Наталия Миронина - Свадьба собаки на сене

– Ишь ты, крепкая какая!

– Нет, – улыбнулась Младшенькая, – никакая я не крепкая, я уже опьянела. И наверное, больше мне не стоит пить, но тогда я тебе не расскажу, как сильно я была в тебя влюблена.

Она посмотрела на Вадима своими фиалковыми глазами, и тому показалось, что это вовсе не младшая сестра сидит напротив него, а старшая и именно она хочет рассказать ему о том, чего он сам, дурак, не замечал, в чем сомневался, что принимал за игру. Какая-то тревога шевельнулась в нем, но это было лишь мгновение, а потом опять повеяло этим запахом улиц и шоколада и показалось, что звуки, доносившиеся со двора, были теми же самыми, что и в их школьные годы. И вдруг исчезло это чувство новизны – вдруг Младшенькая показалась ему не взрослой молодой женщиной, со своими тайнами, историями, со своей линией жизни, которая была закрыта от него, она вдруг предстала той самой школьницей, которая всегда была рядом с сестрой. Вадима вдруг охватила досада – он был между небом и землей. Между прошлым и будущим. И то и другое его манило сейчас, и то и другое имело свои тайны, которые вдруг хотелось разузнать. «Что я делаю? Зачем мне это все?» – подумал он, пересаживаясь к ней ближе и беря ее руки в свои.

– Расскажи, как ты меня любила, расскажи. Я же совсем этого не знаю. Я видел, но не знаю. И не знал, я был занят… – Он осекся, испугался, замолчал.

Но Младшенькая спокойно произнесла:

– Ты любил ее, мою сестру. Любил даже больше, чем любил ее Лукин. Я это тоже видела. Он любил как заведенный, как исполняющий обязанности, как давший обет. Так любить легко. Это как жить по уставу: ты любил по-другому. Ты любил мучительно, сомневаясь, удаляясь от нее и приближаясь к ней, словно проверял себя. Твоя нерешительность мучила тебя, но ты не отступался, ты продолжал блуждать в этих трех соснах – долг перед другом, любовь к ней и страх будущего. Но ты не понимал, что во всем этом была жизнь, был нерв, было что-то, что бывает только один раз. Жаль, что она этого не замечала.

– А ты? Ты все видела? – Вадим продолжал держать ее руки.

– Я – да. И очень хотела, чтобы это все происходило со мной. Ведь я любила. Ах, Вадим, как же я тебя любила! Мне казалось, что я умру от этой любви – она ведь не имела будущего, не имела вообще ничего, кроме моих мечтаний.

– Я рад, что ты мне сейчас это сказала. Ты не представляешь, как важно услышать такие слова.

– Представляю, – улыбнулась Младшенькая. – Но я сейчас их не услышу.

– Ну почему же? – тихо спросил Вадим и наклонился к ней.

Что делает Москва ночью? Спит? Нет, не спит. Она бережет и охраняет – сон, покой, любовь. Даже ту, которая мало похожа на любовь, а похожа на реванш, на обман. Она охраняет прошлое, которое, пользуясь темнотой, притворилось настоящим.

Вадим проснулся рано. Он проснулся от тревожной мысли – надо позвонить, предупредить, чтобы не волновались, чтобы не подумали не дай бог что-нибудь! А подумать могли, и оказались бы правы, представив самое нехорошее, – рядом с ним спала девушка, ее фиалковые глаза были закрыты. И ночью он не смотрел в них, он только целовал ее и представлял совсем другую. Ему сейчас надо было бежать, как в дурных романах. Но случившееся и было таким пошловатым романом, где герои обманывают и себя, и читателей. Он встал, оделся, выходя, тихо притворил дверь. Замок щелкнул, дверь закрылась, отделив тем самым окончательно его прошлое. Возврата к нему уже никогда не будет – он это знал, шагая по Ордынке – такой родной, близкой улице, с которой была связана вся его предыдущая жизнь.

В квартире, которую он только что покинул, осталась женщина. Она лежала с закрытыми глазами, но не спала. Она слышала, как захлопнулась за ним входная дверь, но не остановила его, потому что испытывала то же самое – от нее уходило прошлое, в нем просто отпала необходимость. Это прошлое останется только лишь воспоминанием, воспоминанием, спрятанным в самом дальнем углу памяти.

* * *

А в это время Маруся беспокоилась о предстоящих торжествах, которые, судя по всему, должны были превзойти по пышности ее собственную свадьбу. Жених чем-то напоминал покойного Петра Никаноровича, только без интеллигентной внешней мягкости, без обширных знаний в области химии. А так – неукротимая энергия, напор, хозяйственная хватка. И знакомых – вся Москва. И подход к бракосочетанию был тот же.

– Вы не волнуйтесь, я все устрою и достану! – заверил он Марусю и растворился в деловых хлопотах.

– Где твой жених? – иногда спрашивала Маруся дочь.

– Носится. Договаривается. Достает, – пожимала плечами Младшенькая.

– Господи, да что же можно столько времени доставать?! – удивлялась мать.

– Свадьба будет в гостинице «Россия». Или в «Огнях Москвы». В гостинице «Москва». – Дочь называла самые дорогие рестораны Москвы.

– Ну и то хорошо, и то хорошо! – соглашалась Маруся. – Хотя мы еще никого не приглашали.

– А еще будет цыганский ансамбль из театра «Ромэн». Они будут играть весь вечер, – сообщала Младшенькая матери.

– Это еще зачем?! В ресторане всегда есть своя музыка, свой оркестр.

– Он уже договорился. А еще будет медведь дрессированный вместе с цыганами, – продолжала она пугать мать.

– Машин будет несколько, и все «Чайки», – еще через пару недель отчиталась Младшенькая о работе жениха.

Маруся готова была перекреститься от подозрений и страха. Родственников жениха она еще не видела, знала только, что они из Вятки. «Ну что ж, “люди вятские – люди хватские”», – повторяла она старую пословицу, которая, как ей казалось, вполне объясняла напористость и деловитость будущего зятя.

– А приглашения?! Вы хотели приглашения специальные сделать? – Маруся вдруг вспомнила недавний разговор.

– Не волнуйся. Уже заказали. На какой-то особенной бумаге. Таких ни у кого не было.

– Ну, честно говоря, их вообще не бывает. Это чудом удалось купить открытки. А так… – Маруся вспомнила, как Петр Никанорович волновался по этому же поводу.

– Мам, пусть занимается. Ему же нравится!

После того как она стала невестой, Младшенькая полюбила бывать у матери. Она сидела подолгу, до позднего вечера, а иногда и оставалась ночевать. Словно прощалась с тем временем, когда была ребенком. Маруся это почувствовала и теперь все время старалась вспомнить прошлое – детство сестер. Эти вечера были такими спокойными, такими миролюбивыми, что Маруся успокоилась. «Старшенькая права была, ей просто надо выйти замуж. И этот автослесарь не так плох. Вон какой хозяйственный!» Маруся пекла дочкины любимые пироги, заваривала чай и была счастлива. Ее семья, преодолевая трудности, шла положенным путем.

В суете прошел месяц, и другой, пошел третий. Наконец, жених получил финский костюм, уже был заказан ресторан, машины, куплены куклы и ленты, уже в доме стоял ящик азербайджанского коньяка, который приволокли какие-то мутные люди. Уже Младшенькая съездила на последнюю примерку платья.

– Ну вот, в следующую субботу выдаем замуж твою сестру! – позвонила Маруся старшей дочери.

– Неужели все готово?! – рассмеялась Старшенькая.

– Вроде да. Ну, я тебе скажу, и энергии у моего второго зятя!

В четверг Маруся пригласила дочерей на ужин.

– Девочки, прощальный ужин! Не будем нарушать традиций – соберемся семейным кругом. Только мы трое.

Дочери приехали, когда стол был уже накрыт. Маруся приготовила самое вкусное и самое любимое. То, что она обычно делала, когда дочери были маленькими. Они суетились вокруг большого стола, шутили, припоминали разные случаи из прошлого, и, казалось, не было в этом доме ничего, что могло бы их омрачить.

– Я тебя ужасно люблю, – обняла старшая младшую, – будь счастлива и помни, что я всегда тебе помогу. Но все-таки лучше, чтобы моя помощь тебе не понадобилась.

Этот вечер Маруся запомнила надолго – им всем было очень хорошо, но не хватало Петра Никаноровича. Она расплакалась, вспоминая мужа.

– Ой, наша мама коньячку лишнего выпила, – рассмеялась Старшенькая и кинулась утешать мать.

На следующее утро в дверь позвонили очень рано. Маруся, застегивая халат, открыла дверь. На пороге стоял жених, будущий зять.

– Проходи, – обрадовалась Маруся, – сейчас я себя в порядок приведу и накормлю тебя.

Тот вошел и остановился в прихожей.

– Что с тобой, – вгляделась в его лицо Маруся, – ты устал? Забегался! Я же говорила, нельзя сделать невозможное и не нужно тратить столько сил и денег! Давай-ка я тебе давление померяю.

– Не надо. Не надо мерить давление.

– Почему? Потом валерьянки капель тридцать выпьешь, и все пройдет! Не стой в прихожей, словно чужой. – Она подтолкнула жениха в комнату.

– Не пойду я никуда. И свадьбы не будет.

– Как не будет?! – не поняла Маруся.

– Вот так. Не будет.

– Кто это сказал?! Да ты можешь объяснить что-нибудь?!

– А что объяснять?! Пусть ваша дочь сама вам все объясняет!

– Да что она должна мне объяснить?! – Маруся перепугалась не на шутку.

– Я сам ничего не понимаю. Она говорит, что замуж выходить не хочет. Сказала, чтобы я все отменил!

В тысяча девятьсот семьдесят седьмом году в мире произошло много событий. Случилось крупнейшее землетрясение в Румынии, в продаже появился первый персональный компьютер «Appеl II», умер Элвис Пресли. Все радиостанции крутили «Аrival» – «АББА» набирала обороты. Стояли очереди на «Звездные войны» Джорджа Лукаса, и новый кумир Траволта в «Лихорадке субботнего вечера» убивал наповал своим белым костюмом. Семьдесят седьмой год был не самым бедным на события, хорошие и плохие, на большие и маленькие. Вадим Сорокко, по роду службы прилежно изучающий всю иностранную периодическую печать, особенно интересовался событиями в Нидерландах. Вот уже как три недели его документы лежали в Министерстве иностранных дел, ожидая самой последней визы.

– Что это они тянут? Неужели их смущает твой возраст?! – беспокоилась та самая женщина, с которой он наконец расписался. Ему намекнули, что его неженатого туда точно не пустят.

– Вряд ли. Есть и помоложе меня. И потом, меня же назначают на самую низкую должность. Можно подумать, что я еду контракты подписывать. Нет, я и сам не понимаю, ведь все проверки я уже прошел, – отвечал он ей. – Все давно готово. Все, кто должен был, уже дали согласие. Вот только в МИДе что-то не торопятся.

Вадим посмотрел на жену – он все еще не мог привыкнуть к тому, что теперь состоит в законном браке. Для него вообще понятие «жена» было чем-то фантастическим – в свои двадцать семь лет Вадим чувствовал себя холостяком, и только производственная необходимость привела его в загс. Он не сделался бирюком, он по-прежнему оставался центром любой компании, в которую попадал. В доме он вел себя так, как, наверное, должны вести себя роботы, – он как бы включал программу «забота», программу «волнение», программу «любовь». У него не было потребности в душевной открытости. Иногда он обеспокоенно задавался вопросом, понимает ли жена ситуацию, но, присмотревшись к своей второй половине, успокаивался. Если Рита (так ее звали) и понимала, то была достаточно умна, чтобы не показывать это. Она соблюдала правила, удобные обоим. Рита была худенькая и очень маленькая, но гордо и решительно поднятая голова с темной короткой стрижкой делала ее словно бы выше. Она была без возраста – и двадцать, и сорок лет одинаково подходили ей. В ней был стиль – всегда в брюках, всегда подтянутая, всегда олицетворяющая деловитость и собранность. «Смотрите, я человек надежный, на меня можно положиться!» – казалось, говорил весь ее облик. Во взгляде же иногда мелькало такое снисхождение, что человек, общающийся с ней, невольно задавался вопросом: «Да кто же в этой семье главный? Муж или все-таки она?» И, понаблюдав, приходил к выводу, что, скорее всего, она, жена. Вадиму дела не было до этих женских игр и уловок. Он жил своей жизнью, почти не обращая внимания на деятельность жены. Она же без устали «сколачивала» пул друзей. Слово «пул» тогда не было в ходу, но она любила его употреблять, придавая обычному стремлению иметь близких друзей особый смысл. Она обставляла квартиру так, чтобы там комфортно было не только тем, кто был равен им по положению, но и тем, от кого зависела карьера мужа. А с этой категорией людей она умела ладить. Вадим, иногда отвлекаясь от своей обычной сосредоточенности, удивлялся тому, что жена сделала ставку на мужчин из его окружения. Рита не имела привычки занимать разговором женщин – жен тех, кто пришел к ним в гости. Она не считала нужным обсуждать то, что обсуждали на диванах дамы: моду, кухню и сплетни. Рита только мило улыбалась, предлагая им угощение, но общалась с мужчинами. Она не занимала их пустыми разговорами – ко всеобщему удивлению, она была интересной собеседницей. Она разбиралась в чиновничьей иерархии, она знала по именам всех влиятельных должностных лиц, и она умела сделать смелый прогноз развития того или иного события. При этом Рита не кокетничала, не гримасничала, не строила глазки, она вела серьезный, взвешенный разговор. Очень скоро Рита стала своей в абсолютно мужской деловой компании. У Вадима это вызвало удивление, но никак не ревность – чувство обычное для большинства мужчин в подобной ситуации. Он не стал указывать ей на ее место – кухню, спальню, тряпки, он принял ее как соратника. Но за этим спокойствием стояло не столько благоразумие и уважение, сколько равнодушие. Вадиму было все равно, какое место рядом с ним займет эта женщина.