Эмили Гиффин - Суть дела

Вэлери меняет шаг, отодвигается от Ника и отвечает:

— Да.

Затем вздыхает, давая понять, что она здесь не для болтовни. Когда они совершают полный круг вокруг катка, Ник снова нарушает молчание.

— Вэл. Наша ночь вместе... она была поразительной.

Она согласно кивает — это невозможно отрицать, она никогда не сможет это отрицать.

— Ты поразительная.

Вэлери чувствует нервное напряжение, горло у нее сжимается. Ей не нужны комплименты, настоящие или утешительные. Она понимает, к чему все идет, и хочет только итога.

— Спасибо, — снова благодарит она, а затем как можно невыразительнее говорит: — Ты тоже.

Ник внезапно останавливается и хватает Вэлери за руку.

— Мы можем где-нибудь поговорить? Где-то в помещении? — спрашивает он.

Ног Вэлери уже не чувствует, из носа начинает течь, поэтому она неохотно кивает и идет с ним в «Чеснат, 75», в паб на улице с тем же названием. Они находят кабинку в глубине зала, и, когда официантка подходит, чтобы принять их заказ, Вэлери говорит:

— Мне ничего не нужно.

И делает жест в сторону Ника.

Тот качает головой и вопреки ее решению заказывает им два сидра со специями.

— Просто скажи мне, Ник, — просит Вэлери, когда официантка уходит, — скажи мне, о чем ты думаешь.

— Я думаю о многом, — отвечает Ник, почесывая подбородок, покрытый многодневной щетиной.

— Например?

— Я с ума по тебе схожу.

Сердце Вэлери совершает скачок, когда он продолжает, наклонившись к ней через узкий стол и почти касаясь ее лица.

— Я люблю твой вид, твое тело, твой вкус. Я люблю звук твоего голоса и взгляд твоих глаза, когда ты смотришь на меня... Мне нравится, как ты ведешь себя с Чарли. Я люблю тебя такой, какая ты есть.

— Может, это чисто физическое? — спокойно интересуется Вэлери, делая вид, что нисколько не тронута его словами.

— Нет, — непреклонно качает он головой, — это не физическое влечение. Это не влюбленность. Ничего подобного. Я люблю тебя, Вэл. Это правда. И боюсь, это всегда будет правдой.

Теперь она знает ответ, слово «боюсь» выдало его. Он любит ее, но сожалеет об этом. Он хочет ее, но не может иметь. Это его решение. Вэлери чувствует, что внутри у нее все рушится, и в этот момент официантка возвращается с их сидром. Вэлери обхватывает руками теплую кружку, вдыхает густой яблочный аромат, а Ник продолжает, и похоже, что он говорит сам с собой.

— Я знаю минуту, когда это случилось. В тот вечер, когда мы пошли к Антонио и ты сказала, что у Чарли нет отца.

— Так вот почему? — произносит она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, убрать из голоса малейшую нотку горечи. — Это спасательное мероприятие? Ты спас Чарли... и решил спасти меня?

— Я думал об этом, — говорит Ник, он не отрицает, и это придает его ответу большую достоверность. — Я думал об этом... так же как и спрашивал себя, а что у тебя, не просто ли влечение ко мне. — Он делает большой глоток и заканчивает: — Но я знаю, что это не так. В любом случае не совсем так.

— И для меня тоже, — говорит Вэлери, никогда еще так близко не подходившая к тому, чтобы признаться в любви к Нику. — Я в спасении не нуждаюсь.

— Я знаю, что ты не нуждаешься в спасении, Вэл. Ты ни в ком не нуждаешься... я не знаю человека сильнее тебя.

Вэлери натянуто улыбается, словно доказывая правоту его теории, хотя сама в нее не верит.

— Ты не знаешь, какая ты сильная, — говорит Ник, словно читая ее мысли. — И то, что ты думаешь, будто едва справляешься с жизнью... это так... это так... Не знаю, Вэл. И это я в тебе люблю. Ты одновременно сильная и уязвимая.

Наклонившись к Вэлери, он заправляет прядь волос ей за ухо.

Поежившись, Вэлери произносит:

— Но?

Она знает, что есть «но», что всегда бывает «но».

— Но... я не могу, — голос Ника прерывается, — я не могу это сделать...

— Хорошо, — говорит Вэлери, принимая это за его последнее слово, не видя необходимости в расшифровке, почему он не может это сделать.

— Не надо мне твоего «хорошо», Вэл. Не так просто сорваться с крючка.

— Нет никакого крючка.

— «Крючок» не в том смысле... я просто хотел сказать... я просто хотел сказать, что допустил ошибку, пойдя с тобой по этой дороге. Я думал, при таких моих чувствах к тебе наш поступок оправдан. И в отличие от других мужчин мой роман будет обоснован... Но затем Тесса вернулась домой из Нью-Йорка... и... я не смог поставить себя в это исключительное положение. Поставить нас. И нанести удар всем, кто меня окружает. Моим детям... Чарли...

— И своей жене, — заканчивает за него Вэлери.

Он печально кивает и говорит:

— И Тессе, да... Сейчас у нас не очень хорошие отношения. И я не знаю, что нас ждет в будущем... Но я ее уважаю. И по-прежнему глубоко за нее переживаю... И если я не готов выбросить все это, все эти годы, и дом, и семью, которую мы построили... если только я не готов сделать это прямо сейчас, — говорит он, постукивая по столу, — сегодня, в эту самую секунду, тогда я не могу быть с тобой. Это просто неправильно, как бы мне этого ни хотелось. Просто неправильно.

Прикусив губу, Вэлери кивает, слезы жгут ей глаза.

— Поверь мне, Вэл, я обдумал это со всех сторон. Я пытался найти способ сделать то, чего я хочу... а именно немедленно вернуться с тобой в твою постель... обнимать тебя, заниматься с тобой любовью... просто быть с тобой.

Вэлери сильнее прикусывает губу и дышит все чаще, в последней попытке удержаться от слез.

— Мне жаль, — продолжает Ник, — мне жаль, что я так с тобой поступил. Это было эгоистично и нечестно... И мне бы очень хотелось сказать... что, быть может, когда-нибудь мы будем вместе... может, когда-нибудь положение вещей изменится... но эти слова были бы таким же эгоистичным... пустым обещанием... способом держать тебя на привязи, пока я буду улаживать то, что натворил дома.

— Тебе следует это уладить, — вставляет Вэлери и спрашивает себя, действительно ли она так считает, а если нет, то зачем это говорит.

Ник кивает с мрачным и глубоко несчастным видом.

— Я попытаюсь.

— Это все, что ты можешь сделать, — говорит Вэлери, пытаясь представить себе, как это будет выглядеть. Гадая, будет ли он уже сегодня вечером заниматься любовью с женой. А может быть, уже занимался после той ночи.

— Есть другой врач? Другой врач, к которому мы можем обратиться? — Голос у нее ломается, но Вэлери не поддается. — Полагаю, для Чарли было бы неполезно продолжать видеться с тобой...

Ник согласно кивает, затем достает из кармана визитную карточку и подвигает ее к Вэлери.

Она смотрит на карточку, перед глазами у нее все расплывается, она едва слышит похвалы в адрес другого хирурга.

— Доктор Уолфенден — чудесный врач. Многому из того, что я умею, я научился у нее. Вы ее полюбите. Чарли ее полюбит.

Вэлери благодарит, сдерживая слезы.

Ник кивает, глаза у него тоже блестят.

Взяв карточку, Вэлери говорит:

— Мне пора.

Ник хватает ее за руку.

— Вэл. Подожди. Умоляю.

Она качает головой, говоря тем самым, что ему больше нечего ей сказать. Разговор окончен. Между ними все кончено.

— Прощай, Ник, — говорит Вэлери.

Затем встает и уходит прочь от него, возвращаясь в промозглую стужу.

Проходят дни, и начинается отсчет времени до Рождества, а у меня такое ощущение, будто я застряла в дурном сне, наблюдая за собой со стороны, за тем, как взрывается брак при помощи всех избитых классических признаков депрессии. Я слишком много пью. Я с трудом засыпаю по ночам, но еще труднее мне выбраться утром из постели. Я не могу удовлетворить свой идущий из глубины, ненасытный голод, сколько бы успокаивающих углеводов ни съела. Мне одиноко, но я избегаю подруг, даже Кейт, и особенно Эйприл, которая оставила мне многочисленные сообщения. Я лгу своим родным, заваливая их болтовней о последних новостях, снимками детей на коленях у Санты и оживляя сообщения B«YouTube» комментариями типа «какая прелесть!» или «вам понравится!», всегда с восклицательными знаками, иногда со смайликами. Я уделяю повышенное внимание детям, с приклеенной неестественной улыбкой напевая без слов рождественские гимны и с диким энтузиазмом открывая окошечки на нашем рождественском календаре. Я лгу Нику, свернувшись калачиком у него под боком, надушившись его любимыми духами и притворяясь очень довольной очередным праздничным днем. А больше всего я лгу себе, убежденная, что своим притворством смогу изменить ход нашей жизни.

Но от нее я избавиться не могу. Не могу избавиться от одержимости той женщиной, которую никогда не видела. Я не уверена насчет подробностей. Не знаю, от нее ли то сообщение и был ли Ник с ней в ту ночь, когда я находилась в Нью-Йорке. Мне неизвестно, что именно видела на парковке Роми. Невинно это выглядело или нет. Занимался ли он с ней любовью, или целовал, или держал за руку, или просто страстно смотрел в глаза, думая обо всем вышеперечисленном. И рассказал ли он ей о наших проблемах или еще как-нибудь предал меня.

Но одно я знаю. Мой муж влюблен в Вэлери Андерсон, в единственную женщину, с которой он подружился, помимо меня. В женщину, ради которой он ушел с работы в середине рабочего дня, поехал в школу, куда я не один месяц просила его съездить, и шептался с ней на парковке на глазах у Роми и всего света, рискуя своей карьерой, репутацией и семьей. В женщину, с которой он познакомился в день нашей годовщины. Все это началось в звездную ночь, когда он впервые увидел ее лицо и лицо ее ребенка, которое он с тех пор вылечил и запомнил, а может, даже и полюбил. Я понимаю это, когда наблюдаю, как Ник открывает холодильник и таращится в него, словно вообще забыл, что там ищет. Я чувствую это, когда он притворяется спящим, услышав мой шепот в темноте. Я вижу, с каким унылым видом по вечерам он укрывает одеялами детей, словно размышляет, каково будет ему в разлуке с ними. Я осознаю это с той уверенностью, которая приходит вместе с неминуемой потерей того, что ты отчаянно хочешь сохранить. Я просто это знаю.

И затем в один холодный безоблачный день, за десять дней до Рождества, когда я уже больше не могу терпеть, входит Ник c выражением лица, которое говорит мне, что и он тоже на пределе. Лицо у него нервное, нос красный, dолосы разлохмачены ветром. Он дрожит, когда я подхожу к нему и разматываю его шарф.

— Где ты был? — спрашиваю я в надежде, что он покупал к Рождеству подарки детям. И мне.

— В Коммоне.

— Что ты там делал?

— Гулял.

— Один?

Он угрюмо качает головой.

— С кем ты был? — спрашиваю я, и внутри у меня все холодеет.

Он смотрит на меня, и я мысленно слышу ее имя в тот момент, когда Ник произносит его вслух:

— С Вэлери Андерсон, матерью Чарли.

Голос у него обрывается, взгляд стекленеет, словно Ник сейчас заплачет, и это приводит меня в ужас, потому что я никогда не видела своего мужа плачущим.

— О, — только и говорю я, или что-то в этом роде. Нечто односложное, указывающее, что я услышала ее имя и понимаю, о ком идет речь.

— Тесса, — произносит Ник, — мне нужно кое-что тебе сказать.

Я в страхе трясу головой. Я предполагаю, что ничего хорошего меня не ждет, я и так уже все знаю, но не хочу подтверждения, раз и навсегда. Затем он падает на одно колено, как в тот день, когда сделал мне предложение.

— Нет, — говорю я, когда он берет меня за руки и прижимает мои ладони к холодным щекам, — скажи, что ты этого не делал.

Он пристально, неподвижно смотрит на меня, потом кивает, движение его подбородка едва заметно.

— Нет, — повторяю я.

Он тянет меня за руки, заставляя опуститься на пол рядом с ним, и шепчет:

— Да, сделал.

— Это был просто поцелуй? — спрашиваю я, глядя ему в глаза.

Он шепчет:

— Нет, это был не просто поцелуй.

— Ты занимался с ней сексом? — спрашиваю я таким спокойным голосом, что пугаюсь сама и невольно задаюсь вопросом, а люблю ли я Ника. Любила ли вообще когда-нибудь. И есть ли у меня сердце. Потому что внутри меня ничего не ломается. Ничего не болит.

— Один раз. Всего один раз.

Но он мог с таким же успехом сказать и «десять», и «сто», и «тысячу». Это могло быть хоть каждую ночь со дня нашей свадьбы. А теперь на глазах у него выступают слезы, и он плачет. Он не плакал, когда в последний раз стоял передо мной, преклонив колено, и в день нашей свадьбы, и в тот день, когда я встала перед ним с пластмассовой указкой, показала на красные линии и сказала, что у нас будет ребенок. Впервые взяв на руки Руби и узнав, что у нас родится мальчик и у него будет сын, которого он всегда хотел, он тоже этого не делал.