслом и быть счастливым.

– У тебя бы не было иного выбора, – с легким заливчатым смешком заявила Аннабел, – поскольку это все, что я умею готовить.

– Это не так уж ужасно, правда?

– Да, – ответила она. – Все оказалось не так, как я была склонна думать.

– Отец Армальяк говорит, что человек должен быть готов отказаться от мирских благ без всякого сожаления, – сказал Эван, повернувшись на бок и уткнувшись носом в ее плечо.

– Тем лучше для него, – немного сердито ответила Аннабел. – Я не верю, что ты смог бы это сделать, хоть ты и утверждаешь обратное. Это только на день-другой.

– Поверь мне, – сказал он, но голос его заглушали поцелуи. Он прокладывал поцелуями дорожку вниз по ее шее, вдоль ключицы…

– А что, если бы меня у тебя тоже не было? – поинтересовалась Аннабел. – Что тогда?

Он даже не колебался:

– Если бы у меня не было никаких обязательств и я был бы вынужден жить без тебя, то я бы стал монахом. Или священником. Что-нибудь в этом роде.

В итоге они вообще не сомкнули глаз. Они лежали, прижавшись друг к другу, – обессиленные и расслабленные, – когда солнечные лучи начали пробиваться из-под занавески.

Аннабел вдруг произнесла:

– Знаешь, что рассказывала мне Тесс о любовной близости между супругами?

Эван покачал головой:

– Надеюсь, это не была какая-нибудь глупость о том, чтобы лежать пластом и терпеть.

– Она сказала, что я должна делать со своим мужем все то, что он делает со мной, – изрекла она, всеми силами стараясь придать голосу обольстительное выражение. А поскольку Аннабел годами оттачивала искусство обольщения, то она очень, очень хорошо разбиралась в этой премудрости. – Это означает, о, мой без пяти минут муж, – пояснила она, – что нынче ночью…

Теперь на его лице не было ни тени веселья.

Улыбка ее из обольстительной сделалась лукавой. Тут она вытянула палец и коснулась им гладкой кожи его груди. Нежно, очень нежно она прокладывала этим пальцем тропинку все ниже… и ниже…

– А как называется кроличий поцелуй, когда целуют не кролика? – спросила она, наслаждаясь тем, как напряглась его челюсть.

Ее палец устремился к его отвердевшему естеству. Эван содрогнулся. Однако он не сводил с нее глаз. И не смеялся.

Аннабел надула губки, и вот он уже навалился на нее с силой, которой она была бессильна противостоять, впившись в ее губы с неистовостью, от которой она задрожала под ним, словно и не лежала всего минуту назад, размякнув от удовольствия.

– Нынче ночью, – вымолвила она, не отрываясь от его губ, как только вновь обрела способность дышать.

И на этот раз он закрыл глаза.

Некоторое время спустя Аннабел пробудилась от непрекращающегося грохота.

– Что стряслось? – сонно спросила она.

Эван, казалось, не замечал никакого шума. Его сильные руки обхватили ее из-за спины и притянули к себе. Тело Аннабел обмякло.

– Нет, – неуверенно произнесла она.

– Да, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. Бах! – грохнула дверь сарая.

– Корову надобно подоить, – сказала Аннабел. Если Эван будет продолжать в том же духе еще хотя бы минуту, то она… она…

Он застонал и откатился в сторону.

Аннабел села и поспешно отодвинулась на край кровати.

– Я бы дал соверен за возможность умыть лицо водой, – пробурчал Эван, натягивая бриджи. Все это время корова, не переставая, долбила в дверь стойла.

Пару минут спустя грохот прекратился, и тут Аннабел обнаружила, что курица весьма любезно снесла яйцо в форму для масла.

У нее поубавилось благодушия, когда выяснилось, что птица в придачу изгадила их единственный стул. Она не могла отчистить его без воды, поэтому отыскала щетку для волос и занялась своими волосами. Но ввиду отсутствия зеркала она только и сумела, что скрутить их в непривлекательный пучок.

Эван возвратился с ведром молока в одной руке и ведром воды в другой. Волосы его были влажными.

– По правую сторону отсюда, за дровяным сараем есть ручей, – сообщил он. – Вода в нем холодная до чертиков. Помыться можно, только запрыгнув в него. Другого способа нет.

Аннабел содрогнулась. Она искупается, не прибегая к столь крутым мерам, даже если ей все утро придется греть воду в кастрюлях.

– Пожалуйста, разведи огонь.

Эван подбросил в огонь еще два полена, после чего помог ей повесить котелок с лежавшим в нем яйцом над языками пламени.

– Мне тут в голову пришла одна мысль, – сказал он. – Есть ли у Кеттлов чай или кофе?

– Сомневаюсь, – ответила Аннабел. – Мы пили кофе только по особым случаям, а жили мы куда лучше Кеттлов.

Вид у Эвана был не слишком счастливый.

– Ты не видел остальных кур? – спросила Аннабел, угостив белую курицу овсяной лепешкой.

Эван покачал головой.

– У нас остался еще хлеб из корзинки для пикника?

– Нет, но есть яйцо, – сказала Аннабел, героически пытаясь сохранить бодрость духа.

Эван крякнул. По крайней мере она полагала, что именно так назывался этот специфический звук. Он все-таки съел яйцо – после некоторых пререканий. Но Аннабел потратила пять минут, отскребая это яйцо от дна котелка.

Наконец он ушел, сказав, что собирается попробовать выкорчевать огромный камень из поля Кеттла.

Аннабел съела овсяную лепешку и вскипятила четыре кастрюли воды, прежде чем почувствовала себя чистой. После чего выскребла из домика грязь и выгнала в дверь курицу. Но настоящей проблемой было то, что ей придется выстирать простыню. Она поискала таз, и наконец решила, что Пегги стирала белье в ручье. Она направилась к ручью.

Ручей, пенясь и журча, бежал по лесу в окружении огромных камней. Выбрав плоский камень, Аннабел опустилась на колени и бросила простыню в воду. Та тотчас посерела. Она вытащила простыню обратно, окатив юбку сверху донизу ледяной водой, и попыталась ее намылить. Но та, казалось, стала намного тяжелее, чем раньше, и была такой холодной, что пальцам было больно даже прикасаться к ней.

Аннабел стиснула зубы. Она не собиралась терпеть поражение в таком пустяковом деле, как стирка. Она спихнула простыню обратно в воду, уцепившись за ее край окоченевшими руками. Течение потащило ее за собой, и Аннабел чуть ее не упустила. Руки ее сморщились и ныли от холода, намокшие от воды юбки облепили ей ноги.

Наконец она с превеликим трудом извлекла простыню из воды и отжала воду. После чего расправила ее, набросив на высокий куст.

Вернувшись в дом, она стащила через голову мокрое платье и воспользовалась ночной сорочкой вместо полотенца. Руки ее ныли, а пальцы посинели от холода. Она обшарила все углы и закоулки в доме в поисках чая. Его не было. Аннабел уселась на ступеньку и выпила чашку дымящейся воды. Наверняка Кеттлы питались не только вареной картошкой да изредка перепавшим яйцом. У Пегги где-то должна быть кладовая.

Из леса вышел Эван. Выглядел он таким же уставшим, какой она себя чувствовала.

– Я не могу сдвинуть проклятый камень, – без церемоний заявил он.

– Я выстирала простыню! – сообщила Аннабел, ощутив прилив гордости.

Он взглянул на лужу, образовавшуюся вокруг куста.

– Могу я осведомиться, на чем мы нынче будем спать?

– К тому времени она высохнет, – сказала Аннабел, надеясь, что она права. Она огляделась вокруг, внезапно заметив, что на полянке царит зловещая тишина. – О, Эван, кажется, мы потеряли последнюю курицу!

– Ищи поблизости счастливую лису.

– Вот еще! Минуту назад курица была здесь.

– Быть может, она прилегла соснуть за деревом, – предположил Эван, надеясь, что он прав. Он был полон решимости съесть эту курицу на ужин.

– Я не смогу сказать Пегги, что растеряла всех ее кур. Соседи подарили их ей на свадьбу. – Аннабел зашагала к лесу. – В последний раз, когда я ее видела, она была вон там. Эй, цыпка! Цыпка!

Эван ухмыльнулся, глядя на Аннабел. На ней было очередное неподходящее для путешествий дорожное платье: сделанное не из прочной коричневой ткани, а пошитое из темной пурпурной материи и отделанное на груди многочисленными рядами белых кружев.

– Должен сказать, что мне нравится мода, по которой нынче одеваются фермерши, – заметил он.

– Это прогулочное платье, – сказала Аннабел, обшаривая невысокие деревья с краю полянки. – У меня нет ни одной вещи из прочной материи. Я знаю, что она совсем близко. Она просто игнорирует меня, вот и все. – Не глядя на Эвана, она направилась прямо в сумеречный лес.

– Аннабел! – позвал он.

– Да? – откликнулся ее голос.

– Смотри не заблудись! – Ему было слышно, как она рыщет по лесу. Подождав с пять минут, он снова крикнул: – Ты еще не заблудилась?

– Ну нет… не совсем. Я на небольшой полянке. Ты где?

– Просто стой там, где стоишь! – велел Эван и двинулся на звук ее голоса. Он слышал, как от ее движений ломаются сучья. – Стой там, где стоишь! Не то мы оба заблудимся.

– Здесь ужасный…

Внезапно раздался крик – у Эвана оборвалось сердце. Он рванулся вперед, схватив в объятия Аннабел, которая вертелась волчком между двумя деревьями.

– Эван, Эван! Здесь полно пчел!

В луче солнечного света, пробивавшемся сквозь высокие ели, Эван отчетливо увидел, что она имела в виду. Не говоря ни слова, он толкнул ее за большое дерево и прижал к себе, накрыв ее своим телом и надежно спрятав ее лицо у себя на плече.

– Не двигайся, – выдохнул он.

Они стояли, застыв, пока пчелы пролетали мимо – целый рой пчел, судя по их злобному жужжанию.

– О Боже, – несколько минут спустя простонала Аннабел. – Эван…

– Думаю, ты нашла дерево с медовыми сотами, – прошептал он, поднимая голову.

– Да, должно быть, оно на этой полянке, – сказала Аннабел чуть более бодрым тоном. – Пегги обрадуется, когда узнает об этом, правда? Хоть у нее и не осталось ни одной курицы.

– Пара пчел добралась-таки до меня, – угрюмо сообщил Эван.

– О нет! – вскричала она. – Тебя ужалили!

– Только два раза. – Помолчав, он прибавил: – Ну, может, три.

– Я очень, очень признательна тебе за то, что ты меня спас, – сказала Аннабел. – Пойдем обратно? – Она направилась не в ту сторону.

– Сюда, – сказал Эван, обняв ее за плечи.

– Куда они тебя ужалили?

– В самое нежное место, – ответил он.

– Я могу приготовить еще картошки, – предложила Аннабел, когда они оказались в доме. – Правда, огонь, кажется, снова погас.

– Если время от времени подбрасывать в него полено, то это помогает, – заметил Эван.

Она метнула в него взгляд.