Старшей, Анне, двадцать семь. Она брюнетка с карими глазами, и ее внешность идеально соответствует характеру. В детстве она была мрачной и задумчивой – проводила целые дни, запершись в комнате, слушала музыку и писала дневник. Тогда она казалась мне совсем чужой; я неделями не слышал от нее ни единого слова и ломал голову над тем, чем вызвано такое отношение. Со мной она общалась лишь вздохами и кивками, а если я спрашивал, все ли в порядке, Анна смотрела на меня как на безумца. Впрочем, Джейн, кажется, не видела в этом ничего странного и считала, что Анна проходит типичную для девочки фазу развития, но дочь по крайней мере с ней общалась. Иногда, проходя мимо ее комнаты, я слышал, как Анна и Джейн шепчутся, но если они догадывались о моем присутствии за дверью, то немедленно замолкали. Позже, когда я спрашивал, о чем шла речь, Джейн пожимала плечами и отмахивалась, как будто их единственной целью было держать меня в неведении.

И все же Анна оставалась моей любимицей, потому что была первенцем. Видимо, она и сама это сознавала. Со временем я начал понимать, что даже в отрочестве она любила меня сильнее, чем мне представлялось. Я прекрасно помню, как Анна проскальзывала в кабинет, пока я возился с документами, и принималась бродить по комнате и рассматривать корешки книг, но стоило ее окликнуть, и она исчезала столь же тихо, как и появлялась. В итоге я научился не беспокоить дочь, поэтому иногда она проводила в кабинете целый час, наблюдая за тем, как я работаю. Если я смотрел на нее, она заговорщицки улыбалась и явно наслаждалась игрой. Теперь, как и прежде, я не всегда ее понимаю, но те моменты навечно запечатлелись в памяти.

Сейчас Анна работает в «Роли ньюс», но, кажется, мечтает стать писателем. В колледже она активно сочиняла, и все ее истории были такими же мрачными, как она сама. Помнится, я читал одну повесть, героиня которой, молодая девушка, становится проституткой, чтобы содержать больного отца, некогда изнасиловавшего ее. Добравшись до конца, я задумался о том, какой же вывод мне надлежит сделать.

Еще Анна безумно влюблена. Моя дочь, всегда крайне осмотрительная в вопросах выбора, становится стократ осторожнее, когда дело касается мужчин. Слава Богу, Кит прекрасно с ней ладит. Он – будущий ортопед и держится с уверенностью человека, знающего, почем фунт лиха. Джейн рассказала мне, что на первом свидании Кит и Анна отправились кататься на дельтаплане. Когда дочь привела его к нам знакомиться, он появился в спортивном пиджаке, чисто выбритый и пахнущий одеколоном. Мы пожали друг другу руки, Кит взглянул мне в глаза и сказал: «Я очень рад встрече с вами, мистер Льюис».

Джозеф на год младше Анны. Он всегда зовет меня отец, единственный из детей. И опять-таки у нас мало общего. Джозеф высок и строен, из одежды предпочитает джинсы, а когда гостит у нас на Рождество или День благодарения, то ест только овощи. В детстве он был тихим ребенком, но, как и у Анны, его сдержанность, судя по всему, распространялась исключительно на меня. Окружающие хвалили его чувство юмора, но, если честно, я редко замечал у Джозефа это качество. Мне частенько казалось, что сын пытается произвести на меня впечатление.

Как и Джейн, еще в раннем детстве он отличался чуткостью. От волнения Джозеф грыз ногти, так что начиная с пяти лет они у него постоянно были обкусаны до мяса. Разумеется, когда я предложил ему заняться изучением экономики, он проигнорировал мой совет и выбрал социологию. Теперь Джозеф работает в нью-йоркском приюте для женщин, подвергшихся дурному обращению. Он почти не рассказывает о своих делах. Наверное, он точно так же удивляется мне, как и я ему; и все-таки, несмотря на все различия, именно с Джозефом мы ведем те самые разговоры, о которых я так мечтал, когда дети были маленькими. Он очень умен и с отличием окончил колледж, у него широкий спектр интересов – от проблем дискриминации на Ближнем Востоке до фрактальной геометрии. Джозеф потрясающе честен, иногда до абсурда, и, естественно, все эти черты ставят меня в невыгодное положение, когда дело доходит до споров. Пусть иногда меня раздражает его упрямство, но в такие минуты я особенно горжусь тем, что Джозеф – мой сын.

Лесли, наша младшая, с упорством изучает в Уэйк-Форест биологию и физиологию, она мечтает стать ветеринаром. Вместо того чтобы проводить летние каникулы дома по примеру других студентов, она занимается дополнительно, надеясь получить диплом раньше срока, а по вечерам работает на ферме. Из всех троих она самая общительная и смеется точь-в-точь как Джейн. В детстве она тоже любила бывать в моем кабинете, но в отличие от Анны бурно радовалась, когда я уделял ей максимум внимания. Ребенком она с удовольствием сидела у меня на коленях и тянула за уши, став постарше, забредала в кабинет и рассказывала анекдоты. Мои полки завалены подарками от Лесли – глиняными поделками, которые она сама сделала, карандашными набросками, оригами. Лесли всегда была открыта для любви – она первой неслась обнимать и целовать бабушку с дедушкой и охотно смотрела романтические фильмы, свернувшись на кушетке. Неудивительно, что три года назад на встрече выпускников ее провозгласили королевой.

Лесли тоже очень добра. На день рождения она неизменно приглашала весь класс из опасения ранить чьи-либо чувства, а в девять лет однажды целый вечер бродила по пляжу, потому что нашла в воде часы и вознамерилась вернуть их владельцу. Из всех детей она причиняла мне меньше всего тревог; когда Лесли приезжает в гости, я бросаю все дела, чтобы провести с ней время. Ее энергия заразительна, когда мы вместе, я искренне удивляюсь своему счастью.

После отъезда детей дом изменился. Раньше в нем гремела музыка, а сейчас царит тишина, прежде кладовка была набита восемью видами сладких хлопьев, а сейчас можно обнаружить один-единственный. Мебель в детских комнатах осталась прежней, но теперь не сразу определишь, где чья спальня, потому что со стен исчезли плакаты и фотографии. В доме, где некогда нам так уютно жилось впятером, стало пусто, и эта зловещая пустота напоминала о том, какой на самом деле должна быть жизнь. Поначалу я полагал, что именно разлука с детьми повлияла на чувства Джейн.

И все же, невзирая на причину, я не мог отрицать, что мы отдаляемся друг от друга. Чем больше я думал об этом, тем чаще замечал, что трещина между нами становится все шире. Когда-то мы были влюбленной парочкой, потом стали родителями (нормальное и даже неизбежное явление, на мой взгляд), но спустя двадцать девять лет как будто вновь превратились в посторонних. Похоже, вместе нас удерживала лишь привычка. Мы мало соприкасались: вставали в разное время, проводили день в разных местах, а по вечерам предавались разным развлечениям. Я немного знал о делах Джейн и почти не рассказывал ей о своих. Даже не помню, когда мы в последний раз обсуждали что-нибудь экстраординарное.

Через две недели после годовщины, впрочем, такой разговор состоялся.

– Уилсон, нам надо поговорить, – сказала Джейн.

Я взглянул на нее. На столе между нами стояла бутылка вина, ужин был почти окончен.

– Да?

– Я хочу съездить в Нью-Йорк и погостить у Джозефа.

– Разве он не приедет на праздники?

– Я ведь собираюсь не на месяц. И потом, Джозеф не смог приехать летом. Я подумала, что ради разнообразия сама его навещу.

В глубине души я понимал, что уехать вдвоем на несколько дней – неплохая идея. Возможно, Джейн именно это и имела в виду; я с улыбкой взял бокал.

– Прекрасная мысль, – согласился я. – Мы не были в Нью-Йорке с тех пор, как Джозеф туда перебрался.

Джейн улыбнулась и опустила взгляд.

– И еще кое-что…

– Что?

– Ты ведь так занят, и я знаю, как тебе трудно куда-либо выбраться…

– Полагаю, что смогу выкроить пару дней, – сказал я, мысленно просматривая свое рабочее расписание. – Когда ты хочешь ехать?

– В том-то и дело…

– В чем?

– Уилсон, пожалуйста, выслушай, – произнесла Джейн и глубоко вздохнула, даже не стараясь скрыть усталость. – Мне бы хотелось погостить у Джозефа одной.

На мгновение я растерялся.

– Ты расстроен? – спросила она.

– Нет, – поспешно ответил я. – С чего бы мне расстраиваться? – Чтобы доказать свое спокойствие, я отрезал себе еще мяса. – Так когда ты собираешься ехать?

– На следующей неделе. В четверг.

– В четверг?

– Я уже взяла билет.

И хотя на тарелке у нее еще оставалась еда, Джейн встала и отправилась на кухню. Она избегала моего взгляда, и я заподозрил, что жена не договорила, но не знает, как бы сформулировать свою мысль. Я сидел за столом один, обернувшись, можно было увидеть в профиль лицо Джейн, стоящей около раковины.

– Надеюсь, ты хорошо проведешь время, – сказал я с напускной беззаботностью. – И Джозеф будет в восторге. Может быть, сходите в театр или еще куда-нибудь.

– Может быть, – отозвалась она. – Зависит от того, насколько он занят.

Джейн включила воду, и я понес свою тарелку в раковину. Жена молчала.

– Да, это отличные планы на выходные, – заметил я.

Она взяла тарелку и принялась ее мыть, а потом добавила:

– Да, кстати…

– Что?

– Я собираюсь остаться не только на выходные.

Я внезапно напрягся.

– А сколько же ты собираешься там пробыть?

Джейн поставила чистую тарелку на стол.

– Недели две.


Конечно, я не винил Джейн за то, что наш брак свернул с наезженной колеи. Я понимал, что по большей части сам тому виной, пусть даже еще и не осознавал, как и почему. Признаюсь, я никогда не был тем человеком, каким меня хотела видеть Джейн, даже в самом начале нашей семейной жизни. Она мечтала, чтобы я был чуть более романтичным – таким, как ее отец, Ной. Этот человек часами мог держать жену за руку или нарвать для нее букет полевых цветов по пути с работы домой. Их отношения очаровывали Джейн даже в детстве. Раз за разом я слышал, как она, болтая по телефону с сестрой, Кейт, удивлялась, отчего мне трудно быть романтичным. Не то чтобы я не пытался – просто, видимо, я понятия не имел, каким образом можно заставить ее сердце трепетать. В нашей семье как-то не принято было часто обниматься и целоваться, поэтому мне неловко выказывать эмоции в присутствии других, особенно детей. Однажды я заговорил об этом с тестем, и он посоветовал мне написать жене письмо. «Объясни, почему ты ее любишь», – предложил он. Это было двенадцать лет назад. Помнится, я попытался последовать его совету, но стоило занести ручку над бумагой, как из головы улетучились все подобающие случаю слова. В итоге я сдался. В отличие от Ноя я всегда испытывал смущение, когда речь заходила о чувствах. Я человек спокойный, надежный, верный, вне всякого сомнения. Но романтика для меня такая же тайна, как и переселение душ.

Просто удивительно, сколько мужчин мучится из-за таких же проблем.


Когда я позвонил в Нью-Йорк, к телефону подошел Джозеф.

– Привет, отец, – поздоровался он.

– Привет. Как дела?

– Ничего себе, – ответил он и после мучительно долгой паузы поинтересовался: – А у тебя?

Я переступил с ноги на ногу.

– Нормально. У нас здесь тихо. – Я помолчал. – Как там мама?

– Хорошо. Я ей скучать не даю.

– Покупки и экскурсии?

– Ну да. А в основном мы просто разговариваем. Я узнал много нового.

Я помедлил. Интересно, на что он намекает? Но Джозеф, видимо, не собирался развивать эту тему.

– Мама дома? – спросил я, изо всех сил стараясь говорить бодро.

– Нет, пошла в магазин. Вернется через пару минут, так что можешь перезвонить.

– Ничего страшного. Передай ей, что я звонил.

– Обязательно… – Джозеф сделал паузу. – Отец, я хотел кое о чем спросить.

– О чем?

– Ты действительно забыл про годовщину?

Я глубоко вздохнул:

– Да. Забыл.

– Как?

– Не знаю. Я все время помнил, а когда этот день настал, у меня просто вылетело из головы. Мне очень стыдно.

– Мама огорчилась, – сказал Джозеф.

– Несомненно.

На другом конце провода снова воцарилась тишина.

– Ты понимаешь почему? – наконец спросил сын.

Я не ответил, но прекрасно знал ответ.

Джейн не хотела, чтобы мы уподобились тем пожилым парам, которые неизменно пробуждали в нас сострадание. Такие люди обычно очень вежливы. Муж подвигает жене кресло и помогает снять пальто, жена заказывает любимое блюдо мужа. Они в точности знают вкусы и пристрастия друг друга (это достигается годами совместной жизни): яичницу не солить, а на тост намазать побольше масла.

Но потом, когда официант удаляется с заказом, оба не произносят ни слова. Они молча пьют и смотрят в окно в ожидании еды. Они могут еще обменяться парой слов с официантом – например, попросить кофе, – а затем немедленно погружаются в собственные мысли. В течение всего вечера они сидят, как посторонние, которые случайно оказались за одним столом. Создается впечатление, что наслаждаться обществом друг друга для них слишком большое усилие.