Данелла Хармон - Сущий дьявол

— Выбросите эту гадость! — крикнула она, показывая на громадную черную шкуру над массивным камином.

Бритуэлл запротестовал:

— Но, миледи, эта волчья шкура висит здесь с того дня, как первый маркиз задушил зверя голыми руками в…

— Мне наплевать, сколько времени она здесь висит! Уберите ее, эта шкура пугает его! — Повернувшись, Гвинет увидела прямо напротив кровати огромный портрет — грозного вида женщина в бальном платье и бриллиантах. — А это кто?

— Его мать, покойная маркиза… Гвинет указала на портрет:

— Снимите со стены и вынесите отсюда!

— Но, миледи, это его мать…

— Унесите ее отсюда!

Слуга бросился к картине. Бритуэлл отступил на шаг от кровати. На его губах заиграла едва заметная улыбка; он с восхищением смотрел на Гвинет. Волчью шкуру и портрет тут же вынесли. По обеим сторонам кровати на постаментах сидели еще два волка — из черного мрамора. Гвинет не раздумывая схватила простыню, разорвала ее надвое и накрыла злобно скалившихся хищников.

Маркиз застонал и закрыл руками лицо. Он был весь в поту, по телу его пробегала дрожь. Когда доктор попытался к нему приблизиться, маркиз замахал на него руками.

Гвинет подошла к Деймону и присела рядом с ним. Она взяла маркиза за руку и прижала его ладонь к своей щеке.

— Все в порядке, Деймон. Эти глупые волки ушли. И твоя мать ушла. С тобой здесь я, и я не дам тебя в обиду.

Морнингхолл, всхлипнув, прижался к ее руке. Гвинет подняла глаза на доктора. В комнате воцарилась тишина. Все смотрели на Гвинет со смешанным чувством страха и уважения, как смотрят на выигравшего сражение генерала.

Доктор в смущении откашлялся.

— Теперь вы можете подойти к нему, — уверенно проговорила Гвинет. — Он успокоился.

В этот же вечер за много миль от родового поместья маркиза Коннор Меррик стоял у штурвала шхуны «Пустельга», скользившей по волнам Английского канала. Обдуваемый ветром, он смотрел на далекие огоньки побережья, мерцавшие в тумане.

Судно вошло в крутой бейдевинд и шло правым галсом. Лицо и волосы Коннора были мокрыми от соленой воды. Ветер гудел в снастях, и черные волны, набрасываясь на шхуну, разбивались об острый нос, превращаясь в шипящую пену.

— Что-нибудь видишь, Орла? — окликнул он женщину, которая вела наблюдение на бушприте.

— Пока что нет. Нет сигнала — трех коротких вспышек фонаря. Может, Милфорда задержали? Куда он запропастился?

Коннор Меррик с грустью окинул взглядом стройную фигуру Орлы, силуэт которой выделялся на фоне черной, как сажа, ночи и темного моря. Благодаря ее пиратскому опыту она поистине незаменима как помощница, думал Коннор, без нее не обойтись, как не обойтись без острого и надежного ножа. Ему очень не хотелось ее терять, но он не любил ее — во всяком случае, так, как того хотела она. Он мог предоставить ей место на «Пустельге», предложить ей дружбу, однако не мог подарить ей свою любовь.

Коннор подумал о человеке, который был способен на это, и улыбнулся. Весьма сомнительно, что его преподобие Милфорд решится попросить руки Орлы. Ведь она бороздит моря и устраивает побеги военнопленных с плавучих тюрем. Да и сэр Грэхем Фальконер не пожелал, чтобы Мейв, его сестра, продолжала терроризировать Вест-Индию и оставалась королевой пиратов на Карибах.

Бедняжка Мейв.

Бедняжка?! Как бы не так!

Коннор вытер соленые капли с лица и предался воспоминаниям. Едва он успел спрятать завернутое в брезент тело Натана вблизи болота, как послышались сигналы тревоги на судне. Он изо всех сил греб к плавучей тюрьме и оказался рядом как раз вовремя, чтобы выловить из воды леди Симмз.

Сообщенная ею новость о Морнингхолле была подобна удару под ребра, и Коннор понял: это — начало конца. Без маркиза на борту ничего не получится.

Тем не менее юного Тоби нужно спасать.

Коннор доставил леди Симмз на берег и удостоверился, что она исчезла в толпе. И тут кто-то забрался в его лодку. Он поднял глаза и увидел ее в элегантном шелковом платье и с ожерельем из акульих зубов. Она зловеще усмехнулась и приставила кинжал к его ребрам. Вокруг сновали люди, однако никто не обращал внимания на бывшую королеву пиратов.

— Я хочу, чтобы ты вернул мне мое судно, — потребовала она. — Сейчас же. И Орлу.

Коннору потребовалось все его красноречие, чтобы уговорить Мейв оставить ему «Пустельгу». Ведь в конце концов, хотя Мейв и вышла замуж за англичанина, она осталась в душе американкой и не может отрицать: гораздо лучше, если шхуна будет служить стране, где ее построили. Дав обещание, что ее влиятельный муж прекратит охоту за пропавшей шхуной, Мейв наконец приказала — да, приказала! — вернуть «Пустельгу» на Барбадос, когда Коннор покончит со всеми делами, а иначе…

Нуда ладно. Сейчас она и сэр Грэхем находились на пути в Вест-Индию, и опасности с этой стороны — по крайней мере пока — не существовало. А что касается возвращения «Пустельги»…

Размышления Коннора прервал голос Орлы:

— Капитан! Вон там, справа по борту, есть сигнал! Вот снова! Ты видишь его?

Коннор повернул голову и действительно увидел долгожданный сигнал. Он с силой повернул штурвал, и шхуна пошла против ветра.

Вся команда — французы и американцы, которых выкрал с плавучей тюрьмы «Суррей» Черный Волк, бросились по своим местам. Коннор усмехнулся: скоро его команда увеличится еще на одного члена, и он станет самым счастливым человеком на свете.

Из мрака появилась лодка — весла энергично поднимались и погружались в воду. Вскоре Коннор услышал, как она легонько ударилась о корпус шхуны. Послышались приветствия, члены команды помогали вновь прибывшим подниматься на борт.

Наконец-то, с облегчением подумал Коннор.

Это была самая блестящая, самая дерзкая задумка Черного Волка — освободить заключенного под видом покойника. А еще предстояло вызволить малыша Тоби. Мальчишку, который остался там одиноким и беззащитным, который не в силах противостоять произволу одичавших заключенных и таких мерзавцев, как Фойл и Редли. Малыша Тоби, который лишился своего единственного бесстрашного защитника.

— Добро пожаловать на борт шхуны, ваше преподобие, — услышал Коннор голос Жерара, одного из французов.

Капеллан ступил на мокрую палубу, и Коннор увидел, как навстречу ему с развевающимися волосами и возбужденным лицом бежит Орла. Увидев ее, Милфорд просиял. Коннор же снисходительно улыбнулся.

А затем он узнал голос, который давно хотел услышать, — голос человека, ради спасения которого Черный Волк рисковал жизнью.

Улыбающийся Коннор двинулся навстречу спасенному.

— Натан! — воскликнул он со слезами на глазах, помогая вновь прибывшему взойти на палубу. Они заключили друг друга в объятия. — Я счастлив, что ты наконец-то вернулся!

Деймон знал, что ему все это снится. Он увидел возникший из тьмы объятый пламенем ящик карцера, к которому приближался. И подумал о запертом внутри человеке, о таком же, как и он сам. Этот человек страдает от голода, от одиночества, от боли. Языки пламени лижут его ноги, подбираются к животу и груди. Деймона охватывают страх и отчаяние, он обливается потом, но обратного пути нет, для него нет спасения, пока он не подберется к этому ужасному ящику и не освободит несчастного.

Быстрее, черт возьми!

Теперь он уже бежал. Он вынужден был бежать, потому что тот человек — это был он сам.

С верхней палубы донесся шум, перешедший в дикий рев. Деймон сразу понял: это сотни заключенных спускались к нему по лестнице, а их предводительница — его мать.

Они приближались к нему и вопили, словно дикари. «О Боже, пусть я сгорю раньше, чем они меня схватят!»

Мать схватила своими ледяными пальцами его пылающую руку.

— Деймон! Деймон, это я, Гвинет!

«Нет, нет, ты не Гвинет, ты — моя мать. Быстрее охвати меня, пламя, быстрее сожги меня! Я ужасный, я недостойный! Я не заслуживаю того, чтобы жить после всего, что увидел в этом плавучем аду! Прости меня, о Господи, я пытался им помочь! Да, Питер, я знаю, что мои доводы ошибочны. Все случилось потому, что я ненавижу флот. Сейчас я понимаю, что не прав, и если я выживу, то сделаю все как положено. Клянусь тебе, только убери ее от меня…»

— Деймон!

Снова ощутив ледяное прикосновение к своему запястью, он с криком ужаса оттолкнул ее. И попытался содрать с головы бинты. Однако было слишком поздно — он снова оказался в своей каюте, и заключенные, повалив его на пол, стали пинать его ногами, дергать за волосы, колотить головой о стену… Беги, Гвинет!.. А затем какой-то непонятный шум и свист, он проносится через черный тоннель — и оказывается в Морнингхолд-Эбби, на огромной кровати шестнадцатого века. Здесь темно, сюда являются духи, сюда идет мать. Он слышит, как скрипит и открывается дверь. «Ты скверный мальчишка, Деймон!»

Это она, ОНА!

И вдруг все исчезло.

Мертвая тишина. И ничего не видно. Абсолютно ничего. Звенящая тишина. И жар.

Он лежал, по-прежнему обливаясь потом. И слышал собственное дыхание — тяжелое, надрывное. И еще он слышал стук капель дождя по стеклу, по камням, по деревьям.

«Я проснулся. Это явь. И — о Господи! — я в Морнингхолле».

Деймон сделал попытку открыть глаза, но ничего не увидел — кругом была темнота.

Он в ужасе задрожал. И почувствовал, как пылает его голова. Почувствовал тупую боль в затылке.

Он лежит в спальне.

Лежит в темноте.

Один.

Нет, не один. Здесь находился кто-то еще, он слышал чье-то дыхание, чувствовал, как кто-то осторожно гладит его по плечу и говорит, что все будет хорошо, что он, Деймон, в безопасности и что за ним будут ухаживать. Мягкие волосы щекочут его подбородок, и он чувствует едва уловимый аромат.

Сердце его стало давать сбои, как это обычно случалось перед приступом. Он не знал, кто склонился над ним, не верил долетающим до него словам, не знал, что с ним собираются делать.

Женский голос звучал совсем рядом. Он ощущал чье-то горячее дыхание.

— Деймон!

Только бы унялась эта дрожь во всем теле.

— Деймон, все будет в порядке. Это я, Гвинет. Ты слышишь меня?

Гвинет? Гвинет — это кто?

Рука снова гладит его по плечу. И он ощущает запах персиков.

Леди Гвинет Эванс Симмз.

Словно что-то взорвалось в его груди — Деймон тотчас же вспомнил все. Ужасная правда заключалась в том, что он действительно лежал в Морнингхолл-Эбби, а леди Гвинет Эванс Симмз находилась рядом и была свидетельницей его слабости, его беспомощности, его безумия.

Он с трудом зашевелил пересохшими губами, и из его горла вырвался хриплый шепот:

— Леди Симмз?

— Да, это я, Деймон. Я, Гвинет.

Гвинет. Она низко склонилась над ним, она подобралась совсем близко к его душе… Деймона охватила паника.

— Ты… выжила? — прошептал он.

— Да. Редли выбросил меня за борт.

— Скажи мне… что ты… не ранена. Я так боялся, что они и тебя… так боялся.

— Со мной все в полном порядке, Деймон. Успокойся. Я хочу, чтобы ты отдыхал и не думал о том, что произошло.

— Мы никогда не закончим… то, что начали.

— Мы закончим, милорд. Когда вам станет лучше.

Однако Гвинет прекрасно понимала, что в нем еще гнездится болезнь — в каждой клеточке его тела. Болезнь очень серьезная, опасная.

— Мне… не станет лучше, — прошептал Деймон.

— Не говори так.

— Это правда…

Он чувствовал прикосновения ее рук, чувствовал биение своего сердца и молил Бога о том, чтобы Гвинет не ушла. Он хотел, чтобы она прижала его к своему прохладному телу и держала в своих объятиях — просто держала, потому что он умирает и ему страшно.

— И не думай, что я собираюсь покинуть тебя после всего, что произошло.

Руки Гвинет обвили его шею, и это объятие, такое сладостное, повергло Деймона в панику.

Еще никто его так не обнимал. Никто.

Он замер, боясь шевельнуться. Сердце его бешено колотилось, словно пыталось вырваться из груди. И к горлу подступила тошнота. Но вскоре Деймон понял, что сердце его успокаивается, а дыхание восстанавливается. Понял, что Гвинет по-прежнему обнимает его, словно защищая своими объятиями.

Приступ миновал. Он назревал, надвигался, но Деймон устоял.

Боже милосердный!

Он чуть расслабился. Может, это не так уж плохо, когда тебя обнимают?

— Меня сильно избили, — прошептал он, и эти слова прозвучали скорее как вопрос, а не как утверждение.

— Да, Деймон, очень сильно.

— Но насколько сильно?

— Пока не ясно.

— Но я хочу знать сейчас.

— Потерпи, потом…

Он надул губы, словно ребенок, у которого забрали игрушку. И с силой сжал ее пальцы.

— Ты делаешь мне больно, Деймон.

Деймон тут же ослабил хватку, однако не решился выпустить руку Гвинет, боясь, что она уйдет, — ведь у нее не было причин оставаться с ним. Более того, он не мог понять, почему она сейчас рядом. И как долго она здесь? Но в любом случае он не хотел оставаться один. Он нуждался в ней. И хотел, чтобы она была рядом, но не смел сказать ей об этом. Как не смел сказать и о том, что ему приятны ее объятия…