— Нет, — ответил он наконец Блейку. — Она сейчас хотела вовсе не супружеских объятий. Она пытается запереть меня на целый день с этим французским павлином… чтобы меня обмерили. Ей кажется, что мне надо больше одежды.

— Что ж, — развел руками Блейк, — у тебя ведь всего две туники. Может, она решила, что ты будешь неловко себя чувствовать при дворе?

Эмори страдальчески возвел глаза к небу.

— Я и раньше бывал при дворе. Те, кто толпится там, заполняя залы и проходы, как ненужный хлам, тщеславны и глупы. Их мнение мне безразлично.

— Возможно, оно не безразлично ей.

Эмори удивился этому предположению и нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал: возможно, ей не все равно, что они подумают.

— Ты думаешь, ей будет неловко показаться при дворе рядом со мной? — озабоченно посмотрел на друга Эмори.

Блейк пожал плечами и, обогнав его, стал спускаться по лестнице.

— Эмори, она герцогиня, а ты теперь герцог. Это накладывает определенные обязательства: от тебя ждут иного.

— Проклятие!

Блейк удивленно оглянулся. Эмори по-прежнему стоял на верхней ступеньке лестницы. Вид у него был потерянный. Прежде чем он успел ответить другу, дверь спальни, из которой он только что вышел, отворилась, и оттуда появилась леди Эмма.

Отвернувшись от мужа, она проследовала в комнату, где размещались портные. Эмори вздохнул и поспешил мимо друга вниз по лестнице. Если это так много для нее значит, он выдержит дурацкие примерки! Но только после утренней трапезы. Прежде всего он заполнит пустоту в желудке.

Направляясь через двор к конюшням после полуденной трапезы, Эмма заметила мужа, который наблюдал за муштрой солдат. Он же должен быть сейчас в примерочной! Нахмурясь, она повернула в его сторону. Он очень удивил ее утром, объявив после завтрака, что согласен на встречу с де Ласси. И это после того, как в спальне он заявил о своей неприязни к портному и категорически отказался снимать мерки!

Эмма провела утро в большом зале, занимаясь делами, которыми пренебрегала последние три дня, проводя большую часть времени у портного. Бог свидетель, манера обращения де Ласси не раз выводила ее из себя, и она вполне понимала недовольное ворчание мужа, время от времени доносившееся сверху, из примерочной. Впрочем, это не мешало ей забавляться от души его страданиями. Однако у Эмори, видно, не хватило терпения, и он не вернулся в примерочную после трапезы, как пообещал ей.

Заметив приближающуюся к нему Эмму, Эмори тяжко вздохнул. Вид у нее был самый решительный. Без сомнения, он опять чем-то ее прогневал. С момента приезда этого французского прыщика она все время пребывает в состоянии крайнего раздражения.

— Добрый день, леди Эмма! — Блейк одарил ее улыбкой, покорившей сердце не одной женщины, чем бесконечно рассердил друга.

Эмори ожег его яростным взглядом и также приветствовал свою леди:

— В чем дело, жена?

Эмма приступила к делу без обиняков:

— Почему ты не на примерке, Эмори?

— Мои примерки закончились, — сухо проговорил муж и, когда она недоверчиво наморщила лоб, пожал плечами: — Можешь спросить у него сама, если хочешь, но этот французский фрукт сказал, что сегодня я ему больше не нужен.

— Но мои примерки заняли три дня! — воскликнула Эмма.

Эмори наклонился к ней и прошептал:

— Еще бы, ведь у тебя есть что мерить! — И он с озорной улыбкой окинул взглядом ее фигуру.

Эмма погрозила мужу пальцем и повернулась, чтобы продолжить путь к конюшням.

— Жена?

Эмма оглянулась:

— Что такое?

Эмори сурово посмотрел на нее и, когда это не возымело никакого действия, ткнул пальцем в землю перед собой Эмма со вздохом вернулась и встала прямо напротив него.

— Куда это ты направляешься?

— Мне надо собрать в лесу кое-какие травы.

— Возьмешь с собой шесть человек.

Эмма сморщила нос, но спорить не стала. Не успела она сделать и двух шагов, как Эмори вновь окликнул ее.

Эмма остановилась, оглянулась и при виде сурово выгнутой брови мужа со вздохом вернулась.

— Муж мой, у меня нет времени расхаживать туда-сюда. Скоро стемнеет.

Эмори задумчиво посмотрел на нее и, склонив голову набок, поинтересовался:

— Что ты делаешь со всеми этими сорняками, жена?

— Я… варю целебные отвары, — невольно краснея, залепетала она.

— Хм… — Эмори склонил голову в другую сторону. — Ты разве больна?

— Нет. Разумеется, нет.

— Тогда кто же болен? Ты, по-моему, отправляешься собирать их чуть ли не каждый…

— В замке много народа, милорд, — торопливо перебила его Эмма. — Кто-то всегда болеет. — И, переведя дыхание, нервно добавила: — Это все, муж мой?

— Да. То есть нет… — поправился он, вспомнив, зачем позвал ее. Он решил, что сейчас настал подходящий момент сообщить ей, что не желает, чтобы французишка шил ей хотя бы одно платье черного цвета. — Я хотел поговорить с тобой о нарядах, которые шьет тебе этот французский сурок…

— Слушаю, милорд.

Эмори поколебался, но все-таки продолжил:

— Я не хочу видеть тебя в… В общем, воздержись заказывать… Чтоб де Ласси не шил тебе ничего черного!.. Все твои платья должны быть яркими!

Эмма удивленно посмотрела на мужа, а он бережно взял один шелковистый локон ее блестящих волос и, перебирая его в пальцах, произнес, понизив голос:


— Пусть будет несколько золотых платьев, как то, в котором ты была тогда… Таких же сияющих, как твои волосы.

— Мои волосы? — Эмма растерянно моргнула и ощутила, как где-то внутри нее поднимается жаркая волна, откликаясь на глубокий волнующий звук его голоса, каким он говорил с ней в постели, когда тихо бормотал, чего хочет от нее или что хочет сделать ей сам.

— Да. И одно-два зеленых — такого оттенка, как твои глаза. Глубокого и яркого, как лес после дождя! — Лицо его смягчилось, а пальцы, легко скользнув по лбу, дотронулись до век и, обойдя широко распахнутые глаза, ласково обвели щеку и погладили пухлые губы.

Эмма затаила дыхание. Его нежные и жгучие прикосновения потрясли ее. Голова пошла кругом.

— И по крайней мере дюжину красных. — Как сквозь туман донеслось до нее.

— Красных? — Эмма растерянно покачала головой.

— Да, алых, как твои губы после моих поцелуев.

— О-о-о!.. — выдохнула Эмма, качнувшись к нему. Шум и лязганье доспехов, возгласы солдат, продолжавших) свои военные учения, неожиданно растаяли в воздухе. Она слышала только свое учащенное дыхание, видела лишь приближающееся лицо Эмори.

Наконец его губы нашли ее рот. Эмма блаженно закрыла глаза, но тут же вынуждена была отпрянуть от мужа.

Мечтательную отрешенность этого мгновения нарушил внезапный возглас Блейка. Взгляд в его сторону объяснил происходящее: тактично пятясь от них, он споткнулся об игравших рядом ребятишек.

Эмма покачала головой, наблюдая, как он смущенно поднимается на ноги, и, улыбнувшись, сказала:

— Спасибо.

Лицо Блейка выразило недоумение:

— За что, миледи?

— За чудесные комплименты, которые вы подсказали моему мужу.

Блейк густо покраснел и бросил быстрый взгляд на Эмори. Тот тоже казался смущенным. Они несколько часов практиковались, что и как сказать: какие слова, каким тоном и даже какими ласками их сопровождать. Но, как видно, они старались напрасно.

Расправив плечи, Эмори с самым независимым видом обернулся к жене.

— Может, Блейк и помог мне подобрать слова, но они выражают мои личные чувства. Я действительно не хочу видеть тебя в черном, — ворчливо продолжил он. — Ты должна носить яркие цвета, такие, как тот золотой… Ты в нем была… — Он замолчал, подыскивая собственные слова. — Ты зажгла мою кровь в этом золотом, и я уверен, что ты мне так же понравишься в алом или зеленом.

Услышав такие речи, Эмма широко открыла глаза, и тихая улыбка медленно расцвела на ее губах. Но муж ее еще не закончил. Он, казалось, решил произнести целую речь:

— Мой долг мужа состоит в том, чтобы распознавать твои нужды и удовлетворять их. Я заметил, то ты явно недооцениваешь свою внешность. Единственный способ излечить тебя от этого недуга — говорить комплименты.

— Ты так думаешь? — Изумлению Эммы не было предела.

— Да, именно так. Поэтому… слушай: ты, жена, просто прелесть, — сурово объявил он. — По правде говоря, я никогда раньше не встречал такой красной женщины. Фальк был полный дурак, если не понял, какое сокровище заполучил! Ты замечательная красавица!..

Эмма онемела и замерла, не сводя с него глаз. В душе ее зародилась робкая надежда, что Эмори испытывает к ней какие-то чувства, если так тревожится о ее отношении к своей внешности. Однако рассудок подсказывал ей иное.

— Ну?

— Что «ну», милорд? — удивленно откликнулась Эмма.

— Тебе нечего сказать? Я назвал тебя красавицей. Ты и вправду красавица!

— Как скажете, милорд, — покорно пробормотала она и решительно направилась прочь. В мыслях ее царило смятение: может быть, муж все-таки испытывает к ней теплые чувства? Супружескую любовь не по обязанности, согласно брачному обету, а рожденную из уважения и приязни. От мужа не требуется внимания к чувствам жены, но Эмори заботили ее переживания. Должно же это в конце концов что-то значить!

Эмори с досадой смотрел ей вслед.

— Она согласилась только ради того, чтобы не сердить меня.

— Я тоже так считаю, — кивнул Блейк. — Может, тебе стоит попытаться убедить ее в своей искренности?

— Что?

Блейк пожал плечами.

— Почему бы тебе не присоединиться к ней в прогулке по лесу и не приласкать как следует? Завалишь ее где-нибудь на мох… Это лучше всех слов докажет ей, что она для тебя желанна.

Эмори нахмурился.

— Я не «заваливаю» свою жену. Она благородная дама. Кроме того, — мрачно добавил он, — до их пор мои ласки не прибавили ей уверенности в себе. Она по-прежнему не верит в свою привлекательность.

Тем не менее Эмори представил себе, как занимается с Эммой любовью в лесу. Как хороша должна быть на, обнаженная, на постели из травы, под крышей небесного свода, окруженная деревьями вместо стен спальни… И вокруг — ни единого черного пятнышка!.. Да, решил Эмори, так он и сделает: разденет ее донага, чтобы на ней не осталось ничего черного, даже чулок!

— И говори ей комплименты, когда станешь заваливать.

При этих словах друга соблазнительная картина, возникшая в воображении Эмори, сразу поблекла.

— Говорить комплименты в момент…

— Да-да. Ласкай и одновременно говори, что тебе ней нравится.

Эмори задумался над советом Блейка, но взор его се еще был прикован к прелестной фигурке удалявшейся жены. Она остановилась в дверях конюшни и заговорила с главным конюхом.

— Эмма очень умная. Самая умная женщина, какую я знаю.

Блейк только возвел глаза к небу при этом неожиданном признании.

— По-моему, это сомнительный комплимент для женщины. Лучше его не произносить. Придерживайся похвал ее внешности.

Перебирая в уме многочисленные достоинства жены, Эмори задумчиво пробормотал:

— Что ж, может, это и сработает… — Глаза его заискрились, когда воображение вновь нарисовало ему в подробностях пышную фигуру Эммы. — Да, я так и поступлю!

С этим возгласом он, не обращая внимания на радостный хохот друга, устремился за женой.

Эмори засмотрелся на спящую Эмму и улыбнулся. Он только что любил ее со всем пылом, на какой только был способен, при этом не жалея самых нежных слов, чтобы выразить свой восторг. Все прошло замечательно, и он испытывал полное удовлетворение. Он был уверен, что теперь жена будет по-другому относиться к себе.

Хрустнувший поблизости сучок заставил его насторожиться. Эмори внимательно огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Однако это напомнило ему о недавнем нападении разбойников, и он засомневался, не слишком ли беспечно поступил, отпустив охрану, собиравшуюся сопровождать Эмму на сбор трав. В тот момент он думал не об опасности, а лишь о том, как будет любить ее под пологом леса. Опять хрустнул сучок, на этот раз уже ближе. Эмори подумал, насколько уязвимы они в эту минуту.

— Жена…

Эмма мгновенно открыла глаза и ответила робкой улыбкой на его нежный, но озабоченный взгляд.

— Вставай. Пора домой — уже поздно, — произнес он обычным голосом, не желая ее пугать.

Эмма медленно села и заглянула в корзинку с травами. Она нарвала не все, что собиралась. Недолго понаблюдав за тем, как она ползает по траве, Эмори отвлек ее от этого занятия.

— Мне надо еще пособирать…

— Нет, одевайся, — негромко скомандовал он, подавая ей платье.

Эмма недовольно подняла брови, но спорить не стала. Эмори тоже поднялся и быстро оделся. Когда он привел лошадей и, поглаживая их, чтобы успокоить, то и дело настороженно всматривался в лесную чащу, Эмма поняла, что творится что-то неладное: лошади вели себя беспокойно и Эмори был встревожен.