Сидя на кухне, я заметил, что Джейн с любопытством смотрит на меня. Отогнав воспоминания, я поставил мясо на стол. Мы наполнили тарелки, склонили головы и поблагодарили Бога за все, что он нам дал.

– С тобой все в порядке? Ты как будто был где-то далеко, – сказала Джейн, накладывая салат.

Я налил вина.

– Честно говоря, я вспоминал наше первое свидание.

– Правда? – Ее вилка застыла в воздухе. – Почему?

– Не знаю, – признался я, протягивая ей бокал. – А ты его помнишь?

– Конечно, – ворчливо отозвалась Джейн. – Это было в канун Рождества. Мы собирались поужинать в «Харперз», но по пути заметили потерявшуюся собаку и в результате опоздали в ресторан. Поэтому пришлось отправиться в пиццерию. А потом…

Она прищурилась, пытаясь восстановить в памяти последовательность событий.

– Потом мы сели в машину и поехали посмотреть, как украсили Хейвермилл-роуд. Правильно? Ты настоял, чтобы мы вышли из машины и прогулялись, несмотря на холод. На углу стоял человек в костюме Санта-Клауса; когда мы проходили мимо, он вручил мне сверток. Это был подарок от тебя на Рождество. Еще я восхищалась тем, что ты так спокойно отнесся ко всем нашим злоключениям на первом свидании.

– Помнишь, что я тебе подарил?

– Да разве я могу забыть? – Джейн улыбнулась. – Зонтик.

– И если не ошибаюсь, ты была не в восторге.

– Ну… – протянула она. – Разве после этого я могла встречаться с другими парнями? Моей целью было найти человека, который провожал бы меня до машины. Не забывай, что в нашем колледже мужчины были лишь среди преподавателей и уборщиков.

– Вот почему ты получила зонтик. Я раскусил твой замысел.

– Ничего подобного, – с улыбкой ответила Джейн. – Я была твоей первой девушкой.

– Нет. Я ходил на свидания и раньше.

Она лукаво взглянула на меня.

– Хорошо, но я была первой девушкой, с которой ты поцеловался.

Временами я сожалел, что признался ей, потому что Джейн никогда об этом не забывала и в известные моменты использовала как козырь. Я возразил:

– Я был слишком занят, чтобы заниматься всякой ерундой.

– Ты просто стеснялся.

– Я учился. Это другое дело.

– Ты что, забыл наш ужин? Или возвращение? Ты всю дорогу молчал. Только пару раз обмолвился об учебе.

– Не только, – обиделся я. – Я сказал, что мне нравится твой свитер, помнишь?

– Это не считается. – Джейн подмигнула. – Тебе повезло, что я такая терпеливая.

– Да, – согласился я. – Повезло.

Я сказал это так, как мне бы хотелось услышать от нее, и Джейн, кажется, поняла намек. Она улыбнулась.

– Знаешь, что я помню лучше всего? – продолжил я.

– Мой свитер?

Джейн всегда была остра на язык. Я засмеялся, но, отнюдь не утратив философского настроения, добавил:

– Мне понравилось, что ты пожертвовала ужином в дорогом ресторане ради собаки и отказалась уходить, пока не убедилась, что бедняжка в безопасности. Я понял, что у тебя золотое сердце.

Я был готов поклясться, что Джейн покраснела, услышав комплимент. Она быстро взяла бокал, и прежде чем жена успела заговорить, я сменил тему и спросил:

– Анна волнуется?

Джейн покачала головой:

– Нет. Ни капельки. Наверное, она думает, что все образуется, точь-в-точь как сегодня – с фотографом и тортом. Утром, когда я показала ей список дел, Анна сказала лишь: «Ну так давай начнем побыстрее».

Я кивнул. Легко было представить, как Анна произносит эти слова.

– А как там ее знакомый священник?

– Она сообщила, что звонила ему вчера вечером. Он будет рад прийти.

– Отлично. Одной проблемой меньше.

Джейн замолкла. Я понял, что она размышляет над событиями грядущей недели.

– Видимо, мне потребуется твоя помощь, – наконец сказала она.

– Что ты затеяла?

– Тебе, Киту и Джозефу нужны смокинги. И папе…

– Разумеется.

Она заерзала.

– Анна составит список гостей. К сожалению, у нас нет времени рассылать приглашения, поэтому придется их всех обзвонить. Поскольку мы с Анной заняты, а ты в отпуске…

– Конечно, буду рад помочь, – заверил я жену. – Завтра же приступлю.

– Ты знаешь, где лежит телефонная книга?

Это один из тех вопросов, к которым я привык с течением лет. Джейн убеждена, что я от природы неспособен найти самые простые вещи в нашем доме. Еще жена считает, что если я случайно положу что-нибудь не туда, то она просто обязана вернуть этот предмет на должное место. Нужно заметить, ни в том, ни в другом я неповинен. Пусть я и не знаю, где лежит каждая отдельно взятая вещь, но это скорее связано с разницей нашей логики, нежели с моей воображаемой рассеянностью. Джейн, например, свято верит, что фонарик должен лежать в одном из ящиков кухонного стола, тогда как я считаю, что ему самое место в кладовке, рядом с феном и утюгом. В результате фонарик кочует туда-сюда, а поскольку бо́льшую часть времени я провожу вне дома, то просто не в силах следить за его постоянными перемещениями. Если я оставляю ключи от машины на столе, инстинкт подсказывает, что там они и будут лежать, но Джейн автоматически перекладывает их на полку в прихожей. Что касается телефонной книги, я не сомневался, что найду ее на столике рядом с телефоном. Там она лежала в последний раз, когда я ею пользовался…

– Она стоит на полке рядом с поваренной книгой, – немедленно сообщила Джейн.

Я взглянул на нее и поспешно согласился:

– Ну да. Конечно.


Хорошее настроение царило до тех пор, пока мы не закончили ужинать и не взялись убирать со стола.

Затем постепенно, поначалу едва уловимо, добродушное подтрунивание сменилось натянутым обменом фразами, который то и дело прерывался долгими паузами.

Не могу объяснить, отчего это случилось, – видимо, нам просто не о чем было разговаривать. Джейн второй раз спросила про Ноя, и я повторил то, что она уже слышала. Через минуту она заговорила о фотографе, но затем вспомнила, что уже рассказывала об этом, и замолчала. Поскольку мы еще не звонили Джозефу и Лесли, от них не было никаких вестей. Насчет работы я тоже не мог ничего добавить, так как сидел дома. Я чувствовал, что царившая за ужином атмосфера благополучия ускользает, и хотел отвратить неизбежное. Я начал лихорадочно размышлять и наконец откашлялся.

– А ты слышала, как в Уилмингтоне акула напала на человека?

– Неделю назад? На девушку?

– Да.

– Ты рассказывал.

– Правда?

– Ты сам прочел мне статью.

Я вымыл бокал, затем дуршлаг. Было слышно, как Джейн возится в шкафу.

– Ужасное начало каникул, – добавила она. – Ее семья даже не успела распаковать вещи.

Я принялся соскребать с тарелок остатки еды в раковину, потом выбросил мусор в ведро, и этот звук эхом отозвался в кухне, подчеркнув царившую между нами тишину. Я сунул тарелки в посудомоечную машину и сообщил:

– Я прополол клумбу в саду.

– Кажется, ты сделал это еще несколько дней назад.

– Да.

Я включил воду, выдвинул из машины стойку с посудой, задвинул ее обратно…

– Надеюсь, ты не слишком долго пробыл на солнце, – сказала Джейн.

Она помнила, что мой отец умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти лет, когда мыл машину. Сердечные недомогания – бич моей семьи, и я знал, что Джейн волнуется из-за меня. Хотя сейчас мы были скорее друзьями, нежели супругами, жена неизменно беспокоилась обо мне. Забота о других – часть ее натуры.

Ее братья и сестры обладают такими же качествами, и я приписываю это исключительно влиянию Ноя и Элли. Объятия и смех были обычным явлением в их доме, они обожали розыгрыши, но никто не имел намерения обидеть другого. Я часто гадал, каким бы человеком мог стать, если бы вырос в похожей семье.

– Говорят, завтра опять будет жарко, – сообщила Джейн, прерывая поток моих мыслей.

– В новостях сказали, температура поднимется до тридцати градусов, – продолжил я. – И влажность тоже повысится.

– Тридцати?

– Да.

– Действительно жара.

Джейн убрала остатки еды в холодильник, а я вытер стол. После недавней задушевности нынешний недостаток тем для разговора меня пугал. Судя по выражению лица Джейн, она была разочарована возвращением к привычному положению дел. Она похлопала себя по бокам – в буквальном смысле полезла за словом в карман, – а потом глубоко вздохнула и с усилием улыбнулась.

– Я позвоню Лесли, – наконец заявила она.

Мгновение спустя я в одиночестве стоял на кухне и гадал, получится ли у нас начать сначала.


В течение двух недель после первого свидания мы с Джейн виделись пять раз, а затем она уехала в Нью-Берн на рождественские каникулы. Дважды мы вместе занимались, один раз ходили в кино и еще дважды гуляли по университетскому кампусу.

Одна примечательная прогулка навсегда останется в моей памяти. День был пасмурный, все утро моросил дождь, небо затянули серые облака, казалось, что наступили сумерки. В воскресенье, два дня спустя после спасения собаки, мы с Джейн бродили среди зданий кампуса.

– Расскажи про своих родителей, – попросила она.

Я прошел несколько шагов молча, прежде чем ответить.

– Они хорошие люди, – наконец сказал я.

Джейн явно ожидала большего; когда я замолчал, она легонько толкнула меня плечом:

– И все?

Я понял, что она пытается вызвать меня на откровенный разговор (хотя мне всегда было неловко это делать) и не успокоится, пока не добьется своего. Как я позже выяснил, Джейн разбиралась не только в науках, но и в людях. Особенно во мне.

– Не знаю, что еще сказать, – честно ответил я. – У меня самые обыкновенные родители. Работают в государственном учреждении и вот уже двадцать лет живут в Вашингтоне. У них квартира в Дюпонт-Сёркл. Я там вырос. Наверное, когда-то они подумывали о том, чтобы купить дом в пригороде, но при этом не хотели ездить на работу поездом, поэтому все осталось как есть.

– У вас был задний двор?

– Нет. Только площадка перед домом. Иногда между камней там пробивались сорняки.

Джейн засмеялась.

– А где встретились твои родители?

– В Вашингтоне. Они оба там родились. Познакомились, когда работали в транспортном департаменте. Подозреваю, сидели в одном кабинете. Подробностей я не знаю. Они никогда особо об этом не распространялись.

– У них есть хобби?

Я задумался над этим вопросом и живо представил себе родителей.

– Мама любит писать письма редактору «Вашингтон пост», – сказал я. – Думаю, она хочет изменить мир. Она всегда на стороне угнетенных, и, разумеется, идеи по переустройству вселенной у нее не иссякают. Она пишет как минимум по письму в неделю. Конечно, их не все печатают, но те, что публикуют, она вырезает и наклеивает в альбом. А папа… он очень спокойный. Любит строить кораблики в бутылке. За эти годы, наверное, построил несколько сотен. Когда на полках не остается места, он дарит кораблики школам. Дети обожают такие штуки.

– Ты тоже этим увлекаешься?

– Нет, это папино хобби. Он никогда меня не учил. По его словам, у каждого должно быть собственное занятие. Впрочем, он разрешал наблюдать, как он это делает, только ничего не трогая при этом.

– Как грустно.

– Грустно? А я об этом не задумывался. Другого положения дел я не знал, и мне нравилось. Тихо, зато интересно. Отец мало говорил за работой, но было так приятно просто проводить время рядом с ним.

– Он играл с тобой в салочки? Катался на велосипеде?

– Нет. Он вообще не любил проводить время на улице. Занимался только своими корабликами. У него я научился терпению.

Джейн потупилась, глядя себе под ноги; видимо, она вспоминала собственную семью.

– Ты единственный ребенок? – вдруг спросила она.

Хотя я никому еще об этом не говорил, мне вдруг захотелось объяснить ей почему. Я хотел, чтобы Джейн знала все.

– У мамы больше не могло быть детей. Когда я родился, у нее случилось какое-то кровоизлияние, и врачи сказали, что рожать дальше было слишком рискованно.

Джейн нахмурилась:

– Мне очень жаль.

– Наверное, ей тоже.

Мы приблизились к университетской часовне и ненадолго остановились, чтобы полюбоваться архитектурой.

– Кажется, такого откровенного разговора у нас с тобой еще не было, – сказала Джейн.

– Возможно, такого откровенного разговора у меня еще не было ни с кем.

Краешком глаза я заметил, как она заправляет за ухо прядь волос.

– Наверное, теперь я понимаю тебя чуть лучше, – произнесла Джейн.

Я помедлил.

– Это хорошо?

Джейн обернулась ко мне, и я вдруг понял, что уже знаю ответ.

То, что было дальше, почти полностью улетучилось из моей памяти. Помню лишь, что сначала я взял Джейн за руку, затем нежно притянул к себе. Она, кажется, немного испугалась, а потом закрыла глаза и подалась вперед. Когда наши губы соприкоснулись, я понял, что запомню наш первый поцелуй навсегда.


Прислушиваясь, как Джейн беседует по телефону с Лесли, я подумал, что голос у нее остался, точь-в-точь как у девушки, которая некогда гуляла со мной по кампусу. Джейн говорила оживленно и весело и смеялась так, будто дочь была в комнате.