Эта мысль пронзила его отчаянной болью. Нет, он не может ее потерять! Любит ли он ее или не любит, ему нравилось иметь ее под рукой! Пожалуй, она ему необходима! Он отдаст за нее жизнь, хотя лучше бы этого не пришлось делать. Он рассчитывал провести еще много долгих лет с этой своенравной красоткой. Она не может взять и умереть!

Эмори снова поглядел на замок. Где ее держат? Что с ней делают? Если Бертран или эта старая ведьма, его мать, причинят Эмме вред, он убьет их обоих. Медленно!..

— Эйнфорд!

Эмори вздохнул и послал коня вслед за королем. Ему надо взять себя в руки. Надо успокоиться и придумать какой-нибудь план. Его жена не погибнет. И он тоже. Бертрану не владеть ею!


— Нет, милорд, нет! Пожалуйста, возьмите себя в руки! — лепетала Эмма, упираясь в грудь ошалевшего Бертрана и содрогаясь от его омерзительных поцелуев. — Мы так не можем!

— Не можем? — Он поднял голову и нахмурился: — Ты этого не хочешь?

Эмма растерянно заморгала. Скорее она согласилась бы… Впрочем, это не важно. Она сейчас не могла себе позволить быть капризной. Чтобы убежать, ей надо во что бы то ни стало завоевать его благосклонность.

— Ах, разумеется, хочу… Но, милорд, потерпите, ради Бога! Мы должны проявить выдержку.

— Но почему?

— Почему? — Прикусив губу, она отчаянно искала предлог отказать ему. — Я… у меня женские дни.

— Женские дни… — Он растерянно сглотнул, лицо исказилось отвращением. Однако он тут же нахмурился. — Но ведь у вас будет ребенок.

— О да, но понимаете… Я… — Эмма на миг замолчала, глядя на него невидящим взглядом, и в тот же миг поняла, как спасти дитя, возможно, зреющее в ней. Смущенно улыбнувшись, она опустила глаза — Но, милорд, неужели вы в это поверили?

— Что?

— Ну-у, вы же так умны, вы наверняка догадались, что это всего лишь уловка.

— Уловка?

— Да. Мой муж решил, что тогда вы оставите его в покое.

У Бертрана брови полезли на лоб.

— Он так решил?

— Ну да. Но вы ведь разгадали обман? Во время последнего нападения он чуть не погиб. Ему повезло, что он выжил. Но теперь он стал бояться, что в следующий раз его обязательно убьют… — Мысленно она попросила у мужа прощения за эту ложь.

— Он боится?

— Боится. Поэтому он настоял, чтобы я говорила всем, будто беременна. Конечно, я не хотела делать это…

— Не хотела?

— Ах, милорд, разумеется, нет! Зачем? Чтобы лишиться возможности стать вашей женой? Отказаться от такого мужа, как вы? Такого… хорошего… э-э… красивого… умного?

Он самодовольно напыжился, но вдруг подозрительно сощурил глаза:

— Так зачем же вы мне солгали?

— Зачем?

— Да. В саду его не было. Вы могли сказать мне правду.

— Понимаете ли… Все это так, но если бы он узнал, он бы меня побил.

— Побил вас? — Глаза Бертрана расширились от удивления.

— Да-да. Он угрожал мне… — Говоря эту чушь, Эмма сама себе удивлялась. Она так бойко сочиняла одну сказку за другой… Ей даже начало это нравиться.

— Не может быть!

— Нет, может, — беспечно продолжала она. — А он такой крупный мужчина. Я побоялась, что если он ударит меня, то убьет.

— О да. Несомненно, — согласился Бертран, слушая ее жалобные речи. Поморщившись, он признался: — Моя мать тоже слишком любит пользоваться тростью, но, конечно, ее побои лишь оставляют синяки. Убить они не могут.

Эмма не знала, что на это ответить, так что просто сочувственно покивала головой.

— О любовь моя! — внезапно воскликнул Бертран, прижимая ее к груди. — У нас гораздо больше общего, чем я мог надеяться. Мы будем счастливы вместе. Я все сделаю для этого! — Он подтвердил свое обещание поцелуем, от которого Эмма внутренне содрогнулась.

— Пожалуйста, милорд, — взмолилась она, когда он вновь повел цепочку мокрых поцелуев по ее шее. — Мои женские дни…

— О да! — Бертран тотчас отпустил ее. — Я прошу прощения, что забылся. Но я так счастлив!..

— Да, конечно, — с облегчением промолвила Эмма.

— Я едва могу дождаться часа, когда мы увенчаем нашу страсть соединением. Я буду тебе нежным любовником, дорогая. Ты больше не будешь страдать под неуклюжими лапищами Эмори.

— Я и выразить не могу, какие чувства пробуждают во мне твои слова! — с притворной радостью вскричала Эмма, а затем, выдавив из себя улыбку, добавила: — Могу ли я еще чем-нибудь подкрепиться, милорд? Эта кружка пролилась… — В доказательство она подняла с пола пустую кружку.

— Да-да, сейчас же! — Он поспешно подошел к двери и, отворив ее, громко крикнул служанку.

— Я думала, что мы спустимся вниз и сами… — пробормотала она, когда он снова закрыл дверь.

— О нет. Матушка сказала, что вы должны оставаться под замком, пока… — Он замолк, а Эмма недоуменно нахмурилась. — Прости, моя любовь, но матушка всегда поступает по-своему. Но это долго не продлится. Как только Эмори умрет, мы поженимся, и ты будешь свободна.

Эмма с трудом удержалась от слез. Она так надеялась получить хотя бы некоторую свободу передвижений! Тогда она нашла бы способ сбежать. Однако ничего из этого не получилось.

Вздохнув, она подошла к окну и стала смотреть на лес за рвом. Расстояние до него было не слишком велико. Если бы ее темница была расположена чуть пониже, например на втором уровне, она бы спрыгнула вниз. Но ведь здесь так высоко… — Эмма опять тяжело вздохнула.

Видя ее огорчение, Бертран и сам нахмурился.

— Прости, — продолжил он, помолчав. — Может быть, я могу сделать что-то еще, чтобы облегчить твое пребывание здесь? Например, принести тебе нитки и иголки для вышивания? Или книжку?

Когда Эмма не откликнулась на его предложение, он грустно вздохнул, с тоской рассматривая ее силуэт на фоне окна. Внезапно он оживился:

— Может быть, ты хочешь сменить одежду? Я велел сшить для тебя платье. — Она резко обернулась к нему, и Бертран, смутившись, добавил: — На всякий случай.

Эмма отвернулась, не желая продолжать этот разговор, но чувствовала, что Бертран все еще неуверенно переминается у нее за спиной.

— Оно желтое, — пытался заинтересовать он ее. — Ты в нем будешь выглядеть прелестно.

«Словно у меня желтуха», — мрачно поморщилась Эмма. Желтый цвет ей не шел, а вот в золотом она выглядела очень мило. Впрочем, дело вовсе не в цвете. Она не надела бы ни одного платья, сшитого по его заказу. Дерзость этого поступка вынудила бы ее отказаться. Какое бы платье он ей ни принес, она разорвет его на клочки и растопчет. Или сделает из него веревку, чтобы повеситься…

— Веревку?.. — выдохнула она, глядя вниз на узкую полоску земли под окном.

— Что ты сказала?

Эмма повернулась к нему и обольстительно улыбнулась.

— Да, пожалуй, сменить платье будет приятно, — проворковала она и подумала, что одним платьем ей не обойтись, нужно что-то еще попросить. — А тряпки?

— Тряпки? — растерянно моргнул Бертран.

— Мне нужны тряпки, милорд. Много тряпок.

— Много тряпок?

— Да, для моих женских дней. — Когда он недоуменно нахмурился, Эмма широко улыбнулась: — Для меня это всегда ужасное испытание. Они длятся долго, и кровь течет ручьем, как река Темза. Мне понадобится много чистой ткани. Очень много.

— Очень много? — Взгляд его бегло коснулся низа ее живота, и он позеленел, словно его сейчас вытошнит.

Эмма с невероятным удовольствием наблюдала его смущение.

— Да. У меня кровь идет так сильно, что однажды почти утопила Эмори. Моя служанка говорит, что никогда не знала женщины с такими обильными кровотечениями. Она каждый раз удивляется, что я не истекаю кровью до смерти… Что-то неладно, милорд? Вы так бледны.

— Нет-нет! — Судорожно глотнув, он попятился к двери. — Я сейчас же велю прислать вам чистого полотна. — Спотыкаясь, он выбрался из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.

Эмма лучезарно улыбнулась и вновь выглянула в окно, внимательно оглядывая стену замка и окружающую местность. Ее нельзя было назвать совсем не охраняемой. На углу стоял на страже один человек, и второй — там, где стена здания смыкалась со стеной, окружавшей внутренний двор. Эмме оставалось только надеяться, что, если она дождется ночи, темнота и скука придут ей на помощь.

Через некоторое время после ухода Бертрана дверь отворилась. Вернулась служанка с полной кружкой взамен пролитой. Еще она принесла зажженную свечу, и Эмма только тогда поняла, что день близится к концу. «Вскоре эта свеча потребуется для работы», — подумала Эмма, когда вслед за тем служанка принесла желтое платье и множество чистых полотняных лоскутьев. Напуганный ее рассказом, Бертран не поскупился на материю. Он прислал гораздо больше, чем она смела надеяться. Женщина положила платье и лоскутья на кровать и удалилась.

Как только дверь за ней закрылась, Эмма взяла платье в руки и стала его рассматривать. Оно не было легким и воздушным, не соответствовало ее возрасту и к тому же оказалось уродливым, как смертный грех, но веревка из него должна была получиться неплохая. Затем она принялась выбирать лоскутья подлиннее и попрочнее. Насмешливая улыбка тронула ее губы: Бертран, видимо, принял ее слова за чистую монету.

Эмма уселась на постели и начала рвать платье на длинные полоски и связывать их концы. На всю работу ушло гораздо больше времени, чем она рассчитывала. Руки ее ныли, но, едва покончив с платьем, Эмма занялась лоскутьями.

Неожиданно она услышала скрип отодвигаемого засова. Сердце Эммы екнуло, она торопливо спрятала плоды своих трудов под одеяло и уселась сверху, чинно сложив руки на коленях.

К ее крайнему изумлению, на пороге появилась леди Аскот. Эмма попыталась встретить испытующий взгляд матери Бертрана с самым благожелательным и спокойным видом.

— Мой сын говорит, что ты не беременна, — металлическим голосом произнесла она.

— Да, — не дрогнув, ответила Эмма.

— Ты солгала.

— Я уже объяснила Бертрану, что лорд Эмори приказал мне…

— Он рассказал мне об этом…

Эмма замолчала, пытаясь угадать причину прихода злобной дамы.

— Ты действительно любишь моего сына?.. Эмма напряглась. Начиналась самая сложная часть игры.

— Боюсь, что не так хорошо его знаю, чтобы утверждать, будто испытываю к нему столь сильные чувства, но я и вправду предпочитаю его…

— Ты снова лжешь!

Эмма замерла при этих словах:

— Я…

— Гита мне рассказала.

Эмма подняла брови:

— Что именно она вам рассказала?

— Он смотрит на тебя обожающими глазами, как полный болван.

— Эмори? Нет, он„.

— Он подчинился глупым требованиям де Ласси, чтобы только угодить тебе. — Эмма растерянно заморгала. — Не хотел позорить тебя при дворе. Гита слышала, как они с Блейком говорили об этом.

Как странно! Ей он сказал, что решил надеть новый наряд, потому что его туника порвалась при нападении разбойников.

— Она также рассказала мне, — продолжала чеканить слова леди Аскот, — что ты получаешь удовольствие, совокупляясь с ним.

Эмма залилась алым румянцем:

— Я…

— Орешь, как кошка, каждую ночь и почти каждое утро.

Она открыла рот, лишившись дара речи. Господи! Неужели они с Эмори так шумели? И весь замок их слушал? Ей надо будет обсудить это с мужем. Не может же она наслаждаться его ласками, зная, что к ним прислушиваются все обитатели замка?!

— И все-таки ты сказала моему сыну, что любишь его. Почему? — Эмма на секунду задумалась, и леди Аскот ответила вместо нее: — Несомненно, ты надеешься как-то использовать его для побега. Он достаточно самонадеян и глуп, чтобы это у тебя вышло. — Она посмотрела на Эмму пронзительным взглядом. — Но ты забыла, что есть я. Так что берегись, девчонка! Ничего у тебя не выйдет. Ты останешься тут, в этой комнате, до смерти Эйнфорда. А затем обвенчаешься с моим сыном.

— Пока я жива, этого не будет! — яростно возразила Эмма. Притворяться теперь было бесполезно.

— Тогда ты умрешь.

Эмма сжала губы и молчала. Леди Аскот усмехнулась:

— В любом случае замком Эберхарт будет владеть мой сын. Это справедливо. Он должен был перейти в его владение после смерти Фалька. — Внезапно она улыбнулась. — Теперь, когда мы поняли друг друга, я тебя покину. Похоже, у тебя пропал аппетит, так что велю слугам не беспокоиться о твоем ужине.

С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.

Некоторое время Эмма мрачно жгла яростным взглядом закрытую дверь, затем вытащила из-под одеяла веревку и решительно продолжила работу. Часы бежали, Эмма трудилась не покладая рук. Она уже связывала последние отрезки материи, как в дверь легонько постучали, и раздался скрип отодвигаемого засова.

Досадливо поморщившись, Эмма вновь убрала свою веревку под одеяло и выжидательно посмотрела на дверь. На этот раз появился Бертран. Эмма насторожилась, неуверенная, сообщила ему мать о ее разоблаченном притворстве или нет. Когда он, слегка улыбнувшись, прикрыл дверь, она поняла, что леди Аскот промолчала.