Галия Мавлютова - Суженый мой, суженый…

«Оставайся свободной женщиной!» Оставайся, оставайся, оставайся. Свободной, свободной, свободной. Женщиной, женщиной, женщиной. Состав мягко покатился под горку, колеса отстукивали ритм, они все повторяли и повторяли постылые слова. Галина повернулась к стене и заткнула уши, но слова зазвучали еще громче, будто кто-то невидимый поселился внутри ее тела и назойливо рвал перепонки невыносимыми звуками. Душа скручивалась в жгут, было невыносимо жить, нестерпимо страдать. От поезда можно сойти с ума. Вагон шатается, грохочет, колеса пилят измученные нервы одной и той же музыкой.

«Оставайся свободной женщиной!» – произнес он. Какие странные звуки, словно яд, заполняющие отравой тело и душу. Не слова. Пули. Они убивают наповал.

«Но как же мне жить дальше? Я не смогу… Я умру от любви к тебе», – прошептала Галина. Она выдавливала из себя бессмысленные звуки, выталкивала их, будто тяжелые камни. Ей вдруг показалось, что слова, очутившись на воле, неожиданно материализовались. Они ожили и заблестели от крови – маслянистой, густой, дымящейся. И это были уже не просто слова, став одушевленными, они превратились в живые существа. Теперь выброшенные на свободу камни будут жить в общей памяти двоих.

«От этого еще никто не умирал», – вполне резонно возразил Алексей.

Он больше ничего не сказал. Молчание тянулось долго, так долго, что оба устали от напряжения. И Алексей положил трубку, осторожно, бережно, будто боялся вспугнуть тишину. И Галина Ермолина умерла. Она тихо сползла на пол и умерла. Не было больше жизни. Не было. Появилась пустота. Странная, гулкая, черная. Стучало и колотилось раненое сердце, толчками рвался пульс, но Галины Ермолиной больше не было. Вместо нее на полу лежала другая девушка, незнакомая, чужая. Она возникла из пустоты. И душа у этой девушки была гулкой и черной, как наступившая тишина. Надрывался телефон, подпрыгивал на полу сотовый, где-то вдали звучала забытая мелодия, обрывки слов болтались за окном ватными кусками, напоминая о том, что жизнь не прекратила привычного течения, все идет своим чередом. Все проходит. И это пройдет. Всегда будет звучать за окном старая мелодия. «Я бы взял твои ладони, к ним губами прикоснулся». Галина приподнялась на локте и сухими глазами оглядела комнату. Нельзя оставаться в привычных условиях. Надо поменять обстановку. Нет, не мебель передвинуть. Это чересчур пошло. И новое платье не поможет, не та ситуация. Нужно уехать на Крайний Север. На Чукотку. Куда угодно, куда-нибудь, туда, где кипит настоящая жизнь, где нет трусливых мужчин и где нет ничего, в какой-нибудь медвежий угол. Галина встала и подошла к зеркалу. На нее глянуло чужое лицо. Заострившиеся скулы, втянутые щеки, черные круги под глазами. Пустые глаза, тоскливые. Печаль надолго обосновалась в опустевшей душе, отыскав удобное прибежище. Галина попыталась улыбнуться.

– Все наладится, все будет хорошо, – сказала она, но не услышала своего голоса.

Тишина оставалась первозданной. Слова застревали внутри, и не было сил вытолкнуть их наружу. Галина прилегла на кровать, свернулась калачиком, укуталась пледом. Она не знала ни одной точки на планете, куда можно убежать от себя. Таких мест нет, они вообще не существуют в природе. Мужчины повсюду одинаковы, и они населяют все обжитые точки на земле. Трусливые мужчины заполонили планету. Они захватили Крайний Север, забрались на Чукотку. Бесполезно бежать, от них никуда не спрячешься. Галина натянула плед на голову. Темно. Ничего не видно. И лишь дробятся на части слова, разрывая тело на мелкие куски: «Оставайся свободной женщиной!» От них хочется завыть. Онеметь навеки. Все пройдет. Такое нередко случается. Девушек часто бросают, мужчины всеми способами стараются избавиться от ненужного элемента в их мужской жизни. Галина приподняла краешек пледа и посмотрела на часы. Половина третьего. Какая долгая ночь, самая страшная, самая черная и пустая. Она казалась бесконечной. Галина стиснула зубы и отбросила плед. Встала, побродила по комнате, подошла к окну, вздрогнула, встретившись взглядом с собственным отражением. И вдруг беспокойно забегала, заторопилась. Схватила дорожную сумку, побросала какие-то вещи, ахнула, вспомнив о паспорте, достала его из шкатулки, положила в сумочку. Открыла кошелек, пересчитала деньги. Достаточно, на первое время хватит. Набросила куртку на плечи и вышла из квартиры. На часы она больше не смотрела. Галина шла по ночному городу и зябко ежилась, отмахиваясь от проезжавших мимо такси. Вокзал недалеко, можно дойти пешком.

На вокзале царила предутренняя суета. Уборщики, носильщики, рабочие в спецодежде бродили по безлюдному зданию. Пассажиров было мало, изредка появлялся какой-нибудь сонный и помятый человек, будто возникал из воздуха, ошарашенно озирался по сторонам и вновь скрывался за стеклянной дверью ночного кафе. Галина подошла к расписанию. Первый поезд идет в Питер. Нынче все умные люди из Северной Пальмиры в Москву торопятся. А у глупых барышень все наперекосяк: они ранним утром из столицы в Питер спешат, убегая от воспоминаний.

– Мне билет до Петербурга, – сказала Галина в окошечко.

– Боковое место, плацкарта, – рявкнул мегафон над ухом.

Галина вздрогнула. Совсем нервы расшалились. Внешние звуки были бессильны, они не заглушали слова, грохочущие внутри. Оставайся свободной женщиной. Оставайся свободной женщиной. Окружающий мир исчез, пав в неравной схватке с индивидуальностью. А внутренний мир неотвратимо распадался на стеклянные кусочки. Галина положила деньги на пластмассовое блюдечко. И они тут же превратились в розовый клочок бумаги. Билет до Питера. «Что я там забыла?» – подумала Галина, взяла билет и поднялась на второй этаж. В зале ожидания стоял тяжелый запах чего-то несвежего, острого, едкого. Люди дремали, спали или делали вид, что спят и дремлют, скорчившись на лавках в неудобной позе, кто-то ел экстремальную шаурму, кто-то шелестел газетными страницами. В зале было сумеречно-тоскливо, будто небесные силы сговорились окончательно загнать Галину в болото отчаяния. Ермолина повела носом и почувствовала тошноту. Она выбежала из зала. Вышла на перрон. Безлюдно. Холодно. До поезда еще час. Сырой, промозглый ветер пробрался вовнутрь и наполнил тело зябким сумраком. «Холод мне вместо завтрака», – усмехнулась Ермолина. Она достала сигареты, закурила. Алексей запрещал курить. Ради него Галина избавилась от вредной привычки. И вот сломалась, не выдержала, вновь закурила. Будто бы назло. Но нет, вовсе не назло. Надо же чем-то занять руки и голову, хоть на мгновение притушить душераздирающую музыку, гремящую внутри. На перроне появились первые пассажиры. Галина принялась вглядываться в лица незнакомых людей, но лиц не было, сплошь и рядом подпрыгивали какие-то смазанные пятна, серые, смутные, как предрассветные сумерки. Сигарета дотлела до фильтра и обожгла пальцы. Галина огляделась, морщась от боли, продолжая терпеть обжигающую боль, отыскала взглядом урну и медленно пошла с окурком в руках. Будто поднималась на Голгофу. На костер. Выбросила окурок, понюхала пальцы, подула на них. Придется расстаться с вредной привычкой. Отвратительный запах, неприятный, болотный какой-то. Подошел состав. Утомленные ночной жизнью пассажиры бросились занимать места. Галина тенью проскользнула в вагон, не раздеваясь, прямо в куртке и ботинках улеглась на боковую полку и отвернулась к стене, чтобы никого не видеть. Она не слышала никаких голосов, посторонние звуки не тревожили слух, ничто внешнее не беспокоило Галину. Но едва поезд тронулся, внутренняя музыка загремела с удвоенной силой. Ермолина прижала ладони к ушам, больно притиснула пальцы. Бесполезно, жестокая пытка разыгрывалась в ускоренном варианте, так звучит старая пластинка на разбитом патефоне. За что? Ведь Галина никому не хотела причинить боли, она всего лишь пыталась убежать от себя самой, от несбывшихся надежд, от несостоявшейся любви. Колеса выстукивали три ненавистных слова. Всего три. Остальные слова исчезли, потеряли смысл. Почему он так сказал, почему? Нет ответа.

Алексей первым обратил внимание на Галину. Первым. Она бы прошла мимо, но судьба распорядилась иначе. Они познакомились случайно, совершенно случайно. В тот день Галина договорилась встретиться с подругой. Давно не виделись, хотелось немного поболтать, посплетничать, поделиться женскими секретами. Катя работала в крупной фирме юристом. А Галина пробовала силы в журналистике. Редакции, издательства, наброски, рукописи, статьи. Захватывающе, увлекательно. И Катя немного завидовала Галине. Творческие профессии всегда стоят особняком, вызывают интерес окружающих. Однажды Катя позвонила по городскому телефону поздним вечером. И то и другое не вписывалось в экстравагантный облик подруги. Катя пользовалась только мобильной связью, вечерами никому не звонила и вообще слыла злостной эгоцентристкой. Ермолина удивилась позднему звонку, но обрадовалась родному голосу, Галя искренне любила свою взбалмошную подругу.

– Что у меня? Да ничего путного – сплошные договоры, переговоры, партнеры, форс-мажорные обстоятельства. А вот у тебя, Галька, сюжеты, интриги, приключения. Бешеные гонорары, слава, поклонники, – хихикая в трубку, больно уколола любимую подругу Екатерина.

– Кать, славы нет, поклонников тоже, а гонорары весьма хилые, тощие, я бы сказала, – вздохнула в ответ Галина.

– Не прибедняйся, дорогая подруга, зато у тебя есть надежда, что все это богатство рано или поздно упадет к твоим длинным и стройным ногам. А в моей профессии никаких надежд. Сухая, жесткая, прямолинейная деятельность, оценивающая затраты в размере должностного оклада. И ни копейкой больше. И ноги у меня гораздо короче, чем у тебя. А надежд никаких. Начальник отдела – мой сокурсник. И надеяться мне можно только на дорожно-транспортное происшествие, в наше время машины бьются, как хрустальные вазы, – кусала от злости губы Катя.

Неуемная подруга спит и видит своего конкурента раздавленным на обочине жизни. Ермолина уловила движение души своей лучшей подруги. Не самое лучшее движение, если не сказать больше, низменное.

– Кать, да что ты такое говоришь! Грех же, – укоризненно вспыхнула Галина.

– А-а, какой там грех, все под случаем ходим, у меня вон карьера застряла, ни туда ни сюда, как будто заклинило. Хоть головой о стену бейся, все равно ничего не поможет, – сказала Катя и замолчала.

– Что-то случилось у тебя? – обеспокоилась Галина.

– Да нет, ничего не случилось, просто у меня тут одна идея возникла, – сказала загадочным тоном Екатерина. – А давай-ка, дорогая подруга, встретимся на неделе, сходим в кафе, можно в ресторан, я давно суши не ела. Полакомимся, приглашаю. Я сегодня премию получила за примерное поведение. Вчера заключила договор с японцами, надо обмыть.

– Не могу, я занята на неделе, – сказала Галина, предчувствуя какой-то подвох.

– Галь, тебя же не так часто в ресторан приглашают. Бросай все дела, пойдем, посидим, расслабимся, – не сдавалась Екатерина.

Галина подруга обладала железной волей и настойчивостью. Ей сложно было отказать. А Ермолина славилась интеллигентностью.

– Ну, хорошо-хорошо, не волнуйся ты так, я согласна.

Почему она тогда не проявила твердости духа, почему не устояла перед напором чужой воли? В то время на Галине гроздьями висели неотложные дела, нужно было срочно сдать рукопись в издательство, статью в редакцию. Съездить к родителям. Но Ермолина не смогла отказать подруге, соблазн оказался сильнее духа, и они договорились встретиться во вторник. Неудобный день. Начало недели. Расписанный по минутам органайзер. Уже утром во вторник Галина почувствовала беспокойство. Она решила позвонить Екатерине и перенести встречу на другое время, но подруга оказалась непреклонной. Булатный клинок, дамасская сталь, а не женщина.

– Что ты, что ты! Я уже заказала столик. И два стулика в придачу, – пошутила Екатерина. С чувством юмора у нее все было в полном порядке. Всегда. При всех обстоятельствах. – Не капризничай, я за тобой заеду.

Галина обреченно посмотрела на свое отражение в зеркале. «Почему я позволяю другим манипулировать собой? Боюсь прослыть капризной, видимо», – подумала она, грустно вздыхая.

– Не обременяй себя, доберусь как-нибудь, – сказала Галина.

Весь день Ермолина провела в размышлениях о странностях женской дружбы. Две девушки решили вместе провести время, чтобы заполнить пустоту, но результат непременно окажется нулевым. Время будет убито, а пустота расширит пространство. Зачем же тогда встречаться? И лишь к вечеру Галина повеселела, в смятенной душе вдруг что-то проснулось и запело. Ермолина ощутила прилив счастья. «Может, сегодня случится самое главное событие в моей жизни», – подумала Галина, выбирая вечерний наряд. Из шкафа вылетело легкое платье, пальто белого цвета, сиреневый шарф. Все это добро явилось будто по мановению волшебной палочки. Галина улыбнулась зеркалу. Наряд к лицу и к месту. А девичье желание сбылось. Главное событие не замедлило явиться перед изумленными очами Ермолиной. Немного позже. Ближе к вечеру.