Лаура Гурк - Супружеское ложе

Он прижал губы к ее уху.

— Ты сама знаешь, что это так.

Дрожь зародилась где-то внизу живота, дрожь страха, смешанного с желанием. Она чувствовала себя так, словно тонет в собственных чувствах.

— Я сделаю все, чтобы ты вновь доверяла мне, — прошептал он, гладя ее по спине. — Сделаю все, чтобы ты больше не боялась.

Виола закрыла глаза.

— Я не боюсь тебя.

Но она боялась. О, как она боялась! Он тоже это знал.

— Итак, кто из нас лжец? — спросил он, поцеловал ее в ушко и, отпустив ее руку, отступил. — Спокойной ночи, Виола.

Он направился к двери своей спальни.

Она зашла в комнату и закрыла дверь. Пока Селеста помогала ей переодеться в ночную сорочку, Виола прислушивалась к тихим голосам в соседней комнате, где Джон что-то говорил камердинеру.

Он прав. Она больше не питает к нему ненависти. Ненависть и неприязнь понемногу уменьшались с каждой их встречей, с каждой беседой, а их место занимала прежняя магия. Каждый раз, когда он улыбался, когда смешил, когда делал что-то хорошее, когда целовал ее. А без ненависти у нее не осталось щита. Не осталось оружия. Она оказалась одна в чистом поле, беззащитная и уязвимая.

Что сталось с ее гордостью?

Виола легла в постель, прижала к груди подушку и беззащитно свернулась клубочком. Конечно, гордость — очень хорошо, но это удел одиноких.

Если они с Джоном станут друзьями, она снова не устоит перед ним. И он это знает. Если они станут друзьями, пройдет совсем немного времени — и она снова поверит ему. Поверит в его чистосердечие, поверит в чувства, поверит, что когда-нибудь он сможет ее полюбить, а ведь он никогда никого не любил. Если она снова поверит в него, значит, вновь заскользит по наклонной и упадет прямо в его постель. И снова предложит ему свое сердце. А потом… помоги ей Боже, потому что, если он уйдет, это разобьет ее сердце на сотни мельчайших осколков.

Наутро Виола не спустилась к завтраку, и Джон решил отнести еду в ее спальню. Он пошел на кухню и, узнав, что Виола еще не завтракала, нагрузил два подноса ее любимыми блюдами и отнес в ее комнату.

Открыв дверь, он увидел, что Виола сидит в постели и читает письма, которые пришли с утренней почтой.

— Что ты делаешь? — удивилась она, когда он вошел в комнату в сопровождении двух горничных.

— А ты как думаешь? — улыбнулся Джон, жестом приказывая одной из горничных поставить поднос на прикроватную тумбочку.

Сам он взял второй поднос у другой горничной и показал девушкам на дверь.

— Я принес тебе завтрак в постель.

— Я не позволю врываться ко мне в комнату!

— Глупо говорить это, когда я уже ворвался, — резонно заметил он, когда за горничными закрылась дверь.

Сел на край кровати, поставил поднос на ее колени и налил чаю в две чашки.

— Кроме того, это мой дом.

Виола охнула и прижалась головой к резному ореховому изголовью.

— Сдаюсь, — простонала она. — Ты никогда не оставишь меня в покое.

— Теперь ты узрела свет истины, — пошутил он, отбирая у нее письма.

Швырнул на пол всю стопку и взял в руки горшочек с джемом и нож.

— Ежевичный джем, леди Хэммонд?

Она выглядела такой красивой в утреннем свете, с распустившейся косой и порозовевшими щеками, что у него перехватило дыхание.

Сквозь тонкий муслин рубашки просвечивала нежная грудь с темными сосками, и от одного этого вида в нем пробудилось желание. Она должна, должна как можно скорее оказаться в его постели, иначе затянувшееся целомудрие и одинокие ночи сведут его с ума! Он заставил себя поднять глаза. Она поняла, о чем он думает, и, став пунцовой, отвела взгляд. Неловко зашевелилась, и он едва не поддался порыву схватить ее в объятия. Он нужен ей, нужен! Боже, как он надеялся на это!

Но он не собирался дважды делать одну и ту же ошибку. Если он поспешит, она снова спрячется в свою раковину.

Джон перевел взгляд на поднос с едой, пытаясь не вспоминать, как выглядит Виола без ночной сорочки. Поддел ножом комочек джема, поставил горшочек и взял ломтик намазанного маслом тоста. Намазал джемом тост и поднес к ее губам. Она в нерешительности закусила губу и долго смотрела на тост, прежде чем со вздохом откусить кусочек. Обрадованный Джон намазал джемом другой ломтик. Для себя. Поставил на колени тарелку с беконом и яйцами и стал с аппетитом есть, наблюдая за Виолой из-под опущенных ресниц. Дожидаясь своего шанса.

Она снова откусила кусочек тоста, и Джон возблагодарил Господа за существование ежевичного джема. На конец он отложил вилку и подвинулся поближе к кровати. Виола застыла, не донеся тоста до губ, глядя на Джона широко открытыми глазами. Он подвинулся еще ближе.

— У тебя лицо измазано джемом.

Она отвернулась.

— Не нужно.

— Что именно? — пробормотал он. — Не нужно пытаться пробудить в тебе желание?

Он протянул руку, коснулся пятна джема в уголке ее рта и размазал сладость по губам. Джем был таким липким, ее рот — таким мягким…

— Прости, — дрогнувшим голосом продолжал он, — но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу тебя… и хочу, чтобы ты ответила на мое желание. Хочу так, что, кажется, потерял разум. Поэтому стоял два часа под дождем, поэтому ездил с тобой по магазинам. Поэтому все время пытался поговорить с тобой. — Он глубоко вздохнул. — Именно поэтому я снял дом с пунцовой гостиной. Даже когда отношения между нами были хуже некуда, я лелеял тайную надежду, что когда-нибудь ты вернешься ко мне.

Ее нижняя губа задрожала под его пальцами.

— Я тебе не верю.

— Но когда-то ты хотела меня, Виола. Каждый день на завтрак. Неужели не помнишь? И нам было хорошо, правда? И весело вдвоем.

— Правда, — шепнула она, лаская губами его пальцы. И хотя поспешно сжала его запястье, все же не оттолкнула и не отвернулась. — Когда-то нам было хорошо и весело вдвоем.

Он осторожно отнял руку и погладил ее затылок. Липкий джем склеил пряди ее волос, но она не противилась. Он притянул ее к себе, так что их губы почти соприкасались.

— Знаешь, когда у нас все разладилось? Когда нам больше не стало весело и хорошо. Когда мы перестали делать то, что нам нравилось, и когда я не мог тебя рассмешить.

— Веселье и смех не всегда помогают.

— Знаю.

Он смотрел на ее измазанные джемом губы. Желание так терзало его, что он сдерживался из последних сил.

— Для этого годятся поцелуи.

— Для тебя все так просто? Так легко?

— Да. Думаю, это ты все усложняешь.

Он должен поцеловать Виолу. Хотя бы раз… а потом он оставит ее в покое.

Он коснулся губами уголка ее губ, ощущая вкус джема, и наслаждение оказалось таким огромным, а желание — таким непреодолимым, что лишь невероятным усилием воли он запретил себе отбросить поднос и придавить Виолу к перине. Он сидел не шевелясь, стараясь побороть сладостную боль во всем теле, жадно вдыхая запах фиалок. Выжидая.

Виола отстранилась, прервав поцелуй.

Джон сознавал, что необходимо отпустить ее. Пока он еще в состоянии это сделать. Она не готова принять его, а он не хочет ее спугнуть.

Он убрал руку и отодвинулся, по-прежнему пытаясь побороть муки, ведомые лишь мужчине, охваченному неутоленным желанием.

Он машинально взял вилку и снова принялся за яйца с беконом.

Виола последовала его примеру, упорно не поднимая глаз.

Завтрак подходил к концу, когда Джон попытался снова начать разговор.

— Надеюсь, ты покажешь мне, что успела переделать в доме? Я имею в виду другие комнаты, а не эту, чисто женскую цветочную фантазию, которую вижу здесь.

— После таких слов ты можешь сам устроить себе экскурсию, — пробормотала она с полным ртом.

— Но если я пойду сам, то не смогу поймать тебя в укромном уголке и сорвать поцелуй, — резонно заметил он и сунул в рот кусочек бекона, думая о том, что умрет, если она позволит себя целовать, не сняв при этом одежду.

Она доела тост.

— Не сможешь.

— Ты обожаешь мои поцелуи, не смей это отрицать, — весело объявил он и, поднявшись, взял поднос и поставил на ближайший столик. — Уже к ужину ты будешь мечтать о них. Одевайся. Я подожду тебя внизу.

— Я никогда не буду мечтать о твоих поцелуях — заверила она, стряхивая крошки с сорочки. — Никогда!

Джон нагнулся над ней, вдавив ладони в перину.

— Пока еще нет, но день длинный, — возразил он и быстро поцеловал ее, не давая увернуться. — А ночь еще длиннее.

— Прелестно, — простонала Виола, глядя вслед мужу. Казалось, будто ей предстоит день пыток. — Просто прелестно!

Виоле пришлось провести Джона по дому и саду и показать ее переделки. Ему понравился лабиринт из самшита, но он не одобрил, что она снесла ветхий лодочный сарай у реки. Джон восхитился новой конюшней, которую она велела выстроить в прошлом году. Он также похвалил новый амбар.

— Ты проделала здесь превосходную работу. — Он остановился у мельничного пруда, глядя на воду. — Все в идеальном порядке. Ты прекрасная хозяйка.

— Спасибо.

Что-то привлекло внимание Джона. Он помедлил, присмотрелся к воде еще раз, подошел к деревянному причалу и показал на лодку, покачивавшуюся на воде.

— Весла на дне. Давай покатаемся. Можем пересечь пруд и пуститься вниз по реке.

Сердце Виолы сжалось от дурного предчувствия.

— По-моему, слишком холодно, — попыталась она найти отговорку.

— Холодно? Нисколько. Прекрасный день. Кроме того, мы не собираемся плавать.

Он снял сюртук и бросил на траву.

— Но я не хочу грести.

— Я сам сяду за весла, — заверил он. — Ты будешь сидеть на корме и читать Шелли, пока я буду грести и любоваться тобой.

Виола молча наблюдала, как он развязывает галстук, расстегивает ворот сорочки и стягивает жилет. Когда Джон сел на корточки и нагнулся над лодкой, чтобы достать весла, Виола испугалась еще больше.

— Нет, Джон. Я не хочу, — повторила она.

— Это самое малое, что ты можешь сделать после того, как снесла мой лодочный сарай. Не трусь, Виола. Вот увидишь, будет весело!

Виола вытерла потные ладони о юбку.

— Джон, я не сяду в эту лодку! — почти взвизгнула она.

Он оглянулся, удивленно вскинув брови.

— Почему? Или тебя укачивает?

Она прижала руку к животу, чувствуя, что сейчас ее стошнит. Стошнит от страха.

Виола молча покачала головой.

Он пристально всмотрелся в Виолу, отложил весла и вернулся к ней.

— Что с тобой?

— Я плавать не умею!

— И это все? — рассмеялся он.

— Все?!

Теперь она испугалась по-настоящему.

— Что, если лодка перевернется? Я могу утонуть.

— Ты не утонешь, — категорично заявил он и, перестав смеяться, погладил ее по щеке. — Я прекрасный пловец.

— Нет, — решительно покачала головой Виола.

— Пруд очень мелкий, течение в реке медленное. Кроме того, даже если лодка перевернется, с тобой ничего не случится. Потому что я буду рядом. — Он нежно поцеловал ее и взял за руку. — Тебе просто придется довериться мне. Пойдем. Даю слово, я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

— Уверена, что мне все это не понравится, — сказала Виола, но пошла за ним.

Он встал одной ногой в лодку и притянул ее к деревянному причалу.

— Не бойся. Садись.

Виола глубоко вздохнула, подобрала подол, судорожно вцепилась в руку Джона и осторожно ступила в лодку. Уселась на корме и, когда он отпустил ее руку, крепко схватилась за борта.

Джон отвязал лодку, взял весла и, оттолкнувшись от причала, вставил их в уключины и начал грести.

— Скажешь, когда мы подойдем к повороту, — велел он, энергично орудуя веслами. — Нужно вывести лодку в реку.

— Мы уже подходим к устью, — сообщила она. — Слева от тебя.

Джон оглянулся и умело повел лодку. Река лениво струилась между зарослями берез и плакучих ив. Когда они выплыли на длинный прямой отрезок, он снова оглянулся на нее.

— Ну, все в порядке? Больше не боишься? Не тошнит?

— Нет, — солгала она.

— Видишь? Сначала фехтование, теперь гребля. Скоро я начну давать тебе уроки плавания.

Она в ужасе посмотрела на него.

— Не начнешь.

— Обязательно начну. Будем плавать обнаженными. В лунном свете.

Ее обдало жаром. Она смотрела мимо, вздернув подбородок, делая вид, что высматривает речные повороты. Притворяясь, что не заливается краской до кончиков пальцев на ногах.

— У тебя богатое воображение.

— Да, — тут же согласился он.

Она чувствовала на себе его взгляд и знала, что именно он сейчас представляет.