Эмили Гиффин - Суть дела

Но это было раньше.

Багровое лицо пришельца.

Она встречается глазами с Саммер, стараясь изо всех сил дать девочке почувствовать свою ненависть, проходит дальше в кабинет и видит Чарли, Ника и мистера Петерсона, директора школы, высокого, стройного мужчину с моложавым лицом, преждевременной сединой и круглыми очками в тонкой металлической оправе.

— Спасибо, что приехали, — говорит мистер Петерсон, поднимаясь из-за массивного орехового стола. Он слегка шепелявит, а скромная манера держаться контрастирует с его положением руководителя.

— Ну а как же, — говорит Вэлери и извиняется за отключение телефона.

— Ну что вы... Мы тут во всем разобрались. Получили возможность поговорить... И очень приятно было познакомиться с доктором Руссо, — говорит директор.

Ник встает, чувствуя себя неловко, и тихонько обращается к Вэлери:

— Я подожду в коридоре.

Затем обменивается прощальными любезностями с мистером Петерсоном и тактично выходит.

Вэлери занимает место Ника, положив руку на колено Чарли. Она смотрит на сына, но тот упорно глядит не на нее, а на свои кроссовки, завязанные двойным узлом. Маска снова надета, и Вэлери предчувствует, что она еще долгое время останется на месте.

— Мы ждем только мать Саммер, — объясняет доктор Петерсон, барабаня длинными пальцами по краю стола. — Она тоже едет с работы. Скоро будет.

Несколько минут они ведут разговор ни о чем, потом в кабинет врывается запыхавшаяся не очень молодая крупная женщина с простой стрижкой и в плохо сидящем костюме — юбка и пиджак с подплечниками. Не дожидаясь, пока мистер Петерсон представит ее, она жмет Вэлери руку с необычной смесью уверенности и застенчивости.

— Я Беверли Тернер, — говорит она. — А вы, должно быть, мама Чарли. Я слышала, что случилось. Я очень сожалею.

Затем она опускается перед Чарли на колени и извиняется, а Саммер начинает всхлипывать, явно претендуя на сочувствие, но это не помогает. Напротив, Беверли бросает на нее гневный взгляд, чем еще больше обезоруживает Вэлери. Она даже как будто смягчается в отношении девочки, что казалось невозможным всего несколько секунд назад.

— Ты извинилась перед Чарли? — сурово глядя на дочь, спрашивает Беверли Тернер.

— Да, — отвечает Саммер с дрожащей нижней губой.

Ничуть этим не тронутая, Беверли поворачивается к Чарли за подтверждением:

— Это так?

Чарли кивает, не отрывая взгляда от своей обуви.

— Но он не извинился, — всхлипывает Саммер. — За то, что сделал мне.

— Чарли? — обращается к нему Вэлери.

Он поправляет маску, потом качает головой, отказываясь.

— Злом зла не исправишь, — продолжает Вэлери, хотя втайне не согласна с этим. — Попроси прощения зато, что толкнул ее.

— Прошу прощения, — говорит Чарли. — За то, что толкнул тебя.

— Ну вот, очень хорошо. Очень хорошо, — с довольным видом произносит мистер Петерсон. Он складывает ладони вместе, и Вэлери сосредоточивает взгляд на его золотом перстне-печатке. Она делает вид, что слушает его последующую выразительную речь: красивые слова о том, как надо ладить между собой и уважать других членов сообщества, — но не переставая думает о Нике, дожидающемся снаружи. Такая сильная от него зависимость одновременно нравится ей и внушает страх.

Мистер Петерсон завершает разговор, встает и отпускает на сегодня детей по домам, пожимая на прощание матерям руки. Оказавшись за дверями его кабинета, Вэлери облегченно вздыхает, а Беверли понижает голос и в последний раз извиняется. Лицо у нее огорченное и искреннее — у Роми никогда такой искренности не было.

— Я знаю, что вам пришлось преодолеть... Мне очень жаль, что Саммер увеличила это бремя. — Отвернувшись от дочери, она еще тише говорит: — Я недавно вторично вышла замуж... Теперь у меня две падчерицы — подростки, и мне кажется, адаптация далась Саммер нелегко... Только не подумайте, что я ее оправдываю.

Вэлери кивает, искренне сочувствуя ее ситуации и почти соглашаясь с мыслью: лучше уж жертва, чем злой ребенок. Почти.

— Спасибо вам, — произносит Вэлери и замечает Ника, ожидающего их у выхода. При виде Ника пульс у нее учащается. Чарли бежит к своему хирургу, берет за руку и ведет на автостоянку.

Вэлери прощается с Беверли со странным чувством, они вообще-то могли бы стать подругами, и минуту спустя стоит рядом со своей машиной, наблюдая, как Ник открывает для Чарли дверцу, помогает ему сесть и застегивает ремень безопасности, перекинув его через узкую грудную клетку ребенка.

— Все будет хорошо, парень, — говорит он.

Чарли кивает, словно бы соглашаясь, но потом заявляет:

— Я ненавижу свой внешний вид.

— Эй. Постой. Погоди-ка секунду... Ты хочешь сказать, тебе ненавистна моя работа? — Ник осторожно снимает с Чарли маску и указывает на его левую щеку. — Я сделал эту кожу. Тебе не нравится моя работа? Мой художественный проект?

Чарли чуть улыбается и говорит:

— Мне очень нравится ваш художественный проект.

— Что ж, хорошо... я рад... Потому что мне нравится твое лицо. Очень нравится.

Улыбка Чарли ширится, когда Ник закрывает дверцу со стороны Чарли, а потом наклоняется к Вэлери и шепчет ей на ухо:

— И твое лицо я люблю.

Вэлери закрывает глаза и, вдыхая запах его кожи, чувствует прилив влечения и адреналина, которые на несколько секунд заставляют забыть, где она находится. Когда же чувство беспечности проходит, что-то привлекает взгляд Вэлери на другом конце автостоянки. В черном «рейндж-ровере» сидит и наблюдает за ними женщина. Прищурившись от солнца, Вэлери в упор смотрит на Роми, которая тоже не сводит с нее глаз: на лице ее написано удивление и явное удовлетворение.

Выход в свет вместе с Кейт лучше всякого лечения, решаю я, когда мы прогуливаемся по Бэнк-стриг мимо папарацци, собравшихся на тротуаре рядом с «Уэйверли инн», куда, гарантирует моя подруга, мы сможем попасть, не резервируя столик, и шутливо ссылается на свою славу звезды местного разлива.

— Они знали, что ты придешь? — спрашиваю я, указывая на стоящих вокруг и курящих видеооператоров в дутых куртках «Нортфейс» и черных шлемах.

Она просит не говорить глупостей: внутри, должно быть, находится настоящая знаменитость, — и две девушки двадцати с небольшим лет с искусно взъерошенными длинными волосами кивают в подтверждение ее слов.

— Да. Джуд Jloy, — говорит брюнетка и поднимает руку, чтобы остановить такси, пока блондинка без зеркальца умело подмазывает губы блеском и мечтательно бормочет:

— Он безумно сексуальный... Да и его дружок тоже ничего.

Брюнетка добавляет:

— Я бы не отказалась пустить в свою постель хоть того, хоть другого, это уж точно.

Тут они садятся в такси и отбывают на свое следующее мероприятие.

Я улыбаюсь, думая, что именно здесь мое место этим вечером — в модном ресторане Вест-Виллиджа, в компании с достойными папарацци, звездами и красивой толпой, это полная противоположность моей реальной жизни. В иные вечера, с тех пор как я стала матерью, подобная сцена, может, и напугала бы меня, заставив почувствовать себя почтенной и отсталой, но сегодня у меня такое чувство, будто мне нечего терять. Ну, скорее всего нечего: что я могу потерять на банкете рядом с Джудом Лоу, где мы с Кейт оказываемся?

Мы заказываем по бокалу шираза, и я смотрю на часы, думая о детях, о запланированном приходе Кэролайн, обо всех деталях, которые я постаралась предусмотреть, чтобы в мое отсутствие выходные прошли гладко. Ник как раз сейчас возвращается домой с работы, и я с тайным удовлетворением думаю о том, что я развлекаюсь, а он находится дома и ему предстоит укладывать детей спать.

— Итак, — говорю я, оглядывая убогий, но все равно почему-то приятный обеденный зал. — Это новое модное место на Манхэттене?

— Не новое. Боже, Тесс. Давно же тебя здесь не было... Но оно все еще модное. В смысле, мы же здесь, не так ли? — говорит она, перекрывая уютный шум, жестикулируя и откидывая назад свои щедро мелированные волосы, в последнее время приобретшие рыжевато-русый оттенок и быстро ставшие ее фирменным внешним видом. Уже не один человек посмотрел на нее разок-другой, но она держится невозмутимо, поглядывая мимоходом в сторону Джуда Лоу. Она улыбается, на щеках у нее появляются ямочки, затем Кейт наклоняется ко мне через стол и говорит: — Не оглядывайся сейчас, но угадай, кто только что на нас посмотрел?

— Не знаю, кто только что посмотрел на тебя, — отвечаю я. — Но гарантирую: на меня они не смотрят.

— Нет, смотрят. И та девушка на улице была права... дружок у него красивый. Может, даже красивее Джуда. Представь себе сочетание Орландо Блума и... Ричарда Гира.

Я поворачиваюсь и смотрю через плечо — скорее потому, что не могу вообразить себе такого сочетания, чем из желания увидеть нечто приятное глазу.

— Я же просила не смотреть сейчас, — шипит подруга.

— Да ладно, Кейт, — качаю я головой. — Это не имеет значения...

— Это может иметь значение.

— Для тебя — возможно.

— И для тебя тоже. Пофлиртовать никогда не лишне.

— У меня двое детей, — напоминаю я. — Мне не до этих забав.

— И что? Ты забыла выражение «МЯХТ»?

Я озадаченно смотрю на Кейт, а она перебрасывает волосы на другое плечо и расшифровывает:

— «Мама, Я бы Хотела Трахнуться».

— Кейт! — качаю я головой. — Что за примитивизм.

— С каких это пор ты превратилась в такую ханжу?

— С тех пор как родила. Дважды, — говорю я, отмечая про себя, что в присутствии Кейт становлюсь более скованной, тогда как она превращается в легкомысленного завсегдатая вечеринок, причем ни то ни другое не отражает истинного положения вещей. Можно подумать, мы надеемся своими крайностями вернуть друг друга куда-то в среднее состояние — откуда обе мы начинали много лет назад. Возможно, мы стали утрированными вариантами себя самих. Со временем это, вероятнее всего, только усугубится, думаю я, и эта мысль нагоняет тоску, по крайней мере на меня.

Кейт пожимает плечами:

— И что? У тебя двое детей? Это значит, ты не можешь немного развлечься? Ты должна сидеть в своем пригороде, собирая волосы в хвост резинками пастельных цветов, в маминых джинсах со складками?

— В противоположность маминым джинсам без складок? — невозмутимо парирую я, хотя, сказать по правде, до такого я еще не дошла, не скатилась к такой домашней одежде. — Думаешь, поэтому Ник мне изменяет?

Кейт, пропуская это мимо ушей, как и мои последние пять замечаний о Нике и его неверности, говорит:

— Вернемся к Джуду. Прошу тебя.

— А он не спал со своей няней?

— Абсолютно уверена, что со своей няней он не спал, — говорит Кейт. — Я убеждена: это была няня его детей. Черт, Тесс. Это же было миллион лет назад. Да ты до сих пор недовольна... Видимо, все еще обижена на Хью Гранта за тот случай с Дивайн Браун[23]?

И на Роба Лоу из-за той видеозаписи с сексом?

— Ни на кого я не обижена. Я всем даю еще один шанс. Всем, кому угодно, кроме Ника, — категорически заявляю я, вспоминая о разговоре с Роми, Эйприл и МК и составив-таки свое мнение по этому вопросу. Проститутки, романы — какая разница. Ничто не имеет оправдания, все непростительно. Это моя окончательная позиция, молча решаю я.

Кейт недоверчиво смотрит на меня, упрямо веря в порядочность Ника.

— Перестань. Забудь об этой дикой фантазии, — просит она, понижая голос, так как принесли наше вино.

— Не знаю. — Я думаю о том, что никак не могла поймать Ника сегодня днем. Он был недоступен, даже когда я трижды звонила ему из аэропорта. Я делаю первый глоток, и вино мгновенно ударяет мне в голову. Ощущение, во всяком случае, хорошее, я достаточно оглушена, чтобы сделать следующее заявление: — Он или замышляет какую-нибудь гадость. Или уже действует. Слишком долго не выходит на связь. Здесь что-то не так,

Кейт глупо улыбается, отказываясь воспринимать мои слова всерьез.

— Ладно. Если он что-то задумал... а я знаю, это не так…Ты пойдешь туда? — спрашивает она, снова кивая в сторону угловой кабинки.

— Куда? — не понимаю я.

— Поквитаешься? Заведешь любовника? Переспишь в отместку?

Я делаю глоток вина побольше и подтруниваю над подругой.

— А что? Черт... да я, может, даже и втроем рискну, — говорю я, изо всех сил стараясь шокировать Кейт, и, конечно, цели не достигаю.

— С Джудом и его другом? — спрашивает она, заинтересовавшись этой идеей, а возможно, вспоминая подобное свидание из своего яркого прошлого. Своего все еще яркого настоящего.

— Спрашиваешь, — подыгрываю я. — Или с Джудом и его няней.